"Скрижаль". Книга 7 - пробуждение Запада

Ростислав Дижур. «Скрижаль». Книга 7. Духовное пробуждение Западной цивилизации после глубокого забытья в средневековье

_____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

Духовное пробуждение Западной цивилизации после глубокого забытья в средневековье.

После того как греческо-римский мир с его богатейшим духовным опытом и культурными достижениями, изменив своим идеалам, перенял традиции и верования Востока, народы Европы под строгим надзором церкви умственно и морально деградировали. Духовное пробуждение Западной цивилизации наметилось только в XII–XIII веках в Италии.

Новую эпоху, которую называют Возрождением и начало которой относят к XIII–XIV векам, отличал интерес интеллектуалов к творческому наследию античности, увлечённость идеалами гуманизма, пробуждение созидательных сил в одарённых натурах. Такие веяния новых времён вопреки диктату церкви распространились из Италии в земли Нидерландов, Германии и Франции.

Из духовной тьмы средневековья вышли, пробудились, не только светлые силы, но и тёмные. Творческие, гуманистические начинания эпохи Возрождения были в значительной степени подавлены преследованием вольнодумцев, казнями и религиозными войнами эпохи Реформации и Контрреформации, когда христиане истребили миллионы своих единоверцев и жителей Американского континента.

Действенным оружием тех решительных свободомыслящих людей, которые во второй половине XVII века вступили в борьбу с воинственной церковью на стороне светлых сил, были доводы разума и объективные научные данные. Усилия этих интеллектуалов положили начало эпохи Просвещения.

Прошло довольно много времени с тех пор, когда Скрижаль помалу вникал в ход мыслей интеллектуалов эпохи Возрождения и вместе с тем узнавал об исторических событиях, которые последовали в Европе за тёмными веками, как назвал их Петрарка. Прежде чем продвигаться дальше в освоении духовного наследия Западной цивилизации и знакомиться с трудами выдающихся умов XVIII века, Скрижаль решил оглянуться и восстановить в памяти наиболее важные из знаний, обретённых на том этапе самообразования. Чтобы понять связь времён и эволюцию философских исканий в христианском мире, а также, быть может, переосмыслить случившееся с народами Европы после их крещения, ему нужно было сначала вернуться к тем событиям первых веков II тысячелетия христианской эры, которые происходили в Италии. Именно тогда, именно там наиболее развитые и наиболее решительные из наследников древних римлян первыми в Западном мире осознали, до какой степени европейцы деградировали за века, прошедшие после крушения греческо-римской цивилизации. Эти деятельные, гордые, уважающие себя итальянцы не хотели мириться с тем, что их земляки стали покорными рабами королей и епископов. Чтобы перенестись к истокам эпохи Возрождения, Скрижалю не нужно было тратить время на чтение увесистых томов; к пути, пройденному Западной цивилизацией от духовного пробуждения до конца XVII века, он уже оказался когда-то сопричастным. Главные вехи этого трудного, извилистого пути он мог теперь проследить по своим записям.

Предвестием возвращения Западной цивилизации к своим духовным основам стало стремление итальянцев добиться в своих землях справедливого политического устройства восстановлением тех республиканских институтов власти, которые существовали в Древнем Риме. И в начале II тысячелетия жители ряда городов Италии добились самоуправления. В Риме в 1143 году был восстановлен Сенат. Горожане решили возродить Римскую республику, и они сделали это, но их республика продержалась недолго. Подобную попытку избавиться от власти пап римляне предприняли и в 1347 году, но и в этот раз установить народовластие им удалось лишь на время, а намерение объединить всю Италию в федеративную республику во главе с Римом не осуществилось. Однако флорентийцы оказались более решительными и настойчивыми. В 1115 году власть во Флоренции перешла к городской коммуне, после чего области средней и центральной Тосканы образовали Флорентийскую республику. Именно здесь, в условиях демократии и гражданских свобод, благоприятных для развития талантов, началось духовное пробуждение Западной цивилизации.

Одной из главных особенностей эпохи Возрождения, как в очередной раз убедился Скрижаль, было усиление интереса пытливых натур к феномену человека, к миссии человека в мире. Именно о таком стремлении свидетельствовали слова Франческо Петрарки в книге «О собственном невежестве и о многом другом», датированной 1368 годом: «Я спрашиваю себя, какой смысл знать природу зверей, птиц, рыб и змей, но игнорировать или не стремиться познать природу человека: зачем мы родились, откуда пришли, куда идём?». Петрарка, по его словам, научился у философов античности тому, что ничто не достойно восхищения, за исключением души. Флорентиец Джаноццо Манетти, политик и дипломат, в трактате «О достоинстве и совершенстве человека» восхищался силой разума и способностями, которые Бог дал людям. Манетти утверждал, что долг человека — действовать и познавать. Он назвал абсурдными суждения папы Иннокентия III, сделанные в трактате «О тщете человеческой жизни».

Гениальный итальянский гуманист и философ Джованни Пико делла Мирандола в «Речи о достоинстве человека», которую он составил в 1486 году в возрасте 23 лет, живо и доступно указал на исключительные полномочия, которыми Бог наделил людей. В тексте этого памфлета Бог, обращаясь к Адаму, сообщил ему, что все творения в мире подчинены строгим, вполне определённым законам, и только он, Адам, не стеснён в своих действиях никакими ограничениями, а потому сам должен решать, что ему делать и каким образом. «Я поместил тебя в центре мира, чтобы тебе оттуда было удобнее обозревать всё, что есть в мире, — продолжил Бог, наставляя Адама. — Я не сделал тебя ни небесным, ни земным, ни смертным, ни бессмертным, чтобы ты сам, по своему выбору, стал тем, кем захочешь. Ты можешь выродиться в низшее, неразумное существо, но можешь по воле своей души переродиться в нечто высшее, божественное». Этот манифест свободы человека, провозглашённый самим Богом, был издан вскоре после смерти Пико; он скончался в возрасте 31 года от отравления смертельной дозой мышьяка. Почти все экземпляры его памфлета папская курия уничтожила. «Речь о достоинстве человека» Джованни Пико стала первой запрещённой церковью книгой.

Интересной особенностью эпохи Возрождения в Италии было личное участие интеллектуалов-гуманистов XIV–XV столетий — авторов литературных трудов на разные темы — в политической жизни соотечественников. Они в большинстве предпочитали активный образ жизни созерцательному, а в своих действиях руководствовались принципами практической философии, морали. Алигьери Данте входил в коллегию шести приоров — высший исполнительный орган Флорентийской республики. Колюччо Салютати был её канцлером. Эту же высшую должность в правительстве занимали Леонардо Бруни и Поджо Браччолини. На разных государственных постах Флорентийской республики, включая самые высокие, поработал и Маттео Пальмиери.

В течение тех же XIV–XV веков потомки древних римлян перевели с греческого языка на латынь труды Платона, Аристотеля, Ксенофонта, Демосфена, Плутарха, Плотина, Ямвлиха, Прокла, Порфирия. Таким образом это бесценное наследие человечества стало доступным для всех интеллектуалов Европы. Значительную часть этих переводов сделал Марсилио Фичино — глава академии Платона, которая была основана во Флоренции в 1462 году.

Итальянцы наряду с их возраставшим интересом к истории и литературному наследию древних греков и римлян, к величию форм полуразрушенных памятников архитектуры, открывали для себя и для всего христианского мира гениальные произведения античного искусства. С течением времени, в ХV–ХVI веках, лучшие художники, скульпторы и архитекторы Италии доказали современникам, что их работы могут удивлять степенью совершенства и трогать сердца людей так же, как творения античных мастеров. Интересным историческим фактом, который явно указывал на связь гражданских свобод в стране с достижениями её граждан, было то, что Сандро Боттичелли, Леонардо да Винчи и Микеланджело Буонарроти были уроженцами Флорентийской республики, и становление Рафаэля Санти как художника произошло именно во Флоренции. Эти и другие прославленные итальянцы своими трудами побудили к творчеству многих талантливых людей.

Ищущие, духовно развитые европейцы приезжали в Италию учиться. Возвращаясь на родину с багажом знаний и впечатлений, они просвещали своих соотечественников, и движение гуманизма крепло.

Раньше, чем в других странах Европы, в конце XIV века, признаки духовного пробуждения Западной цивилизации появились в Нидерландах и в Германии. Здесь возникло полумонашеское-полусветское движение, которое стали называть Братством общей жизни. Члены Братства организовывали коммуны, работали сообща и открывали школы, где подростки изучали, в частности, литературные труды Древнего мира. Братья стремились к обретению знаний и вели благочестивый, соответствующий с нравственным нормам, образ жизни.

В одной из лучших нидерландских школ этого братства получил образование Дезидерий Эразм, известный как Эразм Роттердамский. В 1495 году он продолжил обучение во Франции, в Парижском университете. К этому времени Париж уже был одним из центров гуманизма в Европе. Здесь издавали книги писателей Древнего мира, гуманистов Италии и французских авторов. Во Франции открывались публичные библиотеки и стали появляться кружки гуманистов. В страну приезжали известные итальянские писатели и поэты, художники и скульпторы.

Эразм, оставаясь свободным литератором, несколько раз побывал в Англии, а после этих поездок возвращался во Францию; он жил также в Италии, и в Германии, и в Бельгии, и в Швейцарии. Эразм был дружен со многими гуманистами Европы. Он стал одним из самых авторитетных умов своего времени. Помимо литературной работы, он занимался переводами книг с древнегреческого языка на латынь, в частности — сделал перевод Нового Завета. В самом известным из своих сочинений, в «Похвале Глупости», он раскритиковал королей и пап, богословов и монахов. В этой сатире Эразм позволил своей героине, Глупости, посмеяться и над апостолами, и над Иисусом, и над верой христиан, и над самим Богом. В трактате «Жалоба Мира» Эразм решительно осудил христианские народы Европы, которые развязывали братоубийственные войны, воевали между собой, и в то же время распространяли христианскую религию среди иноверцев как религию мира.

Записи, относящиеся к эпохе Возрождения, напомнили также Скрижалю о некоторых личных связях между гуманистами Европы. Когда Эразм Роттердамский в 1499 году первый раз приехал в Англию, он познакомился с Томасом Мором, и они подружились. Именно в лондонском доме Мора Эразм десять лет спустя сочинил «Похвалу Глупости», а в 1516 году он помог Мору издать «Утопию». Мор в этой книге раскритиковал порядки, существовавшие в Англии, осудил войны и нетерпимость к иноверцам, а жителей Утопии представил как людей, стремящихся к духовной свободе и обретению знаний.

Из трудов гуманистов Франции больше всего Скрижалю запомнились яркие, дерзкие, поражающие полётом фантазии, блистающие юмором и сатирой страницы пяти книг романа Франсуа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль». Первая из этих книг была издана в 1532 году, а последняя, пятая, вышла уже после смерти Рабле, в 1564 году. Нарушая все литературные каноны и нормы приличия, Рабле в этом романе откровенно посмеялся над папами и королями, над богословами и монахами, над инквизиторами и кардиналами, над священниками и церковными соборами, над умствованиями философов и нелепостями Священного Писания. Книги Франсуа Рабле были очень популярными, но уже в 1533 году, после выхода первой из них, богословы Сорбонны запретили её, а затем запрещали и последующие.

В той же католической Франции, в Париже, в 1546 году был казнён как еретик — прежде всего за непризнание догматов христианства — писатель и поэт Этьен Доле. Парижский парламент приговорил его к повешению с последующим сожжением тела на костре. Этьен Доле издавал также сочинения античных авторов и гуманистов, включая запрещённые церковью. В их числе были первые две книги романа Франсуа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль».

Мартин Лютер всего лишь пять лет спустя после своего решительного протеста против продажи индульгенций церковью проявил себя не менее фанатичным доктринёром, чем те католики, которые преследовали вероотступников вплоть до физических расправ над ними. Эразм Роттердамский и Томас Мор — старшие современники Лютера, а также большинство других гуманистов не одобряли те насильственные методы борьбы, к которым стали прибегать протестанты в первые же годы Реформации.

Взгляды гуманистов принципиально расходились с убеждениями религиозных вождей в понимании возможностей человека. Так, на трактат Эразма «О свободе воле», датированный 1524 годом, Лютер в следующем году ответил трактатом «О рабстве воли», где обращаясь к Эразму, он отстаивал противоположную точку зрения: Лютер уверял, что человек лишён свободы выбора.

Одной из тех знаменательных исторических вех, которые условно разделили закат эпохи Возрождения и начало эпохи мракобесия в Европе — эпохи Реформации и Контрреформации, — стало появление книги Никколо Макиавелли «Государь», изданной в 1532 году, уже после его смерти. Интересно, что Макиавелли тоже был уроженцем Флоренции, и как многие гуманисты, он активно участвовал в политической жизни Флорентийской республики: он занимал должность канцлера и в качестве дипломата посещал дворы многих европейских монархов. В книге «Государь», которую он завершил видимо в 1513 году, Макиавелли утверждал, что правитель страны обязан уметь хитрить, обманывать, внушать своим подданным страх и проявлять жестокость по отношению к ним, а главным делом государя он назвал ведение войны.

Судя по развитию событий, которые происходили в Европе в последующие века, этот, получивший широкую известность, трактат Макиавелли стал учебником очень многих королей и политиков. Записи Скрижаля напомнили ему и о книге Эразма Роттердамского «Воспитание христианского государя», изданной в 1516 году. Она содержала прямо противоположные советы тем поучениям, которые Макиавелли дал в своём, поражающем цинизмом, трактате. Эразм настаивал, что глава страны должен быть честным человеком и не нарушать данное им слово; больше того, правителю надлежит быть подобием Бога на земле и заслужить привязанность народа своими добрыми делами. О существовании этих назиданий Эразма, как понимал Скрижаль, мало кто знает, и вряд ли трактат «Воспитание христианского государя» стал настольной книгой хоть одного монарха.

Времена в Европе менялись. Реформация, первым действом которой стал протест Мартина Лютера, вскоре обернулась кровавой Крестьянской войной в Германии, войной между протестантами и католиками в Швейцарии и установлением тирании Кальвина в Женеве. Католическая церковь решила отстоять своё пошатнувшееся главенство в христианском мире, — отстоять любой ценой, не гнушаясь никакими средствами. Главный расчёт Папского государства в этой борьбе был сделан на изощрённое коварство и на силу оружия. Началась Контрреформация с её преступлениями иезуитов, изуверством колонизаторов-миссионеров и убийствами протестантов, в частности — резнёй гугенотов в Варфоломеевскую ночь. Жертвы религиозных войн во второй половине XVI века — жертвы с обеих сторон расколовшейся церкви — только во Франции составили по разным оценкам от двух до четырёх миллионов человек.

Кровопролития времён Реформации и Контрреформации явились продолжением буйства тех тёмных сил, которые стали пробуждаться в Европе практически одновременно с началом эпохи Возрождения. С тех пор на протяжении последующих столетий верные слуги католической церкви преследовали и истребляли своих единоверцев, которые несколько иначе, чем в Папской канцелярии, понимали идеалы христианства и образ жизни христианина. В числе таких гонимых церковью европейцев были вальденсы. Они осуждали священников, живущих в роскоши, добивались для мирян прав читать Библию и проповедовать. Первая известная расправа церкви над вальденсами произошла в 1211 году в Страсбурге, где более восьмидесяти сторонников этого движения были сожжены на кострах как еретики. Инквизиция истребляла и катаров, — они же альбигойцы, — которые не признавали власть церковных иерархов как развращённых священнослужителей. От 1209 до 1229 года папское воинство по разным оценкам уничтожило в Европе от двухсот тысяч до миллиона этих христиан.

Карательные органы церкви не гнушались извлекать из могил и расправляться с трупами тех свободомыслящих людей, которым они не успели вынести приговор при жизни. Так было с останками Амальрика из Бены, сожжёнными в Париже в 1210 году. При этом десяти последователям Амальрика высокопоставленные палачи не дали умереть своей смертью: их, тогда же, сожгли на кострах.

Амальрик преподавал философию и богословие в Парижском университете. И чтобы покончить с вольнодумством в этом учебном заведении, руководство доминиканского ордена командировало в Сорбонну лучшего из схоластов того времени — Фому Аквинского. Однако пресечь стремление профессоров и студентов мыслить самостоятельно церковь здесь не сумела.

В декабре 1270 года епископ Парижа осудил взгляды ряда преподавателей Парижского университета. Им вменялись в вину еретические, с точки зрения ортодоксов, суждения, — в частности, о том, что мир вечен, что говорить о сверхъестественном появлении первого человека на земле неправильно, что Божественное провидение не управляет действиями людей. Одним из главных теоретиков этих вольнодумцев был профессор Сигер, известный как Сигер Брабантский. Он не соглашался с некоторыми воззрениями Августина и Фомы Аквинского. Осуждённые профессора вместе со своими студентами основали свой факультет. Этот сплочённый коллектив избрал деканом Сигера. Прислужники папства наказали строптивцев. Профессоров они отлучили от церкви и запретили им преподавать, а Сигер по приказу инквизитора Франции отправился в летнюю резиденцию папы, в Орвието, где его убили.

Француженка Маргарита Порет, современница Сигера Брабантского, была казнена как еретичка за авторство книги, в которой она представила, какие стадии душа человека проходит в своём развитии. Маргарита утверждала, что эта книга — «Зеркало простых душ...» — дана ей Богом, с тем чтобы помочь людям жить любовью и в любви. Группа богословов и очередной великий инквизитор Франции признали Маргариту Порет виновной, и 1 июня 1310 года она была сожжена на костре в Париже, на Гревской площади.

В числе тех решительных людей, которые в эпоху Возрождения первыми ратовали за свободу совести и заявили, что именно разум является высшим авторитетом во всех исканиях человечества, включая область веры, были французы Пьер де ла Раме и Жоффруа Валле.

Книги Пьера де ла Раме после его увольнения из Парижского университета в 1544 году были запрещены. В 1572 году в ходе резни, начавшейся в Варфоломеевскую ночь, он был убит.

После этих зверских расправ католиков над протестантами Жоффруа Валле издал в Париже маленькую брошюру под названием «Блаженство христиан, или Бич веры». Он осудил в ней насилие над инакомыслящими людьми и раскритиковал учение церкви, а истинным основанием веры назвал знание. В феврале 1574 года по приговору Парижского парламента Жоффруа Валле был повешен, а затем палач сжёг на костре его тело вместе с конфискованным тиражом «Блаженства христиан».

Одним из тех тысяч интеллектуалов, которые не допускали компромисса с собственной совестью и которых палачи по приговору инквизиторов или с их подачи сожгли, как Маргариту Порет, живыми на костре, был и итальянец Джордано Бруно. Он открыто критиковал вероучение церкви и оспаривал некоторые взгляды Аристотеля, в чём ортодоксы в то время тоже видели ересь. К единению человека с Богом ведёт любовь, считал Бруно. Он отстаивал правоту гипотезы Николая Коперника о том, что Земля вращается вокруг своей оси и обращается вместе с Луной и другими планетами вокруг Солнца. Противореча учению церкви, Бруно утверждал также, что планета Земля не находится в центре мира, а является лишь одним из множества космических тел во Вселенной. Чиновникам Папского государства не удалось заставить Бруно отречься от своих взглядов. Годы тюремного заключения тоже не сломили его. Приговор церковного суда, подписанный девятью кардиналами, с лицемерной формулировкой о передаче Джордано Бруно во власть губернатора Рима означал сожжение подсудимого на костре. Эта казнь состоялась в Риме в феврале 1600 года. Перед судом инквизиции предстал и Галилео Галилей. Он был приговорён к тюремному заключению без указания срока лишения свободы и прожил свои последние годы под надзором службистов от веры.

Продолжая перечитывать свои конспекты и встретив записи о десятках тысяч людей, казнённых по обвинению в колдовстве, Скрижаль задумался. Инквизиция расправлялась с вольнодумцами и вероотступниками не только в Европе, но и в Африке, в Азии и Америке. Число людей, без вины осуждённых, замученных и казнённых этим жутким, уродливым порождением Западной цивилизации, не поддаётся подсчёту. Скрижаль осознал, что ни одна из гуманитарных организаций вроде бы просвещённого человечества до сих пор не осудила папство с его чудовищным орудием насилия и убийства — церковным трибуналом.

Кровавые баталии сторонников Реформации и Контрреформации не смогли подавить те светлые силы, которые возродили в европейцах идеалы античности, пробудили в них творческий дух и вызвали движение гуманизма. Эти силы стали торить новые русла. Эпоха религиозных войн, которые христианские страны Европы вели между собой в ХVI и ХVII веках, была также эпохой научных открытий и появления новых философских взглядов. У образованных людей этой эпохи роль высшего авторитета в любых суждениях постепенно смещалась от постулатов веры, прописанных в учении церкви, к доводам разума и к объективным научным данным.

Ведущее положение в научных исследованиях ХVII века заняли интеллектуалы Англии. Интерес англичан к теоретическим и практическим изысканиям в значительной степени был вызван трудами гуманистов Европы, а также достижениями Коперника, Кеплера и Галилея. Особую, очень важную, миссию вдохновителя всех незаурядных, ищущих умов взял на себя английский философ и государственный муж Фрэнсис Бэкон. Указав в своих книгах на то плачевное состояние, в котором находились все науки, он призвал своих современников проводить экспериментальные исследования в каждой из областей знаний. Бэкон не первый, кто сказал, что знание — сила, но в своих книгах он продвигал эту мысль с настойчивостью и твёрдой убеждённостью в том, что поставленные им цели достижимы. Экспериментальный метод пополнения знаний очень тяжёл и требует усердного, кропотливого труда, но без таких усилий и без тесного союза опыта и разума прорывы в научных изысканиях невозможны, заявил Бэкон.

В ХVII веке англичане сделали открытия в физике, химии, физиологии, механике и расширили области знаний в математике. В 1660 году ведущие учёные Англии объединили свои силы и создали союз, который после получения королевской хартии, два года спустя, стал Лондонским королевским обществом. На его гербе был помещён девиз в духе назиданий Фрэнсиса Бэкона с требованием доказательств, а не россказней: Nullius in verba — «Ничего на словах». Почти сразу Лондонское королевское общество стало интернациональным и установило контакты с учёными других европейских стран. А после основания в 1666 году Французской академии наук связи между учёными Европы ещё больше расширились и укрепились.

Исаак Ньютон, самый выдающийся из первооткрывателей этой эпохи в «Математических началах натуральной философии», изданных в 1686–1687 годах, сформулировал три закона механики и закон всемирного тяготения. Действием этих законов Ньютон объяснил движение всех земных и небесных тел. Его открытия свидетельствовали о том, что вся материя Вселенной подчиняется одним и тем же точным законам. Людям, склонным к размышлениям, это говорило о многом.

Одним из основоположников современной Западной философии, или философии Нового времени, принято считать Рене Декарта. Скрижаль во многом соглашался с этим. В небольшой по объёму книжице «Рассуждение о методе», изданной в 1637 году, Декарт поведал о том, как ещё в молодости он решил избавиться от внушённых ему взглядов и впредь считать истинным лишь то, что он сам признает таковым. В своих философских выводах Декарт отталкивался от положения: «Я мыслю — значит я существую». Когда-то Пьер Гассенди, французский священник, философ и математик, помог Скрижалю понять, что это умозаключение с точки зрения логики ошибочно. Однако смысл посыла «Я мыслю...», хотел того Декарт или нет, означал, что главной из способностей людей, без которой человека даже нельзя признать существующим, является не способность верить кому-то, чему-то или во что-то, а способность мышления, возможность судить обо всём на свете своим умом. Книги Декарта стали известными в Европе. Они вызывали споры. Среди резко осудивших эти трактаты как еретичные были и католики, и протестанты. Католическая церковь внесла их в Индекс запрещённых книг. В то же время философские взгляды Декарта заинтересовали очень многих интеллектуалов Европы.

Эпоха религиозного умопомрачения народов Европы, которая в значительной степени подавила гуманистические начинания эпохи Возрождения, в свою очередь оказалась перед угрозой безвозвратно кануть в прошлое. Церкви, ставшей кровожадной и многоголовой, эта угроза на первых порах не казались серьёзной. Во второй половине XVII века, которую обычно считают началом эпохи Просвещения, в борьбу с укоренившимися религиозными предрассудками, с жестокостями Реформации и Контрреформации вступили немногие, точнее — считанные, интеллектуалы. Кроме них, мало кто верил, что в этом противостоянии если не они, то их последователи смогут пошатнуть власть высокопоставленных доктринёров и добиться права для каждого человека на выражение своих взглядов. Средством борьбы этих смельчаков, в отличие от орудий, которыми располагали ревнители церковной догматики для подавления инакомыслия, было только печатное слово. Подумав об этом, Скрижаль вспомнил библейскую историю о том, как безоружный юноша, Давид, вызвался сразиться с Голиафом, с гигантом в доспехах. Однако Скрижаль тут же понял, что такое сравнение сильно хромало. Схватка Давида с Голиафом закончилась едва начавшись. А цели эпохи Просвещения, которую иногда называют также эпохой Разума, он даже теперь, в начале XXI века, не мог назвать полностью достигнутыми.

Ещё в первой половине XVII столетия, когда в христианском мире шли ожесточённые сражения между католиками и протестантами, против преследований людей за религиозные убеждения — за свободу религиозных взглядов — решительно высказался англичанин Эдвард Герберт из Чербери, известный как Герберт Черберийский. Именно его считают основоположником деизма — философско-религиозных взглядов, которые в эпоху Просвещения разделяли многие интеллектуалы. Главный труд Герберта «Об истине, её отличии от Откровения, вероятности, возможности и заблуждения», написанный на латыни, был издан сначала в Париже в 1624 году, а затем, в 1633 году, — в Лондоне. Не считая ни одну из мировых религий истинной, Герберт полагал, что несколько положений, общих для всех религий, являются достоверными. Главными из этих убеждений он назвал то, что существует высшее нематериальное безличное начало, Бог, и что лучшим из богопочитаний является нравственный образ жизни и добрые дела.

Дерзким и даже бунтарским вызовом всей Западной цивилизации, зашоренной религиозными догматами, стало появление трактатов Баруха Спинозы. Фрэнсис Бэкон и Рене Декарт, призывая учёных приложить все силы к поиску достоверных знаний, считали за лучшее не вторгаться в область религиозной догматики. Спиноза же излагал свои убеждения откровенно, без оглядки на мнения богословов и признанных авторитетов. Он утверждал, что на достоверность откровений, пророчеств и сообщений Библии нельзя полагаться, что истинная природа чего-либо, включая постижение сущности Бога, может открыться лишь разуму человека, а всё, что противоречит доводам разума, должно быть отвергнуто. В «Богословско-политическом трактате», анонимно изданном в 1670 году в Амстердаме, Спиноза потребовал для каждого человека свободы совести. Вера, заявил он, — личное дело каждого; любой человек волен думать то, что хочет, и говорить то, что думает, и суждения о религии не являются здесь исключением. Помимо того что свобода совести сама по себе благо, она абсолютно необходима для прогресса наук и искусств; не вольнодумцы нарушают спокойствие граждан, а те правители, которые стремятся подавить свободу слова; государство должно обеспечивать защиту гражданских свобод, доказывал Спиноза. Он заявил, что религия превратилась в орудие, с помощью которого правители держат людей в невежестве и страхе. Здесь же, в «Богословско-политическом трактате», Спиноза повёл речь о том, что существует универсальная, истинная, всеобщая вера. Суть её состоит в любви и праведности, уверял он; такая вера не нуждается ни в священнослужителях, ни в обрядах; она предполагает богопознание, потому что без него повиновение Богу неполно и даже невозможно. Именно самопознание и познание Бога, полагал Спиноза, обеспечивает вечное существование той части души, которой является разум. Книги Спинозы возмутили приверженцев всех христианских толков. А раввины ещё в 1656 году прокляли своего бывшего единоверца и объявили его отлучённым от народа Израиля. В 1673 году «Богословско-политический трактат» был запрещён в протестантских Нидерландах, где жил Спиноза, а в 1679 году Римская курия внесла этот трактат в Индекс запрещённых книг. Однако никакие запреты уже не могли помешать распространению как знаний, так и мнений.

Англичанин Джон Локк был ровесником Баруха Спинозы; они родились в 1632 году. И оба они в одно и то же время утверждали в своих работах, что каждый человек имеет право на свободу совести и на выбор вероисповедания. Локк завершил «Очерк о веротерпимости» в 1667 году, но это эссе было опубликовано после его смерти. В «Послании о веротерпимости», изданном в 1689 году в Нидерландах на латыни, а затем переведённом на нидерландский, французский и английский языки, Локк повторил многое из вошедшего в «Очерк о веротерпимости». Он высказался о недопустимости любого насилия над совестью, о порочности наказаний за религиозные взгляды и выступил за полное отделение церкви от государства. В том же 1689 году в Лондоне вышла книга Локка под названием «Два трактата о правлении», где он, в частности, указал на необходимость разделения власти на законодательную и исполнительную, на то, что целью законодательства является не ограничение свобод граждан, а сохранение и расширение свобод, причём законы должны быть одинаковыми для всех. В главном своём труде, в «Очерке о человеческом понимании», изданном в 1690 году в Лондоне, Локк задался целью найти границы приложения разума. Рассмотрев взаимодействия разума и чувств, он пришёл к выводу, что первичными являются восприятия: они предшествуют мышлению. В этом труде Локк вполне определённо и даже категорично заявил: «IV.19.14 Разум должен быть нашим последним судьёй и руководителем во всём». Однако ход его мыслей о том, каким образом разум соотносится с верой, выглядит здесь довольно путаным. Тем не менее Локк решительно призвал каждого человека не полагаться на суждения авторитетов, а мыслить самостоятельно. Влияние трудов Джона Локка на становление либеральных убеждений, на дальнейшее развитие философских взглядов и формирование политических институтов как в странах Европы, так и в Соединённых Штатах было огромно.

Важная роль в установлении веротерпимости и свободомыслия в странах Западной цивилизации принадлежала литературным трудам Джона Толанда, уроженца Ирландии. В книге «Христианство без тайн», изданной в 1696 году, он раскритиковал догматы церкви как нелепые. Всё, что в христианстве называют тайной, является вымыслом; истинная вера не противоречит здравому смыслу; церковные соборы и богословы ошибаются, доказывал он. Толанд обвинил священников в тирании, в невежестве, в корыстолюбии, в хитрости и желании держать прихожан в неведении. Так же как до него Пьер де ла Раме, Жоффруа Валле и Барух Спиноза, он заявил, что в вопросах веры необходимо полагаться на разум — на того судью, которого Бог дал каждому человеку. Содержание «Христианства без тайн» вызвало негодование у ортодоксов. Уже в следующем году после выхода этой книги её экземпляры по решению парламента Ирландии были публично сожжены палачом в Дублине. К тому времени Толанд, спасая свою жизнь, уже перебрался в Лондон. И в последующих своих книгах он также осуждал порядки, существовавшие церкви, критиковал суеверие, которое укоренилось в христианстве, выступал против преследований людей за убеждения и ратовал за свободу совести.

Джон Локк на протяжении ряда лет был не только семейным врачом у барона Энтони Эшли Купера, который при короле Карле Втором стал графом Шефтсбери, но и принимал участие в воспитании его внука — полного тёзки своего деда. Энтони Эшли Купер, третий граф Шефтсбери, участвовал в общественной жизни Англии; он был членом Палаты общин, а в 1700 году, в возрасте 29 лет, вошёл в Палату лордов. В конце 1698 года, когда он находился в Нидерландах, Джон Толанд, видимо без разрешения Шефтсбери, издал его трактат «Исследование о добродетели, или достоинстве» — Inquiry concerning Virtue, or Merit. В сравнении с малоубедительными попытками Джона Локка примирить разум с положениями церковной веры, Шефтсбери в этом трактате высказался о догматической религии гораздо более определённо. Начав «Исследование...» словами: «РЕЛИГИЯ и ДОБРОДЕТЕЛЬ кажутся во многих отношениях настолько близкими, что их обычно считают неразлучными спутниками», Шефтсбери повёл речь о том, что это вовсе не так. Религия может принести как большую пользу, так и большой вред, а добродетель хороша и полезна сама по себе, указал он; каждый человек, даже преступник, знает о существовании нравственного чувства, о правильности и неправильности поступков. Недвусмысленной фразы о том, что мораль не зависит от учений исторически сложившихся религий, Скрижаль в этом трактате не встретил, но такой вывод из текста следовал. Интересным, важным в «Исследовании...» было и то, что Шефтсбери отождествил понятия «мораль» и «естественная религия».

Англичанин Энтони Коллинз, современник и друг Джона Толанда, в 1713 году издал в Лондоне небольшую, в 30 страниц, книжицу под названием «Рассуждение о свободомыслии». В ней он заявил, что свободомыслие должно стать законным правом каждого человека и что опасно не разнообразие мнений, а ограничение свободы слова. Больше того, Коллинз пришёл к выводу, что свободомыслие является долгом человека, а вера имеет личный характер. Он указал на то, что догматы церкви противоречат разуму, и призвал здравомыслящих людей лишить священников власти, которой они пользуются для уничтожения невинных душ.

Записи о литературных трудах свободомыслящих англичан, приложивших усилия к тому, что их эпоха стала эпохой Просвещения, напомнили Скрижалю, как тяжело ему далось чтение в оригинале книги «Христианство так же старо, как Творение» Мэтью Тиндаля. Эта книга была издана в Лондоне в 1730 году и ещё трижды переиздавалась в последующие три года. Её иногда называют Библией деистов. Утверждая, что истинная религия запечатлена в сердце каждого человека, Тиндаль называет её также религией разума и естественной религией. Внутренняя по своей сути, она заключается в соблюдении нравственных норм, и никакое внешнее откровение не может ничего ни добавить к ней, ни отнять от неё, пишет Тиндаль. Христианство, как показывает он, не выдерживает проверку разума. Критикуя не только уклад, но и действия церкви, он обвинил её в крайней жестокости, — в том, что Западный, христианский, мир превзошёл все остальные цивилизации числом замученных и казнённых людей ради торжества веры, и в том, что католики и протестанты истребляют друг друга, и в том, что церковь душит истинную религию. Тиндаль в этой книге не раз повторил, что истинная религия в соответствии с законом природы не требует от человека ничего, кроме того, что отвечает принципам морали.

Особую роль в исканиях философов эпохи Просвещения, — роль критика метафизических спекуляций, — взял на себя уроженец Шотландии Дэвид Юм. Скрижаль помнил, как прочитав «Трактат о человеческой природе» Юма в трёх книгах, он поразился тому, что столь большой, сложный, глубокомысленный труд был написан человеком в возрасте всего лишь 25 лет. Юм опубликовал эти книги несколько лет спустя, в 1739–1740 годах, о чём, став старше, сильно сожалел, поскольку считал их плодами ещё неокрепшего ума. Переработав три книги «Трактата», он издал их под другими названиями.

Свою задачу Юм видел в том, чтобы способствовать прогрессу знаний определением тех границ, за которые философам не следует выходить в своих исследованиях. Юм был невысокого мнения о достижениях философии. Он полагал, что разум не приспособлен к решению вопросов метафизики и что философ вместо абстрактных размышлений и увлечений гипотезами должен заниматься тем, что наиболее соответствует ограниченным силам человеческого ума, — тем, что имеет прямое отношение к жизни человека и к состоянию общества. Самым достойным, действенным видом философии Юм считал скептическую философию. Разделяя убеждения скептиков, он настаивал на необходимости делать лишь такие выводы, которые следуют из опыта. Скрижаль знал, что взгляды Дэвида Юма повлияли на мировоззрение Иммануила Канта, а в какой степени и каким образом — он надеялся разобраться за чтением трудов Канта.

Главу «О чудесах», которую Юм не решился включить в «Трактат о человеческой природе», он включил в книгу «Философское эссе о человеческом познании», изданную в 1748 году в Лондоне. В этой главе он доказывал невозможность чудес — нарушений законов природы. Все сообщения о сверхъестественных явлениях Юм объяснил обманами, легковерием и глупостью необразованных людей. Сообщения о чудесах в Священном Писании он назвал баснословными рассказами, которыми каждый народ окружает своё происхождение. Не упомянув имени основателя христианской религии, Юм вполне определённо высказался о том, что умерший человек не может воскреснуть, — это противоречит опыту. В конце главы Юм двусмысленно заключил, что ни один разумный человек не может верить в христианскую религию без чудес. Эту странную фразу можно понять по-разному, но Скрижаль увидел в ней совет здравомыслящим людям не верить постулатам христианства.

Из всех прочитанных трудов и эссе Юма наибольшее впечатление на Скрижаля произвели «Диалоги о естественной религии». Содержание этой книги, опубликованной после смерти Юма, в 1779 году, составляет разговор трёх собеседников. Один из них отстаивает вероположения христианства, второй представлен как человек философского склада ума, а третий, Филон, — скептик, который, как можно догадаться из текста, излагает взгляды автора. Филон не ставит под сомнение существование Бога, но утверждает, что всем существующим во вселенной управляют нерушимые законы и что этот мир — вовсе не лучший из миров. Если бы Бог был добрым и всемогущим, то мир был бы устроен иначе: живые существа не испытывали бы в нём столько страданий и бед. Даже такие вроде бы полезные явления, как тепло, дожди, ветра, чувства человека, — в частности, любовь — становятся губительными из-за их избытка или недостатка. Жестоко, заметил Филон, что в мире, столь преисполненном несчастьями, люди лишены способностей, которые могли бы защитить их от этих бесчисленных зол. Высказавшись о слепоте природы, которая порождая своих детей, не заботится о них по-матерински, Филон заключил, что первопричина вселенной скорее всего остаётся безразличной, — ни злой, ни доброй, — по отношению к приходящим в мир живым существам.

Успешно пройдя несколько интервью, Скрижаль был принят на работу в большую финансовую компанию. В круг её деятельности до недавнего времени входил контроль за финансовыми операциями на Нью-Йоркской фондовой бирже. Подразделение информационных технологий Нью-Йоркского филиала этой компании находилось в том тщательно охраняемом комплексе из двух зданий на Уолл-стрит, где располагалась Нью-Йоркская фондовая биржа. Прежде чем попасть на рабочее место, Скрижаль должен был на улице предъявить охране свой пропуск с фотографией, по которому охранник удостоверял его личность; затем при входе в здание он сдавал сумку для сканирования и сам проходил через арочный металлоискать, и только затем он прикладывал свой пропуск к панели, чтобы пройти через турникет.

Просмотрев свои записи, которые относились к годам становления свободомыслия в Англии, Скрижаль обратил внимание на то, что тогда, в XVII–XVIII веках, англичане часто приезжали на континент, где они обменивались взглядами с интеллектуалами Европы и устанавливали с ними дружеские связи. Среди тех, с кем подружился Эдвард Герберт, живя в 1619–1624 годах в качестве посла английского правительства в Париже, был Гуго Гроций, нидерландский гуманист, политик и юрист. Именно Гроций побудил Герберта издать свой трактат «Об истине...». Джон Локк за пять лет своего пребывания в Нидерландах тоже обрёл много друзей. Не раз побывал в Нидерландах и Энтони Коллинз. Энтони Эшли Купер, третий граф Шефтсбери, в юности около восьми месяцев прожил в Париже и почти год — в Италии. Он побывал в Вене, Праге, Дрездене, Берлине и Гамбурге. Летом 1698 года, уехав в Нидерланды и прожив там до весны следующего года, он подружился с учёными и свободомыслящими людьми, одним из которых был Пьер Бейль. Шефтсбери в конце своей короткой жизни переехал для поправки здоровья в Италию, где стал готовить к изданию три тома своих сочинений, но спустя чуть больше года, в 1713 году, там же и умер. Джон Толанд учился в нескольких университетах, одним из которых был Лейденский университет, хорошо известный не только в Нидерландах, а в 1701–1710 годах Толанд путешествовал по Европе. Дэвид Юм, приехав осенью 1763 года в Париж в качестве личного секретаря британского посла во Франции, за два прожитых здесь года познакомился и подружился с Д'Аламбером, Гольбахом, Дидро, Гельвецием, Руссо.

Ещё большее значение, чем личные встречи между свободомыслящими англичанами и интеллектуалами, которые жили в странах континентальной Европы, имело то, что книги англичан переводились на другие европейские языки и что эти труды находили своих читателей. Скрижаль вспомнил и то, что Вольтер в 1726–1728 годах жил в Англии, после чего опубликовал серию эссе о жизни англичан. Эта книга Вольтера, изданная на французском языке под названием «Философские письма», открыла глаза многим французам на их бесправное положение и отсутствие гражданских свобод в их стране. Подумав об этом, Скрижаль стал просматривать свои записи о содержании литературных трудов тех французов, которые также приложили значительные усилия для просвещения европейцев.

Свободомыслящих людей, которых отличало рациональное мышление, во Франции в ХVI–ХVII веках называли либертинами. Так же, впрочем, называли и распутников. Двусмысленность, как понимал Скрижаль, это слово обрело потому, что его ввёл в оборот Джон Кальвин, назвав так противников своей диктаторской религиозной политики. Кальвин считал этих вольнодумцев распутниками, нечестивцами. По мере того как свободомыслие переставало быть исключительным явлением, за словом «либертин» оставался всё больше его негативный смысл: так стали называть развратников, искателей плотских наслаждений.

Одним из пионеров либертинизма-вольнодумства, который во Франции называли ещё либертинажем, был Пьер Гассенди, католический священник, философ и математик. В 1624 году он анонимно издал первую часть своего трактата «Парадоксальные упражнения против аристотеликов...», в котором дерзнул подвергнуть критике взгляды Аристотеля. Парижский парламент в том же году издал указ, грозивший смертной казнью за оспаривание правоты признанных авторитетов; прежде всего это касалось трудов Аристотеля. Не умаляя заслуги этого мудрого грека, Гассенди не соглашался с тем, что Аристотеля нужно почитать как Бога. Он призвал интеллектуалов не раболепствовать перед авторитетами и не заниматься софистикой, а приложить усилия к познанию законов природы и обретать знания собственным умом. Сам Гассенди не геройствовал. Он издал ещё ряд сочинений, в частности — «Свод философии Эпикура», но после той острастки Парижского парламента Гассенди не решился продолжить работу над «Парадоксальными упражнениями». Хотя он задумал этот труд как состоящий из семи книг, даже вторая книга «Парадоксальных упражнений» осталась недописанной. Тем не менее Пьер Гассенди изложением личных, не зашоренных догматами взглядов, и в общении с друзьями побуждал соотечественников мыслить самостоятельно.

Большое значение для интеллектуального пробуждения европейцев — приверженцев разных христианских вероисповеданий — имели в ХVII веке труды Пьера Бейля. Как многие французы-протестанты он, спасаясь от преследований, уехал из Франции и обосновался в Нидерландах, в Роттердаме. В книге «Разные мысли, изложенные доктору Сорбонны по случаю появления кометы...», изданной здесь анонимно в 1682 году, Бейль охарактеризовал христианские народы как самые воинственные в мире. Он высказался также о пороках и фанатизме короля Франции Людовика XI. Человек, заявил Бейль, может вести нравственный образ жизни даже не исповедуя никакую религию, — на то каждому и дан разум. Книга была запрещена во Франции, а брошюру «Общая критика “Истории кальвинизма” Маймбурга», которая вышла в том же году, палач с одобрения Людовика XIV публично сжёг на Гревской площади в Париже. В этой брошюре, так же как в изданном анонимно четыре года спустя «Философском комментарии на слова Иисуса Христа: “Заставь их войти”», Бейль осуждал гонения властей на инакомыслящих граждан и отстаивал свободу вероисповедания для каждого человека. В «Философском комментарии...» он утверждал, что судить о достоверности или ошибочности чего бы то ни было должен только разум, а потому всё, что противоречит здравому смыслу, ложно; и дело не в том, чья вера истинна, — этого не знает никто, — а в том, что главное для каждого человека следовать нормам морали.

Книги Бейля вызывали большой интерес, и они переиздавались. Несмотря на запреты, их читали и во Франции. Бейль издавал также в Роттердаме журнал «Новости Литературной республики», в котором публиковал работы философов и учёных Европы, а также знакомил читателей с новостями научной жизни. По мере выхода этих и новых книг Бейля, его всё больше и всё резче осуждали за свободомыслие, и не только католики, но и кальвинисты Нидерландов. Травля привела к тому, что в 1693 году ему запретили преподавание, — и в университете Роттердама, где он читал лекции по философии и истории, и даже частным образом. Бейль не изменил себе. Продолжив уже начатое им написание энциклопедического труда, он в 1697 году издал его в двух томах под названием «Исторический и критический словарь». Здесь было более двух тысяч статей, которые охватывали разные сферы духовной и культурной жизни человечества. Нападки на Бейля усилились. Во Франции его словарь был запрещён. Однако этот труд сыграл большую роль в просвещении европейцев, включая французов. В последующие полвека, когда христианские страны продолжали преследовать иноверцев и воевать между собой, Словарь Бейля переиздавался ещё восемь раз.

Электронный архив Скрижаля содержал девятнадцать каталогов, каждый из которых содержал материалы, так или иначе связанные с творчеством одного из тех французов, живших в ХVIII веке, с чьими литературными трудами он в той или иной мере познакомился. Одним этих интеллектуалов был Шарль-Луи де Монтескьё.

В 1721 году Монтескьё анонимно издал в Амстердаме сатирический эпистолярный роман «Персидские письма», который многим французам открыл глаза на существующие в мире несуразности. Монтескьё ярко высветил в нём пороки французских королей, осудил зверства инквизиции и кровавые войны, в которых христиане уничтожают друг друга и истребляют коренных жителей Америки. По мнению героя романа, к благосостоянию страны ведёт не достижение единоверия её граждан, а политика веротерпимости и свобода выражения взглядов для всех и каждого. С осени 1728 года Монтескьё в течение двух с половиной лет жил в Лондоне, и он ознакомился с устройством правовой системы в Англии. В главном своём труде — в «Духе законов», изданном в 1748 году, — он развил мысли Джона Локка о принципах, которые должны быть заложены в управлении страной. Монтескьё указал на необходимость разделения власти на три ветви: законодательную, исполнительную и судебную, что должно сделать её наиболее эффективной, — наиболее действенной с точки зрения поддержания справедливого законопорядка, а также обеспечения и сохранения свобод граждан.

В первые десятилетия XVIII века французы читали и передавали из рук в руки сочинения, в которых анонимные авторы, материалисты и атеисты, осуждали церковь за её деспотизм и преступления. Один из таких трактатов, написанный на французском языке, был издан в 1719 году в Нидерландах, в Гааге, под названием «Мысли Спинозы». Его автор доказывал, что все религии порождены страхами невежественных людей. Власти Гааги уничтожили тираж, но текст сохранился, и в последующие годы этот трактат переиздавался в Нидерландах, в Швейцарии и в Германии под названием «О трёх обманщиках». Именно так назывался памфлет, ходивший по рукам ещё в средневековье. Автор того трактата, который был издан в Гааге, последовательно раскритиковал каждого из трёх основателей мировых религий — Моисея, Иисуса и Мухаммеда. Религии, основанные этими тремя законодателями, поработили большую часть мира, заключил автор. Фактически на ту же тему, — о пороках и фанатизме, присущих всем религиозным движениям, — написан и другой анонимный трактат, который в 20-х годах XVIII века читали французы. Он назывался «Письма Тразибула к Левкиппе». Его автор, атеист, утверждал, что приверженцы христианства, истребившие миллионы невинных людей во имя торжества своей веры, в сто раз омерзительней, чем приверженцы других религий вместе взятые.

Начиная с 1730-х годов французы тайно читали рукописные тома, озаглавленные «Записи мыслей и мнений Ж. М., священника...». Их автора, Жана Мелье, к этому времени уже не было в живых. Мелье в течение сорока лет прослужил католическим священником. В этой исповеди, за которой закрепилось название «Завещание», он признался, что исполнял свои обязанности священника с крайним отвращением.

Назвав источником всех зол в мире политику и религию, Мелье сравнил их с двумя ворами-карманниками, которые обкрадывают простых тружеников и при этом защищают друг друга. Мелье обвинил королей Франции, и резче других — Людовика XIV, в честолюбии, в тирании, в унижении и страданиях своего народа. Бóльшую часть «Завещания» занимает жёсткая критика религий и прежде всего — христианства. В качестве одного из многих обоснований того, что все известные исповедания построены на заблуждениях, Мелье указал на то, что институт веры, одобряющий тиранию и беззакония, не может быть праведным, истинным. Католичество, которому он служил, Мелье назвал самой нелепой из религий, а всю практику богопочитания христиан — выдумкой, заблуждением и обманом. Он раскритиковал библейские легенды, обожествление Иисуса, веру в новозаветные чудеса и в сотворение мира, христианскую мораль, в частности — заповедь о необходимости любить врагов, учение о Троице, о рае и аде, о бессмертии души и наконец веру в существование Бога. Показывая, насколько легковесна слепая вера, переходящая от одного поколения к другому, Мелье побуждал читателей его исповеди полагаться на собственный разум, а задачу образованных людей он видел в просвещении народа. Скрижаль запомнил этот труд как один из самых талантливых трудов атеистов, из тех, которые он прочёл.

Вольтер — самый известный автор эпохи Просвещения, — был также самым решительным, самым бескомпромиссным борцом с жандармами от веры за свободомыслие, за свободу слова, за право каждого человека на любые религиозные убеждения. XVIII век порой называют его именем. Большое влияние на Вольтера оказало пребывание в Британии и знакомство с трудами британцев, прежде всего — Локка, Толанда, Коллинза. Видимо дерзости Вольтеру прибавило знакомство с «Записями...» священника Жана Мелье, чья книга стала известна именно благодаря его усилиям. Однако ещё задолго до бегства в Англию и чтения книги Мелье, — в возрасте двадцати двух лет, — Вольтер за критику регента Франции попал в Бастилию, где просидел почти год, а пять лет спустя, в 1722 году, в поэме «За и против» он отмежевался от христианства, — заявил, что не является христианином. Вольтер придерживался взглядов, которые стали называть деизмом или естественной религией. «I.5 Под естественной религией я подразумеваю принципы морали, общие для всего человечества», — пояснил он в трактате «Основы философии Ньютона». В «Катехизисе Честного человека» герой Вольтера, назвав христианство искажённой формой естественной религии и суеверием, сказал, что суть естественной религии заключается в том, чтобы чтить Бога, быть справедливым, любить ближних и видеть во всех людях своих братьев.

Понимание того, что жить следует в соответствии нравственными нормами, не является заслугой какого-то из вероисповеданий, утверждал Вольтер; законы морали присущи человеку от природы, они не нуждаются в опеке религий. В своих романах и повестях он критиковал и высмеивал произвол властей, продажность государственных чиновников и судей, нравы придворных, церковные догматы, религиозный фанатизм, пороки монахов и священников.

В середине 1760-х годов между христианскими народами началась очередная кровавая, фактически мировая, война, которая унесла жизни от полутора до более двух миллионов человек, из них более 300 000 французов. Скрижаль не знал, насколько Людовика XV волновала гибель солдат, но факты говорили о том, что за появление и распространение во Франции книг вольнодумцев король решил казнить своих подданных. 16 апреля 1757 года он издал указ, который грозил смертной казнью каждому, кто будет признан виновным в написании, в побуждении к написанию и к печати сочинений с нападками на религию, с критикой королевской власти и с изложением взглядов, нарушающих порядок и спокойствие в стране. Вторая статья этого указа грозила смертной казнью также всем издателям, книготорговцам и распространителям таких книг.

Эта острастка не испугала Вольтера. Больше того, он решил вступить в смертельную схватку со стражами единоверия. В 1759 году он обосновался на границе Франции и Швейцарии таким образом, что владел близко расположенными поместьями на территории обеих стран. Обеспечив себе возможность быстрого отступления в безопасное место в случае угрозы со стороны как французских, так и швейцарских властей, он в одиночку пошёл в решительное наступление не только на католическую церковь с её религиозным фанатизмом, но и на христианство, которое считал самым нелепым и самым кровожадным из культов. Впрочем Вольтер искал соратников. В письме от 24 июля 1760 года он склонял к этой борьбе Д'Аламбера: «Возможно ли, чтобы пять или шесть достойных людей, которые ладят друг с другом, не добились бы успеха после примера двенадцати негодяев, которым это удалось? Мне кажется, что успех этого дела окажет вам бесконечную честь». Многие письма, отправленные Д'Аламберу, Дидро, Гольбаху и другим свободомыслящим людям, он заканчивал призывом покончить с церковью: «Раздавите подлую!». О решительности Вольтера свидетельствовало его признание Д'Аламберу в письме от 20 апреля 1761 года. После слов о том, что фанатики и глупцы преследовали его на протяжении сорока лет, он продолжил: «Я понял, что хватит быть умеренным, это самообман. Нужно вести войну и умереть достойно на груде поверженных фанатиков».

Для блюстителей правоверия Вольтер стал крайне опасным врагом. Церковь не смогла расправиться с ним, но палач публично сжигал его книги в Париже, а в Индексе запрещённых книг, который вела и обнародовала Римская курия, Скрижаль когда-то насчитал тридцать девять его сочинений.

В «Важном исследовании милорда Болингброка» Вольтер заклеймил христианство как самую агрессивную религию, которая утопила мир в крови и принесла беды крещёным народам. Герой его диалога «Катехизис Честного человека» назвал христианство богохульством, которое не имеет ничего общего с верой Иисуса, а догматы церкви охарактеризовал как не заслуживающие ничего, кроме отвращения и презрения. По мнению Честного человека, передающего в этом диалоге суждения автора, древние философы — Платон, Сократ, Марк Аврелий, Эпиктет, Селевка, Солон, Конфуций — были мудрее Иисуса. В почитании Иисуса как Бога Вольтер видел кощунство, а крещение народов Средиземноморья он считал чудовищной катастрофой в истории Западной цивилизации. Вольтер и герои его трактатов поражаются фанатизму христиан, осуждают церковь за то, что она цинично сфальсифицировала историю христианства, опровергают надуманные чудеса в ветхозаветных книгах и в Новом Завете, удивляются несуразицам в этих текстах, ратуют за свободу исповедания и за право каждого человека открыто высказывать свои суждения.

Вольтер стал не только самым известным литератором века Просвещения, но и первым в Европе страстным защитником прав без вины осуждённых людей. С той же самоотдачей, с которой он стремился порушить властный контроль церкви за мировоззрением крещёных народов, он боролся против системы предвзятого и приказного правосудия. Одержанные им победы в этой борьбе он считал более важными своими достижениями, чем громкий успех многочисленных его литературных трудов. И всё же главной целью Вольтера, достижение которой могло бы покончить как с монополией церкви на истину, так и с произволом властей, было просвещение современников. Эта цель не могла быть достигнута за время жизни даже нескольких поколений, но Вольтер знал, что его талантливые единомышленники продолжат начатое им дело.

Скрижаль ещё раз перечитал письмо Вольтера от 14 августа 1776 года, адресованное Дени Дидро. Вольтеру шёл уже девятый десяток лет. В этом письме он ясно высказался о том, что в схватке интеллектуалов с пагубным, кровожадным союзом церковной и светской властей он рассчитывает на подвижничество именно Дидро: «Живите долго, месье, и нанесите смертельный удар монстру, которому я только надрал уши».

Дидро был на девятнадцать лет моложе Вольтера. На его мировоззрение тоже большое влияние оказали труды свободомыслящих англичан. На многое ему открыли глаза «Философские письма» Вольтера. Дидро также разделял взгляды деистов, приверженцев естественной религии. Полагаться нужно не на нелепые сообщения евангелистов и не на внушения богословов о необходимости верить церковным догматам, а на доводы разума, считал он. «Философские мысли» — его первую значительную работу, анонимно изданную в Гааге, — Парижский парламент присудил к сожжению. За содержание своих сочинений, которые стражи единомыслия во Франции сочли непозволительно дерзкими, он тоже сидел в тюрьме.

Скрижаль не стал просматривать свои выписки из философских работ Дидро. Он помнил главное в них: суждения о сокровенной тайне мира, с которыми он когда-то согласился. В поисках причин зарождения жизни Дидро пришёл к выводу, что носителем жизни является материя, каждый атом. Эту гипотезу стали называть гилозоизмом. Всё в мире, считал Дидро, находится в развитии от простого к сложному: от неживого состояния к живому и дальше — к наделённому разумом.

Дидро и Д’Аламбер стали главными редакторами «Энциклопедии, или Толкового словаря наук, искусств и ремёсел». Это многотомное издание сыграло огромную роль в просвещении европейцев. В написании статей для него принимали участие лучшие умы Франции. Дидро проявил себя одним из самых активных и самых откровенных в своих высказываниях авторов Энциклопедии. Уже после выхода первого тома на её издательский коллектив обрушились обвинения иезуитов и духовенства в подрыве устоев государственной власти. Гнев доктринёров вызвала статья Дидро «Политическая власть» — Autorité politique. После выхода второго тома, в феврале 1752 года, Государственный совет короля постановил прекратить издание Энциклопедии. Однако полтора года спустя, благодаря усилиям главного королевского цензора, который поддерживал это начинание интеллектуалов, работа над выпуском Энциклопедии была возобновлена при условии, что каждый последующий том должен проходить цензуру докторов Сорбонны.

В конце 1757 года, после выхода седьмого тома Энциклопедии, травля её авторов значительно усилилась. К этому времени уже был обнародован указ Людовика XV, грозивший вольнодумцам смертной казнью. Особый гнев иезуитов и приспешников короля вызвала статья Д’Аламбера «Женева», включённая в седьмой том. В ней неявно, но вполне отчётливо можно было рассмотреть критику системы правления во Франции. И Д’Аламбер не выдержал нападок; он отказался от дальнейшего участия в этом издании. В январе 1758 года Вольтер, узнав об уходе Д’Аламбера, отправил несколько писем опечаленному Дидро с подбадриваниями и словами о том, что выпуск Энциклопедии, которую он назвал в сто раз более полезной, чем словарь Бейля, необходимо продолжить. Дидро и не собирался отступать. В ответном письме Вольтеру, назвав уход Д’Аламбера дезертирством, он заметил, что мужественные люди не бояться своих врагов и помнят свой долг перед народом.

В феврале 1759 года Парижский парламент запретил издание новых томов Энциклопедии. Папа Климент XIII под страхом отлучения от церкви предписал католикам сжигать имеющиеся у них тома Энциклопедии, а само издание к этому времени уже было внесено в Индекс запрещённых католической церковью книг. Тем не менее Дидро и его единомышленники, соблюдая конспирацию, продолжали работать. В 1765 году последние десять томов Энциклопедии были тайно напечатаны и доставлены подписчикам, жившим как во Франции, так и за её пределами. Дидро в предисловии к восьмому тому поведал читателям о гонениях на авторов Энциклопедии: «Мы испытали всё, что история сообщает нам о происках зависти, лжи, невежества и фанатизма. В течение двадцати лет подряд мы едва ли можем сосчитать несколько минут покоя».

Наряду со множеством статей различной тематики, которые охватывали все области знаний, опыта, искусства и представлений человечества, читатели Энциклопедии находили в её томах, в частности, суждения о природе суеверия, о религиозном фанатизме, о необходимости просвещения народов, о роли благосостояния простых тружеников и свободы граждан для процветания государства, о том, что верховная власть в стране принадлежит народу и даётся правителям лишь во временное пользование.

Монстр, которому Вольтер, по его выражению, лишь надрал уши, по-прежнему жаждал крови. В феврале 1766 года светский суд города Абвиль, расположенного на севере Франции, постановил отрезать язык, обезглавить и сжечь двадцатилетнего дворянина Франсуа-Жана Лефевра де Ла Барра. Святоши обвинили этого молодого человека в том, что он повредил распятие на мосту. Свидетелей порчи не было. Ла Барр отрицал свою вину, но сыщики при обыске нашли в его доме «Философский словарь» Вольтера. Таким образом обвинители Ла Барра сочли его преступление доказанным. Парижский парламент утвердил этот смертный приговор. Людовик XV мог помиловать осуждённого, но не сделал этого. Ла Барра, в соответствии с решением суда, сначала пытали, затем палач отрубил ему голову, после чего тело с прикреплённым на груди «Философским словарём» сожгли на костре.

В Испании и Португалии, а также в их колониях инквизиция — одна из ипостасей церкви — всё ещё продолжала свои злодеяния. Но те последние клыки, которыми многоликая церковь пускала кровь своим жертвам во Франции, у неё в третьей четверти XVIII века были выбиты. Этому во многом поспособствовали усилия Клода Адриана Гельвеция и Поля Анри Гольбаха. Начиная с 50-х годов XVIII века их домá в Париже стали местом встреч самых известных литераторов, учёных и философов, включая авторов Энциклопедии и приезжих англичан.

В феврале 1759 года Парижский парламент приговорил к сожжению двухтомный труд Гельвеция «О разуме», опубликованный в Париже полугодом раньше. В нём Гельвеций, в частности, осудил церковь за то, что ревнители веры часто используют костры и виселицы в качестве доводов своей правоты. Отсутствие веротерпимости он назвал не только злом, но и преступлением христианства. Тогда же, в 1759 году, католическая церковь включила это издание в Индекс запрещённых книг.

Гельвеций не был стойким бойцом в начатом Вольтером интеллектуальном наступлении немногих правдолюбцев на легион религиозных фанатиков. Под давлением влиятельных ортодоксов он отрёкся от высказанных им взглядов, но лишь на словах. Книга Гельвеция «О человеке, его умственных способностях и его образовании», работу над которой он закончил около 1769 года, была по его решению опубликована после его смерти. И почти сразу после её издания, в 1774 году, она попала в Индекс запрещённых книг. Очевидно предполагая, что так случится, Гельвеций, заметил в предисловии, что истину теперь можно найти только в запрещённых книгах, а в остальных авторы лгут. Между религией и добродетелью нет ничего общего; больше того, церковь умалила значение истинной добродетели тем, что канонизировала тысячи убийц и бездельников-монахов, утверждал Гельвеций. Так же как Вольтер, он отмежевался от христианства и заявил, что между учением церкви и убеждениями Иисуса нет ничего общего. В этом большом томе Гельвеций ратовал также за свободу слова и печати, а единственным общим для всего человечества культом назвал нравственность с её вечными, неизменными принципами.

Тем же оружием — неопровержимыми фактами, убедительными обоснованиями своих суждений, — и как показалось Скрижалю, более решительней, чем сам Вольтер, сражался с приказным единоверием барон Гольбах. Когда Вольтер прочёл «Систему природы» — двухтомный труд Гольбаха, изданный под псевдонимом в 1770 году, — он посчитал эти книги неизвестного атеиста настолько опасными, что боялся, как бы его самогó не сочли их автором. Все религии и все представления о Боге порождены невежеством людей и страхом, утверждал Гольбах в «Системе природы». Разделяя взгляды Дидро, он полагал, что мир неделим на физический и духовный, что стремление к жизни — сначала к примитивной, а затем к разумной — заложено в самóй материи, которая была и будет всегда. Если людям и надлежит считать что-то божественным, полагал Гольбах, то таковым нужно признать природу и её порождения: добродетель, разум, истину.

Религии разжигают смертельную ненависть в людях и разделяют народы больше, чем государственные границы, утверждал Гольбах в своих трудах. Так же как Гельвеций, он считал, что истинной религии нет и быть не может, если конечно за религию не принимать нормы нравственности — единые для всего человечества. Именно в книгах Гольбаха Скрижаль когда-то нашёл неопровержимые аргументы, не только убеждающие в том, что истинная мораль и религиозная мораль несовместимы, но и свидетельствующие о том, что религия подрывает мораль. В Индексе запрещённых книг Скрижаль насчитал восемь названий трудов Гольбаха.

В книге «Разоблачённое христианство», изданной в 1761 году, Гольбах доказывал, что преследование, нетерпимость, стремление не дать людям жить своим разумом являются характерными особенностями христианства. В книге «Священная зараза», датированной 1768 годом, Гольбах высказался о том, что причину несчастий людей следует искать в принципах их религии, в их представлениях о Боге. Здесь же он назвал бога христиан кровавым богом, а дух христианства, которое превратило весь мир в большое кладбище, — разрушительным духом. В книге-словаре «Портативное богословие», давая определение понятию «Фанатизм», он назвал эту порочную страсть людей священной заразой, особенно свойственной христианству.

В труде «Естественная политика, или Беседы об истинных принципах управления», изданной анонимно в 1773 году, Гольбах утверждал, что целью любого правительства должно быть счастье граждан, а для этого необходимо разделение властей, установление единых для всех законов, образование и просвещение граждан, поощрение развития наук и искусств, внушение людям нравственного образа жизни, защита прав собственности, установление веротерпимости и гражданских свобод в стране. Добиваться таких преобразований, настаивал Гольбах, следует не насильственными действиями, а с помощью реформ, что требует хладнокровных усилий в течение продолжительного времени для постепенного улучшения порядков. Революции, гражданские войны и убийства тиранов, предпринятые с целью покончить с беззакониями, приводят, как показывает история, к ещё большим бедствиям народа.

Французы Этьен-Габриэль Морелли и Габриэль Бонно де Мабли — современники Дидро, Гельвеция и Гольбаха — напротив, подогревали революционные настроения соотечественников. Оба они в своих трактатах-утопиях выступили против частной собственности за установление общности имущества и таких порядков в стране, при которых государство обеспечивает всех граждан работой и распределяет все блага поровну. В идеальном государстве Морелли правительство не только ограничивает тематику философских трудов, поэзии и живописи, но и строго регламентирует личную и общественную жизнь человека. Мабли в трактате «О правах и обязанностях гражданина», опубликованном уже после его смерти, в 1789 году, внушал читателям мысль, что угнетённый народ имеет право на восстание, на революцию, на гражданскую войну, чтобы вернуть принадлежащую ему власть.

Идеологом вождей Французской революции оказался Жан-Жак Руссо. В «Рассуждении о науках и искусствах», датированном 1749 годом, и в «Рассуждении о происхождении и основаниях неравенства между людьми», изданном шесть лет спустя, Руссо утверждал, что все знания порождены гордыней людей, что развитие наук и искусств испортило нравы, что просвещение — зло, что причина всех несчастий народов земли — в интеллектуальном развитии древних жителей планеты. Одним из наиболее пагубных результатов перехода первобытных людей от естественного состояния к цивилизованности, из-за которых человечество оказалось на краю гибели, он назвал появление частной собственности.

Руссо порвал с сотрудниками издания Энциклопедии, в частности — с Дидро и Вольтером. В опубликованном «Письме к Д’Аламберу» он горько раскаялся в том, что его имя оказалось в томах Энциклопедии стоящим рядом с именами её авторов. В этом эссе Руссо категорически высказался против появления театральных зрелищ в Женеве, которые представляют якобы большую опасность для нравственности женевцев, его соотечественников. Здесь же он выступил в защиту духовенства Женевы.

В труде «Об Общественном договоре, или Принципы политического права», изданном в 1762 году, Руссо изложил свои мысли о том, каким образом следует преобразовать существующие в мире порядки, чтобы обеспечить свободу и равенство граждан. В шестой главе первой книги он вполне определённо назвал основной задачей общественного договора защиту личности и имущества граждан. Однако из дальнейшего текста следует, что в государстве, устройство которого Руссо выдавал за лучшее, человек беззащитен и лишён прав на владение собственностью. Уже в следующей главе он указал на необходимость принуждать к свободе каждого, кто отказывается подчиняться общей воле, что могло быть понято радикалами, и было понято, как целесообразность насилия. Государство не должно терпеть ни богачей, ни нищих, прямо заявил Руссо в одном из примечаний. «I.9 Государство является в отношении своих членов хозяином всего их имущества в силу Общественного договора...» — пояснил он в главе «О владении имуществом».

Гельвеций в трактате «О разуме», изданном четырьмя годами ранее, утверждал, что верховенства морали в стране можно достичь только при счастливом сочетании личной выгоды граждан с общественной. Руссо же в этом политическом труде убеждал читателей, что государство устроено тем лучше, чем общественные интересы граждан выше личных, а тех вольнодумцев, которые не верят догматам гражданской религии, государство может изгнать из своих пределов или же казнить.

Помимо суждений о допустимости казней за религиозные взгляды, Руссо в очень большом письме Вольтеру от 18 августа 1756 года высказался о необходимости запретить исповедание некоторых религий. Причиной письма послужило его несогласие с содержанием «Поэмы о катастрофе в Лиссабоне» Вольтера. В этой поэме о землетрясении, которое унесло десятки тысяч жизней, Вольтер резко раскритиковал сказанное Лейбницем о том, что зло способствует силам добра и что мир созданный Богом, является лучшим из миров. Гибель лиссабонцев, возразил Руссо в этом письме, оправдывая Бога, скорее всего поспособствует добру, поскольку Провидение лучше знает, что является благом для человечества: Бог ради сохранения целого может пожертвовать счастьем отдельных людей. Частично виновными в этой трагедии Руссо посчитал самих лиссабонцев, за то что они жили в шести-семиэтажных домах, а не расселились по территории страны. К тому же медленная смерть от болезней, цинично заявил Руссо, является более мучительной, чем мгновенная. В конце этого письма он повёл речь о насилии как средстве для обеспечения порядка в стране и свободы граждан: «...Могут существовать религии, которые посягают на основы общества, и необходимо начать с истребления этих религий, чтобы обеспечить мир во всём мире». Из дальнейших слов Руссо следовало, что он имел в виду уничтожение религий, приверженцы которых нетерпимо относятся к людям других убеждений. В самом конце письма, он с той же нетерпимостью к инакомыслию, которую заклеймил, высказался о необходимости строго запретить и атеизм.

Категоричность этого резонёрства, должно быть, вызвала ухмылку Вольтера, но в его ответном, очень коротком, письме он вовсе не иронизировал, а вполне искренне, как показалось Скрижалю, выказал уважение и даже выразил свою любовь к Руссо. Этот обмен письмами остался бы лишь частным событием в жизни двух известных людей той эпохи, если бы теоретик-радикал Руссо в 1759 году не опубликовал своё письмо Вольтеру отдельной брошюрой. Тем самым он дал повод подраставшим и ещё не родившимся революционерам авторитетное обоснование того, что путь к миру лежит через истребления инакомыслящих.

Согласно политической теории Руссо, страной должна управлять общая воля в целях всеобщего блага. В третьей главе второй книги «Общественного договора», озаглавленной «Может ли общая воля заблуждаться», Руссо исключил вероятность ошибочных решений граждан. Общая воля в достаточной мере осведомлённого народа при немногих отклонениях голосов, которыми можно пренебречь, всегда оказывается правильной, заверил он читателей.

В кричащем противоречии с необходимостью установить такое верховенство общей воли находилось сказанное Руссо в четвёртой книге этого труда, — в главе «О диктатуре». Видимо убеждённый аргументацией Макиавелли о пользе диктатуры, — Макиавелли утверждал это в «Рассуждениях о первой декаде Тита Ливия», — Руссо выразил свою озабоченность тем, что существует опасность вырождения этой государственной должности — «высшей магистратуры», как назвал он полномочия диктатора. В Римской республике, заметил здесь Руссо, диктатор в известных случаях мог защитить свободу народа.

Скрижаль обратил внимание на то, что Руссо и Вольтер ушли из жизни с разницей в один месяц, в 1778 году. Это совпадение и то, что Руссо, так же как Вольтера, часто называют просветителем, увело его мысли к сопоставлению взглядов и влияний этих, столь разных, людей на судьбы их современников и последующих поколений.

Вольтер был самым деятельным умом, самым известным писателем и самым отважным из борцов за справедливость в эпоху Просвещения. Он утверждал, что и в государственных делах, и в делах веры главенство должно принадлежать доводам разума, согласованными с едиными для всего человечества нормами морали. И Вольтер, насколько мог судить Скрижаль, внёс значительную лепту в духовное становление народов Западной цивилизации. Парижане в последний приезд Вольтера в Париж встретили его как героя нации. Таким он по сути и был. Король Людовик XVI, недовольный тем, что толпы его подданных чествуют вольнодумца-философа, не решился помешать этому триумфу. Для многих правдолюбцев, самоотверженных людей, Вольтер стал примером того, что даже один решительный, честный, здравомыслящий человек может вступить в духовную борьбу чуть ли не с полмиром и победить в этой борьбе.

Руссо, сообщивший Вольтеру в одном из писем: «Я вас ненавижу», был талантливым демагогом и беспринципным, психически нездоровым человеком. Он считал, что чувствам нужно доверять больше, чем разуму. Им, действительно, и в личной жизни, и в литературной работе руководили противоречивые, плохо контролируемые чувства, что отталкивало его от интеллектуалов-литераторов, которых отличала трезвость мысли, целеустремлённость и направленность усилий на просвещение современников. Именно его, Руссо, двусмысленные и плохо согласованные, то крайне категоричные, то расплывчатые суждения восприняли — каждый по-своему — три вождя Французской революции: Жан-Поль Марат, Жорж Жак Дантон и Максимилиан Робеспьер.

Влияние сумбурных идей Руссо на Марата было для Скрижаля очевидным. В «Обращении к нации», опубликованном весной 1790 года, Марат казалось бы определённо заявил, что народу для возвращения свободы необходимы просвещение и добродетели. Однако далее по тексту он предложил учредить государственный трибунал и назначить на короткое время верховного диктатора, чтобы отомстить врагам революции, утвердить свободу и укрепить счастье народа. В декабре того же года, в газетной статье «Заговоры, вспыхивающие со всех сторон», Марат призвал парижан к восстанию и порассуждал о том, что теперь возможно потребуется отрубить пять-шесть тысяч голов, но даже если понадобиться отрубить двадцать тысяч, это нужно будет сделать не колеблясь. Марат не дожил до учреждения трибунала: в июле 1793 года он был заколот у себя дома молодой девушкой Шарлоттой Корде, которая надеялась, что его смерть остановит гражданскую войну.

Для того чтобы посчитать склонность Дантона к демагогии заимствованной именно у Руссо, у Скрижаля не было оснований; в мире много демагогов. Тот факт, что в большой личной библиотеке Дантона насчитывалось шестнадцать томов произведений Руссо, тоже ничего не доказывал. Но когда-то, за чтением книг о Французской революции, у Скрижаля сложилось впечатление об этом революционере-практике как своеобразном клоне импульсивного политика-теоретика Жан-Жака Руссо. Дантон был инициатором создания Революционного трибунала в Париже. 10 марта 1793 года в своей страстной речи в Национальном конвенте он, в частности, сказал, что благополучие народа требует ужасных мер — mesures terribles. Заявив далее, что между обычными формами правосудия и революционным трибуналом он не видит никаких других промежуточных средств для торжества справедливости, Дантон призвал депутатов основать такой трибунал, чтобы меч закона, как выразился он, висел над головами всех врагов народа. И ближе к ночи того же дня Конвент издал указ об учреждении Чрезвычайного уголовного трибунала. А три месяца спустя Конвент принял закон, который предусматривал одно-единственное наказание врагов народа — смертную казнь. И начались расправы. 5 апреля 1794 года в Париже вместе с другими осуждёнными был гильотинирован и сам Дантон.

В Робеспьере Скрижаль видел самого прилежного из учеников Руссо. Действия каждого гражданина должны быть подчинены общей воле народа, настаивал Робеспьер. Выступая 2 декабря 1792 года в Конвенте на тему о том, каким образом гарантировать всем членам общества средства для существования, он сказал, что самая большая услуга, которую законодательная власть может оказать гражданам, — это заставить их быть честными людьми. На заседании Конвента 5 февраля 1794 года Робеспьер заявил, что методами народовластия в условиях революции являются добродетель и террор, так как террор без добродетели губителен, а добродетель без террора бессильна. «Террор — это не что иное, как быстрое, суровое и непреклонное правосудие; следовательно, это эманация добродетели», — лукаво перефразировал он сказанное ранее. Последующие слова Робеспьера прозвучали сильнее, чем уверение Руссо о необходимости принуждать нарушителей закона к свободе: «Правительство революции — это деспотизм свободы против тирании». Хотя вдохновителем создания Революционного трибунала был Дантон, руководил террором именно Робеспьер. 10 июля 1794 года палач отрубил ему голову на той же площади Революции в Париже, где были обезглавлены и король Людовик XVI, и королева Мария-Антуанетта, и Дантон, и более тысячи других парижан, признанных врагами народа всего лишь за год.

Возвращаясь мыслями к тому, каким разным оказалось влияние литературных трудов Руссо и Вольтера на их современников и на судьбы последующих поколений, Скрижаль подумал о том, насколько внимательным, ответственным перед собой и перед миром, — ответственным за каждую фразу, — должен быть он сам и каждый автор в выражении своих мыслей, даже если его книгу прочтёт всего лишь один человек. Возможно именно беспечное изречение Руссо о том, что государство в целях законопослушания должно принуждать граждан стать свободными людьми, унесло жизни бессчётного числа французов, а быть может и не только французов.

В событиях, связанных с уходом из жизни Вольтера и Руссо, было ещё одно совпадение. В те же 1790-е годы прах Руссо и прах Вольтера парижане похоронили в Пантеоне, надпись на фронтоне которого гласит: «Великим людям — благодарное отечество». Захоронения их останков оказались рядом, причём так, что мраморная статуя Вольтера смотрит на гробницу Руссо.

Освежив в памяти содержание трудов тех европейцев, чьи интеллектуальные усилия привели к существенным сдвигам в духовном развитии народов Западного мира после их деградации в средневековье, Скрижаль надолго задумался. Ему хотелось прочесть и осмыслить литературное наследие ещё многих интеллектуалов. Но с учётом ограниченности свободного времени и непродолжительности жизни Скрижаль, — как случалось уже много раз на перекрёстках его пути обретения знаний, — должен был сделать выбор. Решение, как прежде, усложнялось тем, что выбирать нужно было между чтением трудов, о которых он имел лишь приблизительное представление, основанное на чьих-то комментариях и впечатлениях. В таких решениях полагаться приходилось на собственную интуицию, основанную на критике известных авторов. Вот и теперь, ознакомившись с суждениями о содержании тех философских трактатов, которые появились в Италии в XVII–XVIII веках, Скрижаль решил не браться за чтение этих книг. О потерях такого выбора он мог лишь гадать. Его интересовали труды немецких философов эпохи Просвещения и первой половины XIX века — Канта, Фихте, Гегеля, Шеллинга, Шопенгауэра. А поскольку из трактатов немецких философов Скрижаль прочёл только собрание сочинений Лейбница и когда-то очень давно — «Критику чистого разума» Канта, он, прежде чем последовать за этим интеллектуальным влечением, решил узнать о философских исканиях в Германии накануне эпохи Просвещения.

____________________

Читать следующую главу

Вернуться на страницу с текстами книг «Скрижаль»

На главную страницу