Ростислав Дижур. «Скрижаль». Книга 6. Подавление инакомыслия и становление интеллектуальных свобод в североамериканских колониях Англии в XVII веке. Поселения Плимута, Массачусетса, Коннектикута, Провиденса и Род-Айленда.

_____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

Подавление инакомыслия и становление интеллектуальных свобод в североамериканских колониях Англии в XVII веке. Поселения Плимута, Массачусетса, Коннектикута, Провиденса и Род-Айленда.

История северо-восточных штатов Америки — Новой Англии — берёт начало от 1620 года, когда переселенцы-англичане в количестве чуть более ста человек высадились на берегу залива Кейп-Код и основали здесь Новый Плимут. Большинство из них были пуританами, которые покинули родину, устав от преследований за религиозные убеждения.

Приток иммигрантов в Новую Англию быстро рос. По численности населения и по влиянию на политическую жизнь английских колоний значительно преобладала колония Массачусетского залива. Находясь по другую сторону океана от ревнителей государственной церкви Англии, политические лидеры Массачусетса, пуритане, очень быстро превратились из преследуемых в гонителей. Колонистов, которые верили иначе, они подвергали жестоким наказаниям, изгоняли и даже казнили.

Проповедник Роджер Уильямс первым на американской земле вступил в самоотверженную борьбу с ортодоксами за свободу религиозных взглядов. После изгнания из Массачусетса он ушёл к индейцам, с которыми был дружен, и основал поселение Провиденс. Оно разрослось до самостоятельной колонии, куда стали переселяться гонимые за убеждения и свободомыслящие люди.

4

*

Проследив события, связанные с открытием Колумба и началом заселения Североамериканского континента европейцами, Скрижаль понял, что первой важной вехой на пути становления свободомыслия в Соединённых Штатах Америки следует считать тот ноябрьский день 1620 года, когда корабль «Мэйфлауэр» — Mayflower, «Майский цветок», — вышедший из английского города Плимута, бросил якорь на берегу Нового Света. Именно в тот день пассажиры «Мэйфлауэра» постановили, каким образом они построят дальнейшую совместную жизнь. Их поселение на американской земле, названное Новым Плимутом, положило начало Новой Англии.

Новый Плимут не был первой английской колонией в Северной Америке. Ещё в 1607 году Вирджинская компания Лондона в торговых и военных целях основала Джеймстаун. Здесь, в Вирджинии, жили приверженцы англиканской церкви.

Переселенцы, которые основали Новый Плимут, покинули Англию не в целях обогащения. В большинстве они были пуританами. В Новый Свет их влекла надежда обрести свободу вероисповедания. Они получили от Вирджинской компании право поселения на американской земле, выделенной компании по королевской хартии, но «Мэйфлауэр» отклонился от курса и бросил якорь у берега, который лежал вне владений этого акционерного общества. После споров о дальнейших действиях отцы-пилигримы, как стали их позднее называть, решили высадиться и основать колонию на принципах самоуправления. Ещё находясь на борту «Мэйфлауэра», они составили договор, в главной части которого было сказано:

Именем Господа, аминь. Мы, нижеподписавшиеся, верноподданные нашего могущественного суверенного государя Джеймса, по Божьей милости короля Великобритании, Франции и Ирландии, защитника веры и прочее, предприняв во славу Божью и для распространения христианской веры, а также во славу нашего короля и отечества путешествие, чтобы основать колонию в северной части Вирджинии, настоящим, торжественно и взаимно, в присутствии Бога и друг друга заключаем договор и объединяемся в гражданскую политическую организацию для поддержания лучшего порядка и безопасности, а также для достижения вышеуказанных целей. И в силу этого мы принимаем и вводим в действие такие справедливые и равные для всех законы, уставы, акты, положения и порядки, которые в то или иное время будут считаться наиболее подходящими и соответствующими всеобщему благу колонии и которым мы обещаем следовать и подчиняться.

Этот документ, датированный 11 ноября 1620 года по Юлианскому календарю, получил название Мэйфлауэрское соглашение. Его подписали все совершеннолетние мужчины, плывшие на корабле, — сорок один человек.

5

*

Пуританство являлось одним из многих протестантских движений. По сути это был кальвинизм, перенесённый из Европы на Британские острова в середине XVI века. Считая необходимым коренную реформацию англиканства, кальвинисты Англии видели в таких преобразованиях очищение христианства от порядков, надуманных Римской церковью; поэтому их стали называть пуританами — от английского слова purity, «чистота». По отношению к государственной религии Англии пуритане находились на положении еретиков. Сами они предпочитали называть себя благочестивыми, праведниками и даже святыми.

Пуританство не представляло собой определённым образом установленного вероисповедания. В отличие от католичества и англиканства с их многоступенчатой иерархией священнослужителей, церкви пуритан были независимыми одна от другой ни в принципах веры, ни в делах правления: каждая выбирала своих пресвитеров — старейшин, наиболее достойных из мирян, а также пасторов, которые вместе со старейшинами руководили религиозной жизнью прихожан.

В конце XVI века пуритане в большинстве придерживались умеренных взглядов; их называли пресвитерианами или несепаратистами. Оставаясь при своих убеждениях, они не порывали открыто с англиканской церковью. А радикально настроенные пуритане хотели обрести независимость не только от государственной церкви, но и от королевской власти. Таких пуритан называли по-разному: сепаратистами, индепендентами и конгрегационалистами. Некоторые из пуритан шли ещё дальше и ратовали за упразднение англиканства. Высшим авторитетом в положениях веры и мирских делах для них являлось решение общины — конгрегации.

Именно сепаратисты в 1620 году зафрахтовали через подставных лиц парусник «Мэйфлауэр» и отправились в Новый Свет с целью построить жизнь на принципах, достойных свободных людей. Мэйфлауэрское соглашение придало их мечтам законодательный характер.

Повседневность пуритан при всей тяжести первых лет колонизации новой земли немногим выходила за рамки религиозной жизни. Проповедники внушали переселенцам мысль об их богоизбранности, о важности возложенной на них миссии. Один из отцов-пилигримов Уильям Брэдфорд, который в 1621–1658 годах многократно занимал должность губернатора Плимутской колонии, в «Истории поселения в Плимуте», рассказал о том, как приживались англичане на Североамериканском материке. Во всех преодолениях трудностей Брэдфорд усматривал помощь Бога.

6

*

Численность новых американцев росла очень быстро. В 1623 году было основано поселение Глостер, через три года — Сейлем, в 1630 — Уотертаун. В том же 1630 году Компания Массачусетского залива, получившая королевский патент на земли Новой Англии, основала город Бостон и объединила все эти поселения в колонию Массачусетского залива — Массачусетс-Бэй. Спустя десять лет здесь проживали уже около двадцати тысяч человек.

Хотя все новые эмигранты были пуританами, принципы устройства колоний Массачусетса и Плимута существенно отличались. Костяк Нового Плимута составляли переселенцы, которые принадлежали к низшим слоям общества. Они эмигрировали из Англии по идейным соображениям. Фактически порвав с англиканской церковью, с её иерархией и нетерпимостью к проявлениям личных, не предусмотренных догматами отношений человека с Богом, отцы-пилигримы стремились установить демократические порядки в своей конгрегации.

Руководство Массачусетской колонии, напротив, принадлежало к высшим слоям английского общества. Живя в Англии, эти аристократы были несепаратистами. Однако им тоже угрожало обвинение в ереси. Начиная с середины 1620-х годов, когда Карл I взошёл на трон и женился на дочери французского короля, католичке, гонениям стали подвергаться даже те пуритане, которые придерживались умеренных взглядов. В марте 1629 года Карл распустил парламент, и опасения протестантов ещё больше усилились. Именно тогда эмигрировали пуритане, получившие власть в Массачусетской колонии. Они покинули родину, главным образом, из опасений потерять свои привилегии и состояние. Среди этих переселенцев был Джон Уинтроп, способный администратор, обеспеченный, глубоко верующий человек. Владельцы Компании Массачусетского залива назначили губернатором колонии именно его, и Уинтроп с некоторыми перерывами занимал этот пост в течение двадцати лет, до самой смерти.

Согласно уставу этой компании, политическими правами в Массачусетской колонии пользовались лишь так называемые свободные граждане, — фримены. В 1630 году таких избранных пуритан-кальвинистов было всего около десяти. Только они обладали правом голоса; только из своего узкого круга они могли выбирать губернатора, магистратов и пасторов. Законодательная и судебная власть тоже находилась в их руках.

7

*

Ещё весной 1630 года, плывя из Англии на корабле «Арбелла» в Новый Свет, чтобы занять вверенную ему должность, Джон Уинтроп составил программный документ, названный «Образец христианского милосердия». По сути это была проповедь. В ней Уинтроп сформулировал стратегическую задачу для пуритан вверенной ему колонии: построить тот самый город на холме, о котором Иисус, согласно Матфею, упомянул в Нагорной проповеди. В «Образце христианского милосердия» Уинтроп провёл параллель между иудеями, которые добрались до обетованной земли, и пуританами, которые переплыли океан с целью овладеть полученным от Бога благодатным краем.

8

*

В том же 1630 году, возможно ещё на корабле «Арбелла» на пути в Новую Англию, семь человек, включая Джона Уинтропа, подписали документ с длинным косноязычным заглавием: «Скромная просьба верноподданных Его Величества, Губернатора и Компании, недавно отправившихся в Новую Англию, обращённая к их собратьям Церкви Англии для обретения их молитв, для удаления подозрений и недоверия к их намерениям». В этом документе эмигранты-пуритане буквально умоляли приверженцев государственной религии считать переселенцев своими братьями и заверяли их, что покидают родину с грустью в сердцах и со слезами на глазах. Они сообщали также, что живут с надеждой на общее спасение и что эту надежду они всосали из груди англиканской церкви — «нашей дорогой матери».

«Скромная просьба» показалась Скрижалю если не глумливым прощанием аристократов-пуритан со своими гонителями, то письмом, продиктованным желанием усыпить бдительность государственной церкви, с тем чтобы эмигранты могли жить по другую сторону океана по-своему.

Губернатор Джон Уинтроп обосновался в Бостоне. Штат его прислуги составлял двадцать человек. Во вверенных ему землях Нового Света он установил порядки, в немалой степени заимствованные из принятых в метрополии. Добиваясь единоначалия в государственных и церковных делах, Уинтроп по сути стремился ввести в Массачусетской колонии теократию. Именно церковь он считал высшим судьёй не только в религиозной жизни, но и в мирской.

Идеологическую поддержку своим планам Уинтроп нашёл у английского богослова и проповедника Джона Коттона, которого лично пригласил перебраться в Новый Свет. Пуританин-несепаратист Джон Коттон приплыл в Новую Англию в сентябре 1633 года и сразу же стал пастором в церкви Бостона, главного поселения Массачусетской колонии. Коттон считал, что лучше построить государство по образу церкви, чем приспосабливать церковные порядки к государственным. Его работа «Ключи от Царства Небесного и Путь Очищенных Конгрегационалистских Церквей» напомнила Скрижалю труды схоластов с их игрой словами и более чем натянутыми доказательствами. Стремясь представить обособление пуритан от англикан несущественным фактом, Коттон в этом труде повёл речь о двух церквях — видимой и невидимой. Подобно тому как разные части воды остаются водой в целом и подобно тому как разные части тела составляет одно существо, так и церкви, уверял Коттон, при всех их отличиях в исповеданиях и в названиях, являются по сути одной церковью.

9

*

Красивые слова идеологов пуритан о мирном существовании разных церквей не отражали того, что происходило в повседневной жизни колонистов. Так, в 1629 году, когда братья Джон и Сэмюэл Брауны вместе с группой переселенцев решили отделиться от церкви Сейлема и основать свою, первый губернатор Массачусетской колонии Джон Эндикотт и его помощники усмотрели в таком намерении призыв к мятежу. А Джон и Сэмюэл Брауны, истинные пуритане, считали свободу вероисповедания несовместимой с существованием церковной иерархии. Их богослужение было запрещено, а самих братьев, как преступников, отправили на корабле в Англию.

В 1631 году губернатор Джон Уинтроп и пресвитер церкви Бостона посетили Уотертаун с целью приструнить местного пастора Джорджа Филлипса и старейшину Ричарда Брауна за дерзкие речи. А эти уважаемые в Уотертауне люди всего лишь полагали, что католическую церковь с некоторыми оговорками можно также считать истинной.

В истории Новой Англии Скрижаль увидел уже хорошо знакомый ему поворот событий: натерпевшись от ревнителей доминирующего культа — едва оправившись от гонений, — приверженцы нового исповедания призвали в свои Женевы устроителей праведной жизни, и эти Кальвины стали строго наказывать нарушителей установленных порядков. Так, в 1630 году житель Бостона Джон Бейкер был подвергнут бичеванию за то, что охотился в воскресный день, тогда как закон Бога велит в этот день соблюдать покой. Известны случаи, когда в Массачусетсе человека клеймили раскалённым железом, пьяницу заковали в кандалы, людей, носивших слишком дорогую одежду, вразумляли, а если предупреждения не действовали, то штрафовали. В 1631 году Филипа Рэдклифа за критику магистрата и церкви Сейлема подвергли бичеванию, отрезали ему уши и выгнали из колонии.

Церковь пуритан стала одним из главных институтов власти подобно тому, как было это в Англии. Соответствующие законы принимались в Массачусетсе один за другим: 1631 году избирательное право получили только члены церкви; несколько лет спустя проповедникам назначили жалованье из казны; в апреле 1634 года Генеральный совет постановил, что все жители колонии в возрасте от двадцати лет и старше должны дать клятву верности и послушания губернатору и магистратам. Весной следующего года Генеральный совет Массачусетса обязал каждого колониста посещать проповеди и платить налог на содержание церкви, а за уклонение от этих предписаний поселенцам грозили денежные штрафы, тюремное заключение и даже изгнание. По закону 1636 года, основать новую церковь можно было только получив согласие старейшин и магистратов. А в следующем году власти Бостона запретили поселяться в Массачусетсе кому-либо, чьи взгляды не одобрены правлением колонии.

Пуританская инквизиция не была кровожадной, но её вожди подвергали суду и безжалостно изгоняли людей, имевших независимые суждения, — изгоняли не только из своих общин, но и с материка. Начиная с осени 1630 до весны 1631 года власти Массачусетса выслали в метрополию по меньшей мере четырнадцать человек, и не за уголовные преступления, а как неугодных местной олигархии.

10

*

Одним из тех, кому святые правители Новой Англии покалечили жизнь, был англичанин Томас Мортон. Нападки на него начались ещё до основания Массачусетской колонии.

Томас Мортон вырос в семье приверженцев англиканской церкви. В 1622 году он побывал в Северной Америке, но вернулся в Англию с сетованиями на нетерпимость пуритан. В 1624 году он опять отправился в Новый Свет — на этот раз с компаньоном и тридцатью молодыми людьми, нанятыми по контракту. Обосновавшись на американской земле, англичане начали торговлю с индейцами — продавали им оружие и спиртные напитки в обмен на пушнину. Колония разрасталась. Переселенцы стали заниматься земледелием. Мортон подружился с индейцами из племени алгонкинов. Он отзывался о них как более цивилизованных и более гуманных людях в сравнении с нетерпимыми христианами-кальвинистами.

Руководители колонии Плимута, находившейся невдалеке, действительно сумели отравить жизнь Мортону и его друзьям. Идеологам конгрегации Плимута не нравилось благоденствие соседей-англикан. Их, должно быть, возмущало и название колонии Мортона; она называлась Мэри Маунт — Merry Mount, «Весёлая Гора», что звучало вызовом пуританам: их очень строгие нравы не допускали никаких развлечений. Церковные власти пуритан обвинили Мортона в язычестве, в порочных связях с женщинами индейского племени и в диких вакханалиях. Однако проклятиями дело не закончилось.

В 1628 году ополчение пуритан под командованием помощника губернатора Плимута захватило Мэри Маунт. Мортона арестовали, осудили за продажу оружия индейцам, заковали в колодки и фактически бросили умирать на одном из островов. Благодаря помощи индейцев, Мортону удалось сесть на корабль, плывший в Англию. Вскоре он вернулся в Северную Америку на обжитую им землю, но к тому времени, к зиме 1629 года, от Мэри Маунт в результате рвения пуритан почти ничего не осталось. Причём разгромом этой общины руководил Джон Эндикотт — губернатор Массачусетской колонии, который занимал эту должность до прибытия Джона Уинтропа.

Мортона снова арестовали, судили и выслали на родину. Его дом и всё, что осталось от Весёлой Горы, пуритане сожгли дотла. Отсидев в тюрьме в Англии, Мортон вместе с другими соотечественниками, которые пострадали от произвола американских кальвинистов, начал судебный процесс против Компании Массачусетского залива. И обвинители выиграли дело. Патент Массачусетской компании на колонизацию Новой Англии был аннулирован.

Томас Мортон опубликовал книгу «Новоанглийский Ханаан», где рассказал о жизни индейцев, об их обрядах и верованиях. Он отметил, что в отличие от строгих пуритан, которые недружелюбны по отношению к христианам-непротестантам и которые не уважают ни короля, ни сторонников англиканской церкви, коренные американцы очень добродушные и гостеприимные люди. В третьей части книги Мортон рассказал о своих арестах и депортации. При этом он позволил себе насмешки над пуританами.

В 1643 году Томас Мортон вернулся в Новую Англию. К тому времени в метрополии уже начались революционные события и шла гражданская война. Как роялиста и агитатора, виновного в аннулировании патента Компании Массачусетского залива, Мортона арестовали. Просидев год в тюрьме Бостона и выйдя на свободу, он отправился подальше от своих гонителей — в северные земли Массачусетской колонии, где в 1647 году умер в нищете.

11

*

Во вступлении к своей книге «Новоанглийский Ханаан» Томас Мортон поместил адресованное ему стихотворение Кристофера Гардинера — знатного англичанина, рыцаря, который в 1630 году поселился в южной части Массачусетской колонии вместе со всей своей прислугой. Главные блюстители чистоты религии и нравственности в Новой Англии поломали жизнь и этому человеку.

Губернатор Массачусетса Джон Уинтроп и губернатор Нового Плимута Уильям Брэдфорд заподозрили, что молодая женщина, которая жила вместе с Гардинером и которую Гардинер называл двоюродной сестрой, на самом деле является его любовницей. К тому же Уинтропу стало известно, что этот рыцарь был на родине дважды женат. Травля Гардинера привела к тому, что в марте 1631 года власти Массачусетса решили выслать его в Англию, однако он исчез. Тут открылась ещё одна тайна, которая существенно усугубила вину Гардинера в глазах пуритан: он был католиком. В конце концов его схватили и посадили под домашний арест. В 1632 году Гардинер вернулся в Англию. Всю свою горечь от пережитого он излил в стихотворении, обращённом к пуританам:

Волки в овечьей шкуре,

Неужели вы думаете обмануть Бога?

Ведь он видит, как вы симулируете святость…

Кристофер Гардинер участвовал в том самом судебном процессе против Компании Массачусетского залива, который она проиграла; он, так же как Томас Мортон и Филип Рэдклиф, дал письменные показания о своих мытарствах. Администрацию колонии обвинили на этом суде в применении силы и в превышении власти по отношению к переселенцам — в частых бичеваниях, в использовании кандалов, в отрезании ушей, наложении штрафов и в изгнании неугодных. Однако наиболее серьёзным оказалось обвинение в том, что колония стремится порвать зависимость от метрополии.

12

*

На долю пуритан Новой Англии, которые вознамерились построить общество святых, выпали серьёзные испытания. Болезни, голод и все трудности быта они сумели преодолеть. Главные кальвинисты Бостона благополучно пережили и то беспокойное для них время, когда королевская хартия на колонизацию Массачусетса была отозвана. К тому времени город на холме, который под их руководством возводили переселенцы, уже не очень страшился угроз из-за океана. Но так же как произошло со всеми религиозными движениями, и эта очередная попытка поднять твердыню христианства до небес не удалась. Город на холме стал очередным недостроенным подобием Вавилонской башни.

К первым потрясениям привели решительные действия тех учёных благочестивых мужей, от которых вожди Массачусетса никак не ожидали своеволия. Разрушителями принудительного единомыслия в Бостоне оказались лучшие проповедники колонии. Пуританская крепость была подорвана изнутри. Громкие конфликты 1630-х годов раскололи теократию Новой Англии.

13

*

В 1636 году по идейным соображениям Массачусетс покинули две группы колонистов. Одна из них во главе с Роджером Уильямсом обосновалась на земле, которую он назвал Провиденс. Другая, ведомая Томасом Хукером, основала поселения, которые образовали колонию Коннектикут. Подвижничество этих двух честных, талантливых, бескорыстных людей положило начало становлению американской демократии.

14

*

Томас Хукер проповедовал в церкви поселения Ньютаун, позднее переименованного в Кембридж. Этот образованный, широко известный своим красноречием англичанин не мог смириться ни с авторитарными методами управления колонией, ни с жёстким диктатом Бостона в вопросах веры. Хукер был сторонником конгрегационализма, независимого существования каждой церкви, в которой абсолютно все члены общины, а не только элита, как повелось у пресвитериан Массачусетса, имели право выбирать своих руководителей. В трактате «Обзор церковного устава» Хукер писал, что истинная церковь является независимой конгрегацией и что в Новом Завете ничего не сказано о пресвитерианстве. Если возникает необходимость, то объединение церквей допустимо, считал он, но такие синоды могут только давать советы и увещевать отдельные конгрегации, но никак не диктовать им свою волю и не отлучать кого-либо от церкви.

Джон Коттон, главный идеолог Массачусетса, думал иначе. Это противостояние закончилось мирным исходом единомышленников Хукера: около ста человек во главе с ним ушли из колонии Массачусетса — ушли, чтобы построить жизнь на демократических началах. В 1639 году представители трёх основанных ими поселений — Хартфорда, Виндзора и Уэтерсфилда — ратифицировали «Фундаментальные Порядки Коннектикута». Это была если не первая, то одна из первых задокументированных конституций, в основу которой были положены духовные ценности Западной цивилизации.

В «Фундаментальных Порядках» прозвучало, что верховная власть в Содружестве принадлежит Генеральному совету, который проводит выборы государственных служащих, магистрата и губернатора тайным голосованием и определяет достойных по наибольшему числу поданных голосов, причём магистрат и губернатор наделяются полномочиями только на год. «4 Никто не может быть выбран губернатором чаще, чем раз в два года», — сказано в этом документе. Избирательное право в Коннектикуте не ограничивалось ни религиозными убеждениями людей, ни уровнем их материального достатка. Членами Генерального совета становились делегаты из каждого поселения. Они получили власть и полную свободу собираться для обсуждения любого вопроса там и тогда, где и когда посчитают нужным. Ни об устройстве церкви, ни о принципах веры в «Фундаментальных Порядках Коннектикута» ничего не говорилось.

15

*

Самым глубоким, проницательным умом, самым ярким, целеустремлённым человеком из тех первых переселенцев-англичан, о трудах и жизни которых Скрижаль узнал, был Роджер Уильямс. Именно этот смелый, решительный человек раньше других колонистов вступил в борьбу за свободу религиозных убеждений в Массачусетсе и за невмешательство светских властей в дела веры. Его уход от пуритан положил начало поселениям Провиденса и Род-Айленда.

16

*

Роджер Уильямс родился в первых годах XVII века в Лондоне. Он получил образование в одном из колледжей Кембриджского университета, где принял духовный сан, как требовал того курс обучения. Считая англиканскую церковь коррумпированной и заблудшей, он стал пуританином-сепаратистом и в декабре 1630 года эмигрировал с женой в Новую Англию.

Уже в феврале 1631 года Уильямс получил предложение занять освободившуюся должность пастора в церкви Бостона. Он не только отказался, но даже не захотел присоединиться к ней. Уильямс считал, что конгрегации пуритан должны отделиться от англиканской церкви и быть независимыми в вероисповедании. Уильямс не мог понять, почему переселенцы, которых на родине преследовали и которые эмигрировали из Англии, чтобы начать новую свободную жизнь, не порвали со своими гонителями. К тому же действия должностных лиц в Бостоне — наказания людей за религиозные взгляды и вмешательство в их личную жизнь — противоречили его убеждениям. А зависимость пуритан от духовных лидеров конгрегации ужесточалась всё больше и больше: именно в это время магистрат Бостона принял закон о том, что гражданские права могут получить лишь члены церкви.

Диктаторские наклонности администрации Массачусетской колонии Уильямс испытал на себе. Он принял приглашение из Сейлема учительствовать в местной церкви, которая была основана в 1629 году на демократических началах, подобных принципам организации церкви Нового Плимута. Став помощником местного пастора Сэмюэла Скелтона, Уильямс продолжал публично высказываться о недопустимости вмешательства гражданских властей в дела веры — и правители-кальвинисты Бостона вынудили конгрегацию Сейлема отказаться от его услуг.

17

*

В конце лета 1631 года Уильямс перебрался в независимую от Массачусетса Плимутскую колонию, где в течение двух лет также помогал местному пастору. Он не получал жалованья, но колония предоставила ему дом и участок земли, работая на котором Уильямс мог прокормить жену и себя. Он зарабатывал и тем, что вёл с индейцами куплю-продажу мехов и кукурузы.

Уже в эти первые годы жизни в Новой Англии Уильямс был одержим стремлением изучить язык индейцев и как можно больше узнать об их жизни. «Богу было угодно дать мне болезненный упорный дух, и я поселялся вместе с ними в их грязных, закопчённых ямах (даже когда я жил в Плимуте и Сейлеме), с тем чтобы овладеть их языком...» — вспоминал он на склоне лет в письме, посланном 17 ноября 1677 года Суду уполномоченных Соединённых колоний. Помимо упорства и трудолюбия, у Роджера Уильямса безусловно был и особый дар. Ещё в Англии он овладел по крайней мере пятью языками: латынью, ивритом, греческим, нидерландским и французским.

Намерения Уильямса по отношению к индейцам простирались гораздо дальше желания общаться с ними. Этот честный, совестливый, мужественный человек стал защитником их интересов, чем нажил себе много врагов среди пуритан.

Пользуясь дружелюбием и доверчивостью коренного населения, англичане захватывали их земли хитростью или с помощью силы. Ни отцы-пилигримы Плимута, ни аристократы Массачусетса не заплатили индейцам за отнятые у них территории. Король Англии Карл I также считал эти заокеанские земли своими владениями. В конце 1632 года Уильямс написал памфлет, в котором осудил колониальную политику английского короля, раздающего части Северной Америки так, будто англичане, а не местные жители являются хозяевами континента. Уильямс ознакомил правление Плимута и губернатора колонии Уильяма Брэдфорда с содержанием памфлета. Губернатор Массачусетса Джон Уинтроп узнал о существовании этой рукописи и попросил Уильямса прислать ему копию, что Уильямс и сделал.

Губернатор Уильям Брэдфорд в «Истории поселения в Плимуте» счёл за лучшее умолчать о том, что Уильямс дерзнул критиковать действия короля. О конфликте между пуританами Плимута, которые прочитали эту рукопись, и незваным защитником коренных американцев Брэдфорд в своём историческом труде тоже ничего не рассказал. Он сообщил только, что Роджер Уильямс, благочестивый и обладающий многими достоинствами человек, впал в какие-то странные суждения, которые привели к спорам между ним и церковью, после чего он покинул Плимут и отправился в Сейлем.

18

*

Роджер Уильямс вернулся в Сейлем, должно быть по приглашению пастора Скелтона; в течение тех двух лет, которые он прожил в Плимуте, место помощника пастора оставалось в Сейлеме свободным. Уже через несколько месяцев Генеральный совет Бостона привлёк Уильямса к ответственности за тот самый памфлет, в котором он защищал права индейцев и оспаривал законность действий английского короля. В этот раз Уильямс вернулся из Бостона, избежав наказаний.

Когда магистрат Массачусетса обязал всех взрослых жителей колонии принести клятву на верность Генеральному совету, Уильямс отказался это сделать. Его страстные выступления против незаконности нововведения привели к тому, что примеру Уильямса последовали другие.

В августе 1634 года пастор Скелтон умер, и члены конгрегации Сейлема избрали на его место Роджера Уильямса. Власти Бостона препятствовали назначению, но не добились своего. А новый пастор продолжал открыто высказывать свои взгляды. После целого ряда светско-церковных разбирательств в Бостоне, на которых Уильямс присутствовал, — он обязан был являться на эти слушания, — Генеральный совет колонии отстранил его от занимаемой церковной должности, а жителей Сейлема, с помощью шантажа, члены Совета заставили смириться с этим решением.

Тяжёлая работа фермера, постоянные поездки в Бостон и обратно, горячие диспуты, в которых Уильямс один противостоял олигархии Массачусетса, подорвали его здоровье. Больной, почти потерявший голос, он продолжал проповедовать по воскресным дням в своём доме нескольким друзьям. В начале октября 1635 года по требованию магистрата колонии Уильямс явился на заседание Генерального совета, где ему были предъявлены обвинения и вынесен приговор — уход из колонии в течение шести недель.

Критика захватнической политики короля Англии по отношению к коренным жителям Америки была не единственной причиной его изгнания. Уволенный из Сейлема проповедник, в частности, утверждал, что гражданские власти не должны вмешиваться в духовную жизнь людей и не вправе наказывать человека за религиозные убеждения. На этом октябрьском заседании Генерального совета Уильямс не отказался от своих взглядов. Тогда же, 4 октября, его жена Мэри родила вторую дочь, которую Роджер назвал Freeborn — Свободнорождённая.

Приближалась зима. Состояние здоровья Уильямса не улучшалось, и его друзья упросили магистрат отсрочить его уход из колонии до весны. Но Уильямс, несмотря на запрещение, продолжал проводить встречи в своём доме. Джон Хейнс, который в 1635–1636 годах был губернатором Массачусетса, и его помощники решили выслать строптивца в Англию. На вызов в Бостон Уильямс не явился, а когда за ним приплыл на паруснике вооружённый отряд, его в Сейлеме не оказалось: в первых числах января, оставив здесь жену с двумя малыми детьми, он скрылся.

19

*

«В течение четырнадцати недель я оказался жестоко брошен в лютую зиму, не зная, что такое хлеб и кровать», — вспоминал Роджер Уильямс в письме Джону Мейсону тридцать пять лет спустя. Весной Уильямс попытался обосноваться на земле Плимутской колонии, где к нему присоединилось несколько человек, но местные власти вежливо попросили его уйти, объяснив свою просьбу нежеланием вступать в конфликт с магистратом Массачусетса. По сути это было тоже изгнание, сделанное в деликатной форме.

Письмо Уильямса Джону Мейсону, датированное 22 июня 1670 года, не только помогло Скрижалю понять, каких огромных усилий стоило Уильямсу выжить в ту морозную снежную зиму, но и высветило с другой стороны характер Джона Уинтропа. Оказывается, Уинтроп в частном письме посоветовал осуждённому проповеднику идти к индейцам племени наррагансетт, — не только с целью сохранения мира среди пуритан Массачусетса, но и для того, чтобы Уильямс обосновался в неподвластных англичанам территориях и тем самым избежал дальнейших преследований. Скрижаль не смог только понять, продиктован ли был тот совет Уинтропа искренним сочувствием к изгнаннику или желанием досадить Джону Хейнсу, которому в 1635 году досталось кресло губернатора Массачусетской колонии.

Уильямс и его спутники — от пяти до семи человек — действительно сели на каноэ и поплыли к наррагансеттам, с которыми у него сложились дружеские отношения. Ещё в августе 1634 года, предвидя изгнание, он договорился с вождями этого племени о покупке у них земли. И пережив ту тяжёлую зиму, он стал собственником земель в заливе Наррагансетт, которую в благодарность Богу за спасение назвал Провиденс, от слова «провидение». Обе договаривавшиеся стороны понимали, что настоящая цена такой покупки неизмеримо больше той, что мог предложить Уильямс. И он, и наррагансетты смотрели на эту сделку скорее как на дар — как на залог будущего добрососедства. Суть этого приобретения Уильямс изложил в показаниях, датированных 25 августа 1658 года: «То была не стоимость, не деньги, за которые можно было купить Род-Айленд. Род-Айленд был куплен любовью».

Так бездомный и гонимый беженец из Сейлема стал самым большим землевладельцем среди всех англичан, живущих в Новом Свете. Уже летом 1636 года к Уильямсу перебралась его жена с двумя дочерьми. В сентябре 1638 года у Роджера и Мэри родился первый сын. Они назвали его Провиденс.

20

*

Роджер Уильямс оправдал доверие индейцев. Он не только множество раз становился посредником в их переговорах с властями североамериканских колоний, но и активно отстаивал интересы коренных жителей, когда видел коварство и несправедливость по отношению к ним со стороны англичан. Помимо того что его дом служил местом городских собраний, воскресных проповедей и ночлегом для заезжих колонистов, дом основателя Провиденса был пристанищем для гостей-индейцев, которых порой насчитывалось до пятидесяти человек.

В октябре 1638 года Роджер Уильямс по личной инициативе составил и подписал документ о безвозмездной передаче купленной у индейцев земли, которая принадлежала ему, во владение акционерной корпорации города Провиденса. Тринадцать человек, ставшие членами этой корпорации, включая его самого, получили равные права на передаваемую Уильямсом земельную собственность без права индивидуального наследования, — с тем чтобы земля оставалась в распоряжении этой общественной организации. Те же тринадцать человек обладали равными полномочиями в решении вопросов, касающихся гражданских дел. Демократические принципы устройства этой корпорации означали, что любое начинание её учредителя может быть отклонено простым большинством голосов.

Провиденс очень быстро стал прибежищем для людей, преследуемых за убеждения, и первым сообществом граждан, где светская власть отделена от религиозных организаций. В Провиденсе была провозглашена и действительно утвердилась свобода совести. Уильямс и его единомышленники приняли соответствующие постановления уже в течение первых нескольких лет существования колонии. Слух о свободе религиозных взглядов и демократичности действующих законов привлекал сюда свободомыслящих людей со всей Новой Англии.

Разрыв Роджера Уильямса с пуританами-ортодоксами и основание им Провиденса было, как понимал теперь Скрижаль, одним из самых важных по своим последствиям событий в истории Соединённых Штатов Америки. Невдалеке от того места, где Уильямс со своими спутниками подплыл к берегу и высадился на земле наррагансеттов, теперь стоит монумент. Выбитое на нём посвящение гласит: «В память о Роджере Уильямсе, Апостоле Свободы Духа, Основателю Штата Род Айленд и Поселений Провиденса...».

21

*

Когда Скрижаль узнал о том, как в Провиденсе оказалась Энн Хатчинсон с её единомышленниками, его увлекла история дерзкого противостояния этой смелой женщины магистрату и церкви Массачусетской колонии. И он выпустил на время из поля зрения перипетии жизни Роджера Уильямса, чтобы проследить главные повороты её трагической судьбы.

22

*

Энн Хатчинсон родилась в 1591 году в Англии. Её отец, священнослужитель англиканской церкви, разделял взгляды пуритан. Он просидел два года в тюрьме по обвинению в ереси, но заключение не сломило его. Благодаря заботам отца Энн получила хорошее образование, что для женщин в Англии было тогда редким явлением. На её мировоззрение сильно повлияли проповеди двух священников англиканской церкви: прежде всего Джона Коттона, который уже тогда, в 1610-х годах, был одним их ведущих идеологов пуритан Англии, а также Джона Уилрайта — близкого родственника её мужа. Энн, вдохновлённая поучениями Коттона и Уилрайта, ещё в Англии стала проводить встречи пуритан у себя дома, где они обсуждали библейские тексты и молились.

В 1633 году Джон Коттон был отстранён от служения в англиканской церкви. За неортодоксальные взгляды ему грозило тюремное заключение, и он поспешил отплыть в Новую Англию. Энн Хатчинсон говорила, что Святой Дух велит ей отправиться за море вслед за Коттоном. Очередная беременность не позволила ей сделать это сразу, но в следующем году она вместе с мужем и десятью детьми также эмигрировала. Старший сын семьи Хатчинсон перебрался в Новый Свет годом раньше — уплыл на корабле вместе с Джоном Коттоном.

Хатчинсоны обосновались в Бостоне. Глава семьи, Уильям, занялся торговлей. Он получил видный пост в городской администрации. Энн стала акушеркой. Помогая женщинам при родах, она брала на себя также роль их советчицы в духовной жизни. И здесь, в Бостоне, она проводила еженедельные встречи у себя дома, где вела разговоры с женщинами на религиозные темы и обсуждала с ними поучения Джона Коттона, который проповедовал в церкви Бостона. Популярность этих встреч росла, и Энн Хатчинсон стала проводить также собрания для мужчин. Их посещал даже молодой губернатор Массачусетской колонии Генри Вейн, занявший этот пост в мае 1636 года. Тогда же из Англии в Бостон приехал Джон Уилрайт, родственник мужа Энн, — тот самый пастор, чьи проповеди существенно повлияли на её религиозное мировоззрение.

Убеждения Энн Хатчинсон и тех людей, которые собирались в её доме — Джона Уилрайта, Генри Вейна и других, — несколько отличались от принятых среди пуритан-ортодоксов Новой Англии. Хатчинсон верила, что благодать Божья может снизойти на любого человека и предопределить его спасение независимо от того, совершает он добрые дела или нет. Энн, как понимал Скрижаль, только немногим усилила богословскую позицию Джона Коттона, который следовал учению Кальвина. Наибольшее раздражение вождей новоанглийских пуритан вызвал, видимо, сам факт несанкционированных богословских собраний вне церкви, причём под руководством женщины. Магистрат и пасторы, должно быть, увидели в этих сходках попытку захвата власти над умами, которая принадлежала не кому-нибудь, а только им.

В мае 1637 года на очередных выборах губернатора Массачусетской колонии большинство голосов опять получил Джон Уинтроп. Сторонники Энн Хатчинсон в состав новой администрации не вошли. Бывший губернатор Генри Вейн, её защитник, почти сразу вернулся в Англию. И последовала расправа над инакомыслящими.

23

*

Роджер Уильямс вёл активную переписку с Джоном Уинтропом. И когда грозовые тучи над Энн Хатчинсон уже сгущались, он в письме, датированном 21 июля 1637 года, высказался Уинтропу о недопустимости преследований за веру: «Я знаю и убеждён, что ваши заблуждения велики и плачевны, и чем дальше вы идёте этим путём, тем больше вы заблуждаетесь и тем дальше возвращаться. И конец одного разочарования будет началом другого до тех пор, пока побуждения совести, пусть даже ведущие к заблуждениям, обретут среди вас свободу».

Запущенная в Бостоне машина репрессий продолжала набирать обороты. Генеральный совет Массачусетса, собравшийся в Ньютауне в ноябре 1637 года, приговорил Энн Хатчинсон и Джона Уилрайта к изгнанию из колонии. Так или иначе пострадали все, кто их поддерживали. Кроме того, пятьдесят восемь жителей Бостона и семнадцать человек из соседних городов получили предупреждения, что по отношению к ним будут приняты меры, если они не отрекутся от еретичных взглядов.

Энн Хатчинсон обвинили в том, что она оклеветала проповедников, нарушила мир в колонии и в церкви, а также несмотря на запрет продолжала проводить встречи прихожан в своём доме. Протокол того ноябрьского заседания Генерального совета сохранился. Губернатор Уинтроп в ходе допроса обвиняемой заявил: «Мы не видим оснований тому, чтобы кто-либо мог вынуждать власти учреждать новые порядки, помимо уже установленных». Хатчинсон вела себя на суде очень гордо, даже вызывающе. Она не думала раскаиваться. «Госпожа Хатчинсон, — обратился к ней Уинтроп в конце разбирательства, — приговор суда, который вы слышите, таков, что как женщина, не соответствующая нормам нашего общества, вы будете изгнаны из подведомственных нам пределов, и вас заключат под стражу до тех пор, пока суд вас не вышлет».

Сразу уйти из колонии ей действительно не дали: эту сильную духом женщину ожидал ещё церковный суд. Энн Хатчинсон, многодетную мать, увезли за три километра от Бостона, в Роксбери, где её посадили под домашний арест в доме брата местного пастора. Губернатор Уинтроп считал такое заключение необходимым, чтобы изолировать еретичку от единомышленников. Всю ту холодную снежную зиму до марта месяца Хатчинсон была оторвана от детей, но святош-пуритан это, похоже, не волновало.

24

*

15 марта 1638 года церковный суд, который проходил в Бостоне, постановил отлучить Энн Хатчинсон от церкви. «...Вы должны печально осознать справедливость поднятой против вас руки Бога, и ту великую боль, которую вы причинили Иисусу Христу, и то зло, которое вы сделали многим бедным душам», — сказал ей на суде тот самый Джон Коттон, за кем она последовала в Новый Свет.

Пока Энн Хатчинсон дожидалась разбирательства святейших из святых, её муж Уильям вместе с друзьями, одни из которых также были изгнаны из Массачусетской колонии, другие — лишены прав, успели подыскать новое пристанище. Они связались с Роджером Уильямсом, и он посоветовал им купить у индейцев землю вдоль залива Наррагансетт. Беженцы так и сделали. За неделю до церковного суда над Энн Хатчинсон они составили документ, который получил название Портсмутский договор — по названию основанного ими поселения Портсмут. Двадцать три человека, подписавшие этот документ, заявили о намерении объединиться в политическое целое. Две недели спустя Роджер Уильямс составил для переселенцев из Бостона купчую на приобретение у коренных американцев острова Акуиднек, который впоследствии стал известен как Род-Айленд.

25

*

Энн и Уильям Хатчинсоны вместе с детьми прожили в Портсмуте чуть больше трёх лет. В этом первом поселении на острове Род-Айленд Уильям одно время был главным судьёй. В 1641 году он умер. Возможно опасаясь близости ортодоксов Массачусетской колонии, нетерпимых к инакомыслию, Энн вместе со своими детьми и с частью жителей Портсмута отправилась в земли, находившейся под властью Нидерландов. Переселенцы облюбовали живописные места, которые впоследствии стали одним из районов города Нью-Йорка — Бронксом. По указу правителя Новых Нидерландов, как называлась колония, солдаты бесчеловечно истребляли коренных американцев; убивали даже грудных младенцев. Терпение хозяев этой земли переполнилось, и началась кровавая война. В августе 1643 года индейцы в одном из набегов вырезали почти всех переселенцев из Портсмута. Энн Хатчинсон и все её дети за исключением 9-летней Сюзанны — её последнего, четырнадцатого ребёнка — были убиты.

Протекавшая поблизости река получила название Хатчинсон в честь этой решительной женщины. Сюзанна, единственная выжившая дочь Энн и Уильяма, вышла замуж и родила одиннадцать детей. Многие из потомков семьи Хатчинсон стали известными государственными деятелями. Среди них — президенты США Франклин Делано Рузвельт, Джордж Герберт Уокер Буш и Джордж Уокер Буш.

26

*

Когда весть о гибели изгнанной еретички дошла до Массачусетской колонии и метрополии, церковные вожди пуритан злорадствовали. «Пусть её проклятые ереси и настигшее её справедливое возмездие Бога устрашит всех её соблазнённых последователей...» — торжествовал пастор Питер Балкли, один из тех судей, которые порешили отлучить Хатчинсон от церкви. Томас Уэлд, пастор из Роксбери, также принимавший активное участие в её травле, уже находился в Англии, где представлял интересы Массачусетса. Должно быть именно известие о гибели Энн Хатчинсон и её детей побудило его в 1644 году написать «Краткую историю появления, господства и крушения Антиномизма». «Господь на небесах услышал наши стоны и освободил нас от нашего великого и мучительного недуга...» — возвестил он победу святых над еретиками. Губернатор Джон Уинтроп тоже порадовался. Он назвал Энн Хатчинсон великой самозванкой и орудием сатаны для развращения церквей Новой Англии.

27

*

Скрижаль хотел проследить жизнь Роджера Уильямса дальше — и он вернулся в лето 1636 года, когда Уильямс только поселился на купленной у индейцев земле. Напряжённые отношения между пуританами Массачусетской колонии и племенем пекотов перешли в это время в боевые действия, которые стали известны как Пекотская война. Всего лишь за полгода до её начала Роджер Уильямс своими миротворческими усилиями спас если всю колонию, откуда его изгнали, то по крайней мере многих англичан. Он с риском для жизни, в одиночку, вёл переговоры с индейцами, включая пекотов, и добился того, что могущественное племя наррагансеттов не только не участвовало в этой войне, но заключило союз с белыми людьми — с соседями из Массачусетса. Уильямс помогал обеим договаривающимся сторонам в качестве переводчика, информатора и посредника. Он оставался в равной степени требовательным и к англичанам и к индейцам — настаивал на необходимости соблюдать с обеих сторон принципы справедливости и человечности.

Пекотская война закончилась победой Массачусетской колонии. Роджер Уильямс переживал, что в ней была пролита кровь не только сражавшихся, но и невинных людей. Он досадовал и на то, что пуритане обратили в рабство женщин и детей пекотов. Уильямс возмущался зверствами своих соотечественников, христиан: скальпы вождей индейцев и много отрубленных рук были привезены в Бостон в качестве трофеев.

Губернатор Джон Уинтроп и магистрат Бостона обсуждали вопрос, нужно ли отменить приговор об изгнании Уильямса из Массачусетса за его помощь в Пекотской войне. Однако олигархи колонии не только не сделали это, но даже не выразили Уильямсу благодарность. Больше того, дальнейшие события показали что вольнодумец Уильямс и все его друзья по-прежнему находятся в опале у ортодоксов-пуритан.

В марте 1638 года в Массачусетсе был принят закон, в соответствии с которым поселенцам из Провиденса запрещалось появляться на территории этой колонии под страхом тюремного заключения с последующими наказаниями. Роджер Уильямс тоже не имел права пересекать границу Массачусетса. А так как товары из Англии в Новый Свет прибывали в Бостон, жители Провиденса оказались в трудной ситуации. Отношения между двумя колониями ещё больше обострились из-за притязаний властей Массачусетса на земли наррагансеттов.

28

*

Положение англичан, которые жили в заливе Наррагансетт, стало угрожающим, когда колонии Массачусетс, Плимут, Коннектикут и Нью-Хейвен организовали военный союз — Конфедерацию Новой Англии. Население этих четырёх колоний к тому времени составляло уже около двадцати четырёх тысяч человек. Союз был основан в мае 1643 года для защиты от индейцев и от Новых Нидерландов, а также в целях объединения усилий миссионерства пуритан среди туземцев. В первом параграфе декларации, составленной членами Конфедерации, было сказано: «...Все мы пришли в эти части Америки с одной и той же целью и намерением, а именно, чтобы продвигать Царство Господа нашего Иисуса Христа и наслаждаться свободами Евангелия в чистоте с миром...». Поселениям Провиденса и Род-Айленда не было предложено войти в эту лигу, а поданные ими заявления о вступлении в Конфедерацию союзники отклонили.

Враждебные настроения руководства объединившихся колоний по отношению к жителям Провиденса и Род-Айленда во многом шли от неприятия учреждённого здесь гражданского правления, независимого от церкви. Пуритане Конфедерации утверждали, что эти поселения не обладают юридическими полномочиями для учреждения такой гражданской власти.

Оказавшись под угрозой расправы, немногочисленные жители Провиденса и Род-Айленда решили тоже объединиться и сообща отстаивать своё право на независимость. Они обратились к Роджеру Уильямсу с просьбой отправиться в Англию, чтобы получить патент на владение землями в заливе Наррагансетт и тем самым обезопасить себя от посягательств враждебно настроенных к ним соседей-христиан. И он согласился.

К тому времени у Роджера Уильямса и его жены Мэри было уже пятеро детей. Старшей дочери ещё не исполнилось десяти лет, а младшему сыну было полтора года. Мэри вынашивала шестого ребёнка. Чтобы обеспечить семью на время своего отсутствия, оплатить стоимость поездки и прожить какое-то время в Лондоне, он продал принадлежавшую ему часть острова Пруденс и в июне 1643 года отплыл в Англию.

29

*

В Англии в это время шла гражданская война. Парламент, захвативший власть, отверг предложение короля Карла о мирных переговорах и не оставил королю другого выхода, как начать войну. В числе нескольких лидеров парламента находился Генри Вейн Младший — тот самый англичанин, который в 1636 году губернаторствовал в Массачусетской колонии. Живя в новоанглийском Бостоне, он поддерживал Роджера Уильямса и защищал Энн Хатчинсон от нападок. Вейн и его друзья радушно встретили приплывшего из-за океана борца с авторитарной властью.

Роджер Уильямс отправился в Англию не только с целью получить законные права на образование новой колонии — Провиденса. Спустя всего лишь несколько месяцев после приезда, ещё в том же 1643 году, он опубликовал в Лондоне книгу с длинным названием, которое начиналось словами «Ключ к языку Америки» — A Key into the Language of America. Это был разговорник. В нём Уильямс привёл слова и фразы из языка индейцев в английской транскрипции, сопроводив их переводами и комментариями. «Ключ к языку Америки» представлял собой нечто большее, чем обычный словарь. Уильямс рассказал в нём о жизни, нравах и обычаях коренных американцев. Каждую из глав этой небольшой, в двести страниц книжицы он закончил своими стихами. Больше всего Скрижалю запала в душу строфа из окончания седьмой главы. Сказав, что природа не знает разницы между европейцами и американцами и что Бог сделал всех людей родными по крови, Уильямс продолжил:

Не гордись, англичанин, что вышколен и белокож.

По рожденью индеец — твой брат, столь же мудр и хорош.

Вы родные по крови, по Богу. Заносчивость — грех.

Одинаково дороги вы породившему всех.

«Ключ к языку Америки» Уильямс начал с посвящения: «Моим дорогим и любимым друзьям и соотечественникам в старой и новой Англии». Иными словами, как понимал Скрижаль, книга была посвящена и англичанам, и индейцам. «Маленький ключ может открыть ящик, в котором лежит связка ключей», — сказал Уильямс в предисловии. В качестве универсального ключа, на который он указал этой книгой, Скрижаль увидел уважение и любовь — не только к близким, но и ко всем людям, независимо от их происхождения и взглядов. Благодаря этому разговорнику стали возможными общения новых американцев с коренными жителями. В течение нескольких столетий с помощью «Ключа» Уильямса действительно открывались многие запертые двери, а возникавшие конфликты разрешались без насилия, мирным путём.

30

*

Живя в Лондоне, Роджер Уильямс дожидался, пока парламент рассмотрит ходатайство жителей Провиденса. За это время он успел опубликовать в Лондоне ещё несколько своих книг. Его анонимная работа «Вопросы наивысшего значения» — Queries of Highest Consideration — была адресована обеим палатам парламента Англии. Поводом для её написания Уильямсу послужили события, свидетелем которых он стал.

В июне 1643 года английский парламент созвал в Лондоне, в Вестминстере, ассамблею из богословов и государственных мужей с целью реформировать англиканскую церковь и установить в Англии и в Шотландии единую государственную церковь с обязательными для всех граждан принципами веры и порядком богослужения. Подавляющее большинство участников Вестминстерской ассамблеи были кальвинистами-несепаратистами, то есть пуританами пресвитерианского толка.

Уильямс в «Вопросах наивысшего значения» выразил своё несогласие с тем, что законодатели Англии вмешиваются в религиозную жизнь людей. В этом памфлете он утверждал, что и пресвитериане, и сепаратисты заблуждаются в своём стремлении учредить государственную религию, потому что церковь должна быть отделена от государства; людей нельзя преследовать за убеждения; приверженцам всех религий и конфессий, включая католиков, необходимо дать полную свободу вероисповедания. Говоря об этом, Уильямс не раз напомнил членам парламента, что насильственные действия из-за расхождений во взглядах не согласуются с поучениями Иисуса Христа о необходимости поддержания гражданского мира.

Скрижаль решил, что причиной анонимности «Вопросов наивысшего значения» были опасения Уильямса вызвать гнев представителей власти и тем самым поставить под угрозу получение патента на Провиденс.

31

*

Назначенная английским парламентом комиссия рассмотрела просьбу жителей Провиденса о предоставлении их поселениям статуса колонии и в марте 1644 года решила вопрос положительно: Уильямс получил соответствующий патент. В нём было сказано, что Провиденсу, находящемуся в заливе Наррагансетт в Новой Англии, предоставляется право самостоятельного управления, для чего колонии необходимо сформировать своё гражданское правительство в такой форме, которую все жители Провиденса или бóльшая их часть найдут уместной, при условии, что принятые законы будут созвучны законам Англии. Скрижаль не нашёл в этом документе ни одного слова ни о церкви, ни о религии.

32

*

В том же 1644 году Роджер Уильямс уже под своим именем опубликовал в Лондоне главную свою книгу с длинным названием «Кровавый принцип преследования за побуждение совести, обсуждённый в диалоге между Истиной и Миром» — The Bloody Tenent of Persecution, for the Cause of Conscience, Discussed in a Conference Between Truth and Peace. Текст начинался с перечня двенадцати принципов, которые Уильямс отстаивал и обосновывал в этой книге. Скрижаль занёс их в свой архив с небольшими сокращениями:

Во-первых, кровь многих сотен тысяч душ протестантов и папистов, пролитая в войнах нынешнего и прошлых веков в борьбе за свободу совести, вовсе не требовалась и не принята Иисусом Христом, Владыкой Мира. [...]

В-пятых, доказано, что все государственные власти с их судебной системой, установлениями и администрациями являются по существу гражданскими и поэтому они не судьи, не правители и не защитники духовных или христианских структур и богопочитания.

В-шестых, такова воля и завет Бога, что со времени пришествия Его Сына Иисуса свобода совести и богослужения разрешена язычникам, евреям, туркам и приверженцам антихристианских культов, — предоставлена всем людям всех наций и стран. [...]

В-восьмых, Бог не требует принятия единообразия религии. [...]

В-девятых, отказываясь от насильственного единства религии в гражданском государстве, мы должны отказаться от желаний и надежд обратить евреев к Христу. [...]

В-одиннадцатых, наконец, истинная цивилизованность и христианство могут процветать в государстве или королевстве, где разрешены различные и противоречивые убеждения, включая веру еврея и язычника.

Диалог между Истиной и Миром, проходящий через всю книгу, начинается с сетований о том, что им нет места не земле:

Истина: В каком тёмном углу вселенной мы встретились, дорогой Мир? Каким образом людская злоба сумела изгнать меня ото всех берегов, со всех концов света? И как праведный Бог позволил забрать с земли тебя?

Мир: Это прискорбная правда. Основы поднебесной давно порушены...

«Кровавый принцип» Уильямс тоже посвятил обеим палатам английского парламента. Хотя он сделал это с почтением, по всем правилам эпистолярного этикета, он и в этой книге решительно осудил государственных мужей Англии, которые грубо вмешиваются в религиозные дела и стремятся привести верования всех жителей Британских островов к единообразию. Устами героев «Кровавого принципа» он высказался о том, что принуждения к богопочитанию профанируют веру. «64 Невежественная ревность Константина и других императоров принесла больше вреда для венца и царства Христа Иисуса, чем яростное бешенство самого кровавого [из них], Нерона», — утверждает Истина.

В августе 1644 года, когда Уильямс уже отплыл из Англии домой, в Провиденс, парламент по ходатайству Вестминстерской ассамблеи богословов постановил сжечь эту книгу. Все собранные экземпляры «Кровавого принципа» палач бросил в огонь. Но смелые для того века, революционные по степени гуманности суждения, которые Уильямс опубликовал и высказал лично при встречах в Лондоне со многими интеллектуалами и влиятельными людьми, включая Оливера Кромвеля, Джона Мильтона, Генри Вейна Младшего, оказали огромное влияние на развитие свободомыслия в Англии, а благодаря этому — и в Европе.

Почти сразу после сожжения «Кровавого принципа», в Лондоне вышло второе, нелегальное издание этой книги. В Англии за пять лет после её появления было опубликовано более ста двадцати памфлетов, в которых авторы рассматривали вопросы, поднятые Уильямсом, и приводили цитаты из его опального труда.

33

*

Объединить все поселения Провиденса под началом одной гражданской власти Уильямсу удалось только в мае 1647 года, когда представители всех четырёх городов собрались в Портсмуте на Генеральную ассамблею и сформировали общее правительство колонии. Участники ассамблеи решили избрать демократическую форму власти, во главе с президентом и четырьмя его ассистентами, каждый из которых представлял интересы своего города. Итоговый документ ассамблеи, «Акты и распоряжения», устанавливал законы колонии, и в частности провозгласил свободу вероисповедания для всех жителей: «...За исключением того, что в этом документе запрещено, все люди могут следовать тому, к чему их склоняет совесть, каждый во имя своего Бога».

Скрижаль не нашёл сведений о том, предложила ли Генеральная ассамблея Роджеру Уильямсу стать первым президентом колонии или нет. Этот пост занял другой достойный человек. В «Актах и распоряжениях» сказано, что Роджер Уильямс избран одним четырёх ассистентов президента — представителем города Провиденса. Уильямсу приходилось тяжело работать, чтобы прокормить шестерых детей, и возможно он сам уклонился от занятия этой должности.

На создание единого правительства колонии ушло почти три года, потому что Уильям Коддингтон, губернатор Портсмута и Ньюпорта — двух из четырёх городов объединившихся поселений, — сопротивлялся такому союзу. Коддингтон стоял во главе тех самых переселенцев, которые 7 марта 1638 года, за неделю до церковного суда над Энн Хатчинсон, собрались в его бостонском доме и подписали Портсмутский договор, а затем при содействии Роджера Уильямса купили у индейцев остров в заливе Наррагансетт, переименованный затем в Род-Айленд. Оба поселения на острове Род-Айленд объединились, и Коддингтон был губернатором острова с 1640 по 1647 год. Недовольный тем, что Роджер Уильямс получил патент на все поселения Провиденса, включая островные Портсмут и Ньюпорт, он в августе 1644 года в письме губернатору Джону Уинтропу выразил своё желание объединить Род-Айленд с Массачусетсом или с Плимутом; в противном случае, как выразился Коддингтон, «остров... может быть захвачен врагом». Он просил хранить это предложение в строжайшей тайне.

В том же письме Коддингтон рапортовал Уинтропу о действиях роялиста Томаса Мортона — автора «Новоанглийского Ханаана» и участника судебного процесса против Компании Массачусетского залива. Именно тогда, в августе 1644 года, Мортон, которого пуритане уже выслеживали, находился в Род-Айленде, и возможно услужливое доносительство Уильяма Коддингтона губернатору Массачусетса сыграло свою роль в том, что уже через месяц Мортон оказался в тюрьме Бостона.

34

*

Коддингтон не смог найти союзника в Новой Англии. И чтобы обрести независимость Род-Айленда от Провиденса, он отправился в метрополию. К тому времени король Карл I был уже казнён и Англия стала республикой. В апреле 1651 года Государственный совет Англии, который являлся высшим органом власти, удовлетворил ходатайство Коддингтона об учреждении в Род-Айленде независимого колониального правительства и назначил Коддингтона пожизненным губернатором этой колонии.

В августе 1651 года, когда Коддингтон вернулся в Род-Айленд, он столкнулся с оппозицией не только в Провиденсе, но и на острове, которым управлял. Несогласные с его действиями жители Род-Айленда послали в Англию своих представителей, Уильяма Дайера и Джона Кларка, с тем чтобы они добились отмены полученных Коддингтоном полномочий. С той же целью жители материковой части Провиденса попросили Роджера Уильямса отправиться в Англию ещё раз. Поначалу он отказался. У него не было денег на выполнение такой миссии. К тому же Уильямс не хотел опять надолго оставлять свою большую семью. Колонисты пообещали ему возместить затраты на предыдущую экспедицию и оплатить предстоящие расходы на вторую поездку в Лондон. Уильямс внял этой просьбе, но не из-за посула денег. Он не стал дожидаться, пока колонисты сдержат слово, — из прошлого опыта он уже знал, чего стоят такие обещания. В конце 1651 года Уильямс продал свой торговый дом в заливе Наррагансетт, на обустройство которого потратил шесть лет жизни, и вместе со своим другом Джоном Кларком отплыл в Англию.

35

*

Скрижаль не знал всех причин, которые побудили Роджера Уильямса опять отправиться на родину. Но в существовании одной из них он не сомневался. В 1647 году Джон Коттон — тот самый проповедник Массачусетса, который при осуждении Энн Хатчинсон фактически предал её, — опубликовал в Лондоне пространный, в триста шестьдесят страниц длиной, ответ Уильямсу на «Кровавый принцип преследования за побуждение совести...». В этом труде Коттон заявил, что Уильямс, осудивший преследования за убеждения, выступил тем самым против королевской власти, против истины и самогó Бога.

Роджер Уильямс не мог промолчать, и видимо ещё в Провиденсе, до второй поездки в Англию, он завершил написание книги объёмом более пятисот страниц под заглавием «Кровавый принцип ещё более кровавый» — The Bloody Tenent yet more Bloody. Он издал её в Лондоне весной 1652 года. Этот ответ на возражения Джона Коттона он также изложил в форме диалога между Истиной и Миром. Здесь Уильямс, в частности, выступил против вмешательства светских властей в дела веры и религиозные традиции граждан.

Истина в этом диалоге, упомянув о расколе христиан в IV веке на донатистов и приверженцев Римской церкви, напомнила Миру, что император Гонорий решил тот религиозный спор с помощью грубой силы: он издал эдикт, которым объявил донатистов еретиками, запретил их собрания и конфисковал у них все церкви. «40 ...Гражданский меч, обращённый на гражданских людей, способен сделать весь народ или весь мир лицемерным», — заключила Истина. А Мир, сославшись на слова императора Максимилиана II о том, что насилие над совестью является самым большим грехом против Бога, заметила, что мистер Коттон упустил в речи Максимилиана главное: «59 ...Такое принуждение есть не что иное, как духовное изнасилование».

Случилось так, что «Кровавый принцип ещё более кровавый» стал не первой и даже не второй публикацией Уильямса после его приезда в Лондон в 1652 году. К тому времени его уже занимало не столько обоснование необходимости предоставления гражданских прав каждому человеку независимо от религиозных убеждений, сколько практическое осуществление мер, которые гарантировали бы эти права. Ринуться в борьбу за свободу вероисповедания Уильямса побудила происшедшая в метрополии революция.

36

*

После казни короля Карла Англия стала республикой. Однако принципы веротерпимости, за которые ратовал Роджер Уильямс, всё ещё оставались благими неосуществлёнными пожеланиями. Партия индепендентов во главе с Кромвелем выказала не меньшую непримиримость к инакомыслящим, чем англиканская церковь при монархии. Несмотря на то что в стране жили приверженцы разных христианских течений и хотя призывы к веротерпимости звучали всё настойчивей, отношения между государством и церковью оставались неопределёнными. Только в начале 1652 года парламент сформировал комитет из четырнадцати человек, который должен был рассмотреть вопросы церковной политики республики.

Среди петиций и протестов, поданных в эту комиссию, были предложения майора Уильяма Батлера, служившего в армии Кромвеля. Батлер изложил свои мысли в четырёх пунктах: он предлагал, чтобы никто из христиан в Англии не подвергался гонениям; чтобы гражданские власти не вмешивались в вопросы веры; чтобы осуждение еретиков и лжеучителей было предоставлено Богу и чтобы в обязанности магистрата не входило решение вопроса о том, где евреям позволено жить, а где нет.

В гуманизации общественного мнения и в том, что англичане стали добиваться от парламента свободы вероисповедания, была огромная заслуга Роджера Уильямса. Своими трудами, опубликованными в Лондоне в 1644 году, он достучался до сердец многих своих соотечественников. И теперь, девять лет спустя, он в этом убедился.

37

*

Роджер Уильямс приехал в Лондон именно тогда, когда назначенная парламентом комиссия по формированию религиозной политики приступила к работе. Узнав о предложениях майора Батлера и увидев, что они в точности совпадают с его стремлениями, Уильямс решил сделать эти предложения достоянием гласности. 30 марта 1652 года он опубликовал брошюру под названием «Четвёртый документ, представленный майором Батлером уважаемому комитету парламента для распространения Евангелия Христа Иисуса». На титульном листе этой 24-страничной книжицы, кроме имени майора Батлера, стояли имена ещё пятерых англичан. Имени Роджера Уильямса среди них не было. Он ограничился проставлением своих инициалов под самой большой частью этой петиции — под разделом, где даны пояснения к каждому из предложений Батлера.

Воля Бога такова, чтобы христианам и антихристианам было разрешено вместе жить, и торговать, и умирать на одной общей для всех земле, писал Уильямс в этой брошюре. «В последние годы Бог сделал очевидным, что все гражданские власти в мире являются исключительно и по своей сути гражданскими», — доказывал он. Уильямс убеждал депутатов парламента в том, что государственным структурам необходимо разломать возведённую из суеверий стену, которая отделяет христиан от евреев и всех нехристиан.

38

*

31 марта 1652 года — на следующий день после публикации «Четвёртого документа» — группа представителей духовенства обнародовала свои пятнадцать предложений, адресованных тому же парламентскому комитету. Эта инициативная группа рекомендовала несколько расширить пределы веротерпимости в Англии и оставить частичную поддержку церкви со стороны государства. Для многих англичан эти предложения показались слишком либеральными, но Роджер Уильямс не мог согласиться с такими половинчатыми решениями. И уже в следующем месяце он опубликовал памфлет под названием «Наёмное духовенство вовсе не от Христа, или Рассуждение, касающееся распространения Евангелия Христа Иисуса» — The Hireling Ministry None of Christ, or A Discourse touching the Propagating the Gospel of Christ Jesus. Он подписал книгу своим именем: «Роджер Уильямс из Провиденса в Новой Англии».

Только теперь, прочитав этот 36-страничный трактат, Скрижаль осознал, что первым решительным борцом за свободу религиозных убеждений был не Джон Локк, анонимно издавший свои замечательные послания о веротерпимости, а Роджер Уильямс, который тридцатью пятью годами раньше опубликовал в Лондоне «Наёмное духовенство». В то время, когда в английском парламенте шли споры о церковной политике республики, Джону Локку было только двадцать лет.

39

*

«Наёмное духовенство», так же как «Кровавый принцип преследования за побуждение совести...», Уильямс начал с перечня главных положений книги. Здесь, в первых двух фразах, он заявил, что принуждение народа к исполнению единого для всех граждан церковного устава является величайшим подавлением духа этого народа. Столь же определённо Уильямс высказался и в самóм тексте памфлета об очередной попытке парламента установить единый для всех и каждого церковный устав в трёх королевствах.

Воля Бога не такова, чтобы совесть и душа каждого жителя этой земли насильственно приняли один-единственный из способов богопочитания или чтобы гражданский меч нарушил богослужение в любом городе Англии, Шотландии или Ирландии, какой бы эта служба ни была, заявил Уильямс в «Наёмном духовенстве». Гражданские власти не должны ни принуждать людей придерживаться какого-то вероисповедания, ни запрещать кому-либо следовать собственному выбору в богопочитании; ни одна страна в прошлом не преуспела в таком диктате; светское правительство не вправе брать на себя решения ни по одному вопросу, касающемуся духовных дел, утверждал Уильямс в этом памфлете. Больше того, он настаивал на том, что государство обязано снять все ограничения, которые ущемляют свободу духа и совести людей:

Такова воля Всевышнего и прямая обязанность гражданских властей провозгласить абсолютную свободу среди всех трёх народов, да и во всём мире (где их власть настолько велика), что каждый город, и группа людей, и каждый человек, могут свободно наслаждаться тем, что доставляет им богопочитание и пасторство, и позволить себе всё, что душа желает.

Препятствиями на пути к свободе совести, которые государство должно устранить, Уильямс назвал принудительные выплаты церковной десятины, денежное содержание проповедников, а также обязательные клятвы в судах именем Бога, сопровождающиеся церемониями с Библией. Уильямс резко высказался и о кощунственности порядков, которые не допускают совместного проживания и богопочитания христиан с иудеями и язычниками. Среди мер по приведению государства в светское состояние Уильямс назвал также назначение государственных служащих по всей стране для записей о рождении детей, для регистрации браков и оформления документов о смерти, независимо от религиозных предпочтений граждан.

Меркантильные, нанимаемые за плату проповедники мечутся от папства к протестантству, от протестантства к папству и опять переходят в католичество, чтобы обеспечить себе существование; это профанирует веру и является бессовестным по отношению и к Богу, и к людям, заявил Уильямс. Он призвал покончить с таким наёмничеством. Церковь построена усилиями апостолов и пророков, которые были тружениками — рыбаками и мастеровыми, напомнил он; и сам Иисус плотничал, а бакалавры и доктора богословия с их детскими церемониями, с их святыми мантиями и рясами, святыми шапками и шарфами, святыми туфлями и кольцами представляют собой нечто прямо противоположное наказам Иисуса. «Всё это столь же далеко от чистоты и простоты Сына Божия, как далёк скромный наряд какой-то здравомыслящей и достойной замужней женщины от экстравагантной и щегольской тщеты некоторых крашенных блудниц», — заключил Уильямс.

На вопрос, следует ли гражданскому магистрату отменить поголовное взимание церковной десятины или же сделать такие отчисления обязательными, он ответил, что государство не может ни по каким наставлениям Иисуса Христа ни запрещать выплату десятины тем, кто по совести расположен это делать, ни требовать таких платежей. Видимо этим памфлетом Роджер Уильямс нажил себе ещё больше врагов среди духовенства, но его слова звучали убедительно ещё и потому, что сам он, будучи проповедником, зарабатывал на жизнь физическим трудом, своими руками.

Что же станет с пастырством евангелия и с душами людей, если всем и каждому предоставить свободу совести, разрешить свободу собраний, не настаивать на обязательности молитв и посещения церкви, обездолить духовенство и не преследовать атеистов, спросил Уильямс. Отвечая на этот вопрос, он уверяет своих читателей, что честность перед Богом и людьми бесконечно лучше лицемерия, ставшего общепринятым; свобода религиозных взглядов значительно укрепит мир между народами; цивилизованность, человечность будет присуща и раскольникам.

40

*

В октябре 1652 года Государственный совет Англии при посредничестве Генри Вейна одобрил петицию жителей Провиденса. Согласно этому документу Коддингтон лишался вверенных ему полномочий и Провиденсу возвращалось право формировать гражданские власти в соответствии с патентом 1644 года. Сообщив об этом родным и друзьям в письме, датированном 1 апреля 1653 года, Уильямс добавил: «...Я отец и муж. Я искренне и страстно хочу вернуться с ближайшим кораблём; но я пока не готов снять с моих плеч ношу, чтобы она не обременила других и не упала тяжёлым грузом на всех...». В постскриптуме он дописал: «Моя любовь всем моим друзьям-индейцам».

Уильямс, видимо, прожил все взятые в дорогу деньги. Во всяком случае, он стал давать частные уроки двум молодым людям — сыновьям членов парламента. Оставаясь в Лондоне, он встречался с Кромвелем, с президентом Государственного совета Генри Лоуренсом, с генералом Томасом Харрисоном, с Джоном Мильтоном, который был секретарём Государственного совета, и с другими политическими деятелями Англии. Он вёл с ними разговоры не только о положении дел в британских колониях в Северной Америке, но и о политических правах, о нуждах и свободе совести жителей Английской республики.

41

*

Роджер Уильямс к тому времени уже давно не придерживался ни одного из известных религиозных течений. Окружавшие его люди, не только друзья, порой называли его искателем. В книге «Наёмное духовенство» он назвал себя наблюдателем, после чего добавил, что будучи разными способами вовлечённым в жизнь города и страны, в дела школ, университетов и церквей как в Старой Англии, так и в Новой Англии, он всё ещё не обнаружил того духовенства, которое служило бы людям в соответствии с заповедями Иисуса.

Самое замечательное высказывание, характеризующее веру Уильямса и его отношение к религии, Скрижаль встретил в трактате «Кровавый принцип ещё более кровавый». Эти слова произносит в диалоге Истина:

72 …Наилучшая религия (как самая прекрасная шлюха и как самая золотая и драгоценная икона), даже как наиболее святая и чистая и единственно истинная религия, назначенная самим Богом, — есть мучение для той души и совести, которую вынуждают принять её и следовать ей против своей любви и выбора. И поэтому, хороша ли религия или бесполезна (как М[истер] Коттон здесь различает), никого нельзя принуждать, но всё решают душа, и ум, и совесть человека, то есть сам человек должен иметь свободу выбора точно так же, как в земном выборе своего спутника жизни...

Становление веры Уильямса было отмечено несколькими вехами. Последняя из них, известная, обозначилась вскоре после основания Провиденса, когда Уильямс согласился с баптистами в том, что человек должен креститься по своей воле, сознательно. Тогда, в 1638 году, он принял второе крещение, однако спустя два-три месяца уже не считал себя баптистом. При этом отношение к крещению младенцев Уильямс не изменил: в делах веры родители не вправе диктовать свою волю ребёнку; повзрослеет — примет самостоятельное решение.

Уильямс продолжал выступать с проповедями и оставался глубоко верующим человеком, но ни к одной церкви больше не примкнул. Он полагал, что ни одно из христианских течений, которые появились после века апостолов, не является истинным. В 1644 году, во время пребывания в Лондоне, Уильямс опубликовал брошюру под названием «Письмо М[истера] Коттона недавно напечатанное, рассмотренное и отвеченное», где подтвердил, что не принадлежит ни к одному из сообществ верующих: «III …Если М[истер] Коттон имеет в виду мой добровольный уход из тех церквей, которые намерены продолжать творить зло и преследовать свидетелей Господа, посылающего им свет, я признаю: это был мой личный добровольный поступок».

42

*

Ещё находясь в Лондоне с целью восстановления единого правового статуса колонии, Роджер Уильямс получил письмо от жителей Провиденса с просьбой возглавить её правительство. При всём желании Уильямса отойти от общественных дел он не уклонился от предлагаемых ему обязанностей. В 1654 году, после возвращения из Англии, он был избран президентом колонии — четырёх городов Провиденса и Род-Айленда, объединённых под одним управлением. В письме Генри Вейну, датированном 27 августа 1654 года, он с гордостью сообщает о достигнутым менее чем за двадцать лет существования поселений в заливе Наррагансетт:

...Мы давно пьём из чаши таких больших свобод, какие не даны ни одному народу под небесами. Мы не только давно свободны вместе со всей Новой Англией от железного ярма хищных епископов и от их папских церемоний... но и остались в стороне от потоков крови, пролитой на земле нашей родины в той войне. Мы избежали новых цепей пресвитерианских тиранов, и наша колония убереглась от непомерного рвения так называемых благочестивых христианских магистратов.

Благодаря чувству такта, дипломатическим способностям, выдержке, личной инициативе, снисходительности и уважению к людям, Уильямсу удавалось успешно справляться с самыми разными общественными делами. Во всех конфликтах, которые возникали между индейцами и англичанами, он по-прежнему выступал в роли миротворца. Тем самым он предотвратил много вооружённых столкновений и сохранил жизнь многим людям.

Один из законов, принятых во время президентства Уильямса, регулировал продажу спиртных напитков индейцам. Согласно этому закону, каждый из четырёх городов колонии назначал только двух лиц, которые имели право продавать туземцам алкоголь, причём в строго ограниченном количестве — до четверти пинты в день. За то, что индейца нашли пьяным, тот из уполномоченных, кто отпустил ему спиртное, должен был заплатить большой штраф.

В письме от 15 ноября 1655 года, адресованном Генеральному совету Массачусетса, Уильямс выразил большую озабоченность тяжёлыми последствиями, которыми грозит всем переселенцам продажа оружия индейцам и бунтарям. Колонисты Нидерландов торговали оружием открыто, англичане — втихомолку. Провиденс являлся пограничной колонией, отделявшей земли англичан от враждебных им племён, и потому подвергался наибольшей опасности. Сказав об этом и надеясь, что законодатели Массачусетса последуют его примеру, Уильямс заметил, что далеко не всё измеряется деньгами: «Для себя, по благости Бога, я отказался заработать тысячи на такой смертоносной торговле».

43

*

Другое письмо Уильямса Генеральному совету Массачусетса, которое Скрижаль нашёл, отозвалось в его душе острой болью. Он читал его как трагическую книгу библейского пророка, взывающего к совести своих соотечественников. В этом письме, датированном 5 октября 1654 года, Уильямс предупреждал англичан о грядущей расплате, — о том, что случится, если они не одумаются, не прекратят делать противное Богу.

Война является одной из самых больших язв, которыми Бог поразил сынов человеческих; беспечные люди склонны играть с этой напастью больше, чем с голодом и чумой; они оправдывают свои агрессивные планы благими намерениями, печалится Уильямс. Так, англо-голландская война 1652–1654 годов началась рвением против врагов Божьих, а закончилась гибелью многих тысяч моряков и разорением тысяч мирных тружеников, напомнил он. Пытаясь вразумить соотечественников, которые изгнали его, Уильямс в этом письме упрашивал правительство Массачусетса не развязывать войну против индейцев и не усердствовать в их крещении. Он уведомил власти Бостона, что туземцы, обращённые в христианство, запугивают своих некрещёных собратьев истреблением. Уильямс сообщил также, что обсуждал этот вопрос в Лондоне с депутатами парламента, с членами Государственного совета и с Кромвелем:

Перед моим отъездом в Англию вожди наррагансеттов и особенно Нинигрет настойчиво просили передать их ходатайство высшим вождям Англии о том, что наррагансеттов нельзя заставить изменить свою религию и угрожать им захватом, если не изменят её. Они сказали, что их ежедневно посещают индейцы, которые приходят из Массачусетса с угрозами, что если они не будут молиться, то будут уничтожены войной. С этой их петицией я познакомил в частных беседах разных руководителей нашего народа, и лично его Высочество...

Проявляя большую выдержку, и твёрдость, и такт в обращении к воинственным пуританам Бостона, которые были уверены в своей правоте перед Богом, Уильямс пишет, что не только возможно, но и очень просто жить в мире с коренными жителями Америки. Только вот подавляющее большинство англичан так не думают, сетует он; переселенцы считают себя выше аборигенов:

...Не все ли англичане, живущие на этой земле, как правило преследуют людей, для которых эта земля является родной? И не сделал ли Бог мира и Отец милосердия этих туземцев более дружественными, чем наши соотечественники, живущие в нашей собственной земле, — к нам?

Уильямс просил, даже умолял магистрат Массачусетса поступать согласно христианским идеалам и воздержаться от насилия. Хотя вся Англия и другие страны трезвонят о славном обращении индейцев Нового Света, крещение туземцев грозит всем колонистам войнами с жестоким исходом, предупреждал он. Уильямс напомнил своим адресатам о событиях лета 1643 года. Он собирался тогда отплыть в Англию, но сесть на корабль в Бостоне не мог, — ему было запрещено появляться в пределах Массачусетса, и Уильямс отправился в колонию Нидерландов. Здесь он стал свидетелем кровавой бойни:

...Я своими глазами увидел первую разрушающую силу той индийской войны, которую начали нидерландцы себе на погибель. Они не сомневались, что закончат её в течение нескольких дней; они были уверены в этом до такой степени, что мир, который им предложили посредники, казался им безрассудным и ненавистным. Но прежде чем мы снялись с якоря, их улицы горели в огне; нидерландцы и англичане были убиты. Я своими глазами видел пожары в их поселениях, а также бегства мужчин, женщин и детей, разрушение всего, что было нидерландским. И после огромных расходов и взаимных истреблений нидерландцев, англичан и индейцев на протяжении около четырёх лет нидерландцы, чтобы спасти свои поселения от разорения, были вынуждены заключить самый недостойный и позорный мир с индейцами.

Предостерегая власти Массачусетса от расплаты за легкомыслие, Уильямс безусловно вспоминал и о трагической судьбе Энн Хатчинсон и её детей, о гибели других жителей Провиденса и Род-Айленда, которые ушли в колонию Нидерландов, на территорию будущего Нью-Йорка, и погибли в той войне от рук индейцев. Письмо заканчивалось словами:

...Самый искренний во всех услугах любви —

Роджер Уильямс из колонии Провиденс,

Президент.

Генеральный совет Массачусетса не внял увещеванию основателя Провиденса, не захотел установить мирные, добрососедские отношения с коренными американцами. И долгая кровавая война между англичанами и индейцами действительно произошла. Она началась спустя десять лет после этого пророчества Уильямса.

44

*

Восстановление монархии в Англии в 1660 году обеспокоило многих жителей Провиденса и Род-Айленда: никто не знал, подтвердит король права колонии, полученные от республиканского парламента, или нет. Случившееся превзошло самые оптимистичные ожидания.

Джон Кларк, который в 1651 году отправился в Лондон вместе с Роджером Уильямсом, остался там в качестве агента колонии. Он подготовил проект новой хартии, и в 1663 году король Карл II утвердил её. Эта королевская хартия отличалась неслыханными прежде вольностями и правами, которыми монарх наделял своих подданных: английский король фактически предоставил одному из своих заморских владений полную свободу.

Когда Скрижаль увидел фотокопию этого документа и всмотрелся в текст — пространный, выведенный мелким витиеватым почерком, без разделения на параграфы, без знаков препинания, с растянутыми на десятки строк и порой маловразумительными предложениями, — он подумал, что жители Провиденса и Род-Айленда во многом обязаны в получении своих вольностей дипломатическим уловкам Джона Кларка: чтобы только разобраться в написанном, не говоря уже о большем, нужно было хотя бы полдня. Скрижаль не исключал, что король, симпатизируя Кларку или же приближённому к трону человеку, который ходатайствовал за Кларка и колонистов Нового Света, подписал этот документ не вникнув до конца в его содержание. Однако о продуманном, взвешенном решении Карла II наделить жителей своих заморских владений чрезвычайно широкими правами свидетельствовало то, что он, став королём Англии, Шотландии и Ирландии, действительно вознамерился предоставить свободу вероисповедания всем своим подданным.

Согласно королевской хартии, которую получила колония Провиденса и Род-Айленда, законными владельцами американских земель признавались индейцы. Колонисты должны были сначала покупать у них землю и только после этого получать на неё патент от короля. Новый устав не просто допускал неслыханную прежде в указах королей свободу совести, а потребовал, чтобы право каждого человека на такую свободу охранялось. Текст этого документа, в частности, гласил:

Наше королевское волеизъявление и удовольствие в том, чтобы в будущем ни один человек в вышеназваннойколонии не должен быть никаким образом досаждаем, подвержен наказанию, потревожен или вопрошаем из-за каких-либо расхождений во мнениях в делах религии, чтобы не нарушать гражданский мир в нашей вышеназванной колонии; но каждый человек и все могут в любое время и во все времена в дальнейшем свободно и во всей полноте наслаждаться собственными мнениями и побуждениями совести в религиозных вопросах на всём протяжении нижеозначенной территории...

Эта территория была названа в хартии длинным словосочетанием: «Английская колония Род-Айленд и поселения Провиденса в Новой Англии в Америке». За ней в обиходе вскоре закрепилось название Род-Айленд.

Новый устав учреждал правление в колонии на демократических началах. Жители Род-Айленда получали право избирать свои гражданские власти во главе с губернатором; они могли менять существующие законы или принимать новые с условием, что эти порядки не противоречат законам Англии. Хартия закрепляла за колонистами право приобретать и продавать любое имущество и земли, а также решать все возникающие вопросы самостоятельно. Ничего подобного ни по отношению к правам индейцев, ни по уровню свободы вероисповедания, ни по степени демократичности института власти в колонии ни одна хартия прежде не устанавливала.

45

*

В то время как в поселениях Провиденса и Род-Айленда укреплялась демократия, утверждалась свобода религиозных убеждений и мирно уживались квакеры, баптисты, пуритане разных толков, искатели, иудеи и атеисты, Массачусетская инквизиция усиливала гонения на инакомыслящих и охоту на ведьм.

Первый писаный свод законов в Массачусетсе был принят в декабре 1641 года. Его составил пуританский священник Натаниэль Уорд. Пятью годами раньше Джон Коттон предложил магистрату свой вариант законов, скомпилированный из положений кодекса Моисея, но Генеральный совет колонии счёл за лучшее отклонить этот проект, видимо как слишком радикальный. Впрочем, кодекс, составленный Натаниэлем Уордом, в немалой степени отразил строгие ветхозаветные порядки.

«Свод свобод Массачусетса», как назывался утверждённый документ, содержал ряд положений, которые на первый взгляд выглядели гуманными. Так, в первом пункте этого кодекса было сказано, что недопустимо предпринимать никаких самовольных действий по отношению к человеку, его семье и имуществу, кроме как по законам, установленным Генеральным советом и доведённым до сведения всех жителей. Правда, далее следовала оговорка со ссылкой на предписания Библии: «1 ...В случае недочёта в законе, в каждом конкретном случае следует руководствоваться словом Божьим». Свод свобод постановлял также, что ни один человек не должен быть взят под стражу или заключён в тюрьму прежде, чем он приговорён к этому по закону. Провозглашённые в кодексе порядки позволяли христианам колонии проводить частные встречи для наставлений в религии. А в разделе под названием «Декларация о свободах, которые Господь Иисус дал Церквям» было, в частности, сказано: «95.11 Истину можно искать для удовлетворения совести человека пред Богом согласно его слову».

Эти заверения выглядели фиговым листом, которым автор, Натаниэль Уорд, и Генеральный совет Массачусетса пытались прикрыть срамные части Свода свобод. В разделе, названном «Основные законы», были указаны двенадцать правонарушений, за которые полагается смертная казнь. Скрижаль занёс в свой архив первые три из них:

94.1 Если какой-либо человек после законного осуждения будет поклоняться любому другому богу, кроме Господа Бога, то он должен быть предан смерти.

94.2 Если какой-либо мужчина или женщина является колдуном или ведьмой (то есть общается со знакомым духом), они должны быть преданы смерти.

94.3 Если кто-либо будет хулить имя Бога-Отца, Сына или Святого Духа с прямым, ясно выраженным, дерзким или высокомерным богохульством, или проклянёт Бога в подобной форме, он должен быть предан смерти.

Последующие параграфы предписывали смертную казнь за умышленное убийство, за скотоложество, за гомосексуализм, за похищение человека, за прелюбодейство с замужней женщиной, причём жизнью должны были расплатиться оба — и прелюбодей, и прелюбодейка. Смерть полагалась также за попытку заговора, восстания, за намерение вероломно изменить государственное устройство или свергнуть правительство.

«46 Что касается телесных наказаний, мы не позволяем среди нас бесчеловечных, варварских, или жестоких», — сказано было в Своде свобод. Тем не менее, изложенные в нём постановления о расправах, менее радикальных, чем лишение человека жизни, могли казаться гуманными только в сравнении с принятой в Массачусетсе практикой отрезания ушей. Кроме того, во многих статьях были сделаны исключения из правил, переданные оборотом «если только не», которые лишали эти положения силы закона. Скрижаль занёс в архив несколько статей с такими лазейками:

43 Ни одному человеку, избиваемому плетью, не должно быть нанесено более 40 ударов, а также ни один истинный джентльмен, ни человек, равный джентльмену, не должен быть наказан бичеванием, если только его преступление не будет очень позорным и его жизненный путь — порочным и распутным.

45 Ни один человек не должен быть принуждён под пытками признать виновным в преступлении себя или других, если только это не является важным делом, в котором человек сначала осуждён ясными и достаточными доказательствами его виновности. После этого, в случае очевидности, что есть другие заговорщики или единомышленники, он может быть подвержен пыткам, но не варварскими и бесчеловечным.

Свод свобод, в тексте которого слово «свобода» в единственном или множественном числе встречается 48 раз, узаконил в Массачусетсе рабство. Красивые фигуры речи в соответствующей статье документа тоже следовали до оборота «если только не», но и этот фиговый листок никак не мог прикрыть наготу интересов рабовладельцев-пуритан: «91 Никогда не должно быть никакого рабства, крепостной зависимости или невольничества среди нас, если только это не будут законные пленники, захваченные в справедливых войнах, и такие чужеземцы, которые охотно продают себя или проданы нам».

46

*

Положения Свода свобод о недопущении суровых наказаний в Массачусетсе остались только на бумаге. Появление этого кодекса нисколько не изменило позицию кальвинистов Новой Англии в их борьбе с инакомыслящими. О степени гуманности законников Массачусетса Скрижаль мог судить по их отношению к анабаптистам, как называли первых баптистов. В поисках сведений о принципах веры, присущих этому протестантскому движению, он нашёл электронную версию книги «Гангрена», изданной в 1646 году в Лондоне. Её автор пуританский священник Томас Эдвардс привёл все заблуждения сектантов-англичан того времени. Под номером 104 в этом каталоге ересей значилось, что крещение младенцев есть псевдокрещение и что оно является столь же антихристианским, как крещение кошек, или собак, или куриц.

Не исключено, что анабаптисты были в числе первых английских эмигрантов, переплывших через Атлантический океан. Открыто они заявили о себе на американской земле в 1638 году. В Новой Англии их преследовали, и они переселялись в Провиденс и Род-Айленд. Первая известная попытка анабаптиста отстоять свои убеждения перед властями Массачусетской колонии относится к июлю 1644 года, когда человек по фамилии или прозвищу Пейнтер из города Хингхэм отказался крестить своего новорожденного ребёнка. После допроса и предъявленного ему обвинения он заявил в суде, что крещение детей является антихристианским действием. За это его связали и подвергли бичеванию. В ноябре того же года в Массачусетсе был принят закон об изгнании из колонии всех известных к тому времени анабаптистов, а также их единомышленников, которые будут выявлены.

Чтобы обезопасить святых пуритан от появления еретиков и людей с опасными взглядами, в октябре 1645 года в Массачусетсе был принят закон, запрещающий кому-либо из приезжих оставаться здесь в течение более трёх недель без письменного на то разрешения. В следующем году власти Массачусетса, обеспокоенные появлением анабаптистов в Плимутской колонии, послали правлению Плимута официальное письмо с просьбой покончить с этой ересью, однако высказали сомнение в действенности преследований: «Зараза от таких болезней, будучи столь близкой, вероятно распространится и в нашу юрисдикцию».

Одним из самых известных судебных процессов над анабаптистами в Массачусетсе было дело перекрещенцев Род-Айленда из города Ньюпорта, которые в июле 1651 года по просьбе пожилого человека пришли к нему домой, чтобы приобщить его к своей церкви. А он жил в Массачусетской колонии, в городе Линн. Всех троих заключили в тюрьму и судили. Одним из них был тот самый Джон Кларк, который вместе с Роджером Уильямсом отправился в Англию и благодаря дипломатическим талантам которого Провиденс и Род-Айленд в 1663 году получили королевскую хартию. Всех троих анабаптистов суд приговорил к денежному штрафу, а в случае неуплаты — к ударам плетьми. Губернатор Джон Эндикотт, который правил тогда в Массачусетсе, сказал, что Джон Кларк заслуживает смерти, и друзья Кларка поспешили заплатить за него штраф. За другого осуждённого, Обадью Холмса, доброжелатели тоже хотели внести деньги, но он отказался и получил тридцать ударов кнутом. Это избиение было столь зверским, что после него Обадья много дней не мог спать, не мог даже лечь, и отдыхал только стоя на коленях и локтях. Прочитав про страдания этого безвинно осуждённого человека, Скрижаль вспомнил лицемерное уверение, прозвучавшее в Своде свобод Массачусетса: «Что касается телесных наказаний, мы не позволяем среди нас бесчеловечных, варварских, или жестоких».

47

*

Обадью Холмса избили, но всё-таки не отняли у него жизнь. Однако духовные наследники Кальвина казнили людей тоже, и не за уголовные преступления. От 1645 до 1663 года в Новой Англии были обвинены в колдовстве около восьмидесяти человек, из них тринадцать женщин и двух мужчин казнили. В результате преследований и судебных процессов, прошедших в 1692–1693 годах в Сейлеме и других городах Массачусетса, более ста пятидесяти человек были арестованы за связь с нечистой силой. Некоторые из них умерли в тюрьме. Четырнадцать женщин и пять мужчин благочестивые пуритане повесили как ведьм и колдунов, а Джайлса Кори, который дожил в Сейлеме до восьмидесяти одного года, они казнили изуверским способом — раздавили: подкладывали тяжёлые камни на доску, под которой он лежал, до тех пор, пока несчастный не испустил дух.

48

*

Среди жертв святых инквизиторов Массачусетса были и квакеры, — христиане, которые не только верили иначе, чем надлежало всем поселенцам колонии, но и дерзали открыто заявлять о своих убеждениях.

Англичанин Джордж Фокс — духовный вождь квакеров, или Религиозного общества друзей, или Общества друзей, или просто друзей, как называют они себя, — учил, что вера человека определяется не внешним следованием каким-то религиозным традициям, и не посещением церкви, и даже не безусловным доверием тому, что сказано в Библии, а является движением души к Богу. Душа каждого человека напрямую связана с Богом; каждый человек, кого направляет Дух, будь то мужчина или женщина, может проповедовать, считал Фокс.

Первые квакеры появились в Массачусетсе в июле 1656 года. Ими были две проповедницы, Мэри Фишер и Энн Остин, которые приплыли в Новый Свет из Англии. Они высадились в Бостоне, где их сразу арестовали и посадили в тюрьму. Женщин заставили раздеться и тщательно осмотрели, нет ли на них колдовских знаков. По словам Энн Остин, среди тех, кто её осматривали, был мужчина, переодетый в женщину. Палач Бостона сжёг изъятые у них книги и брошюры. После пяти недель тюремного заключения обеих женщин депортировали на остров Барбадос.

Миссионерство Мэри Фишер и Энн Остин, несмотря на краткосрочность их пребывания в Бостоне и высылку, оказалось результативным: движение квакеров обрело сторонников и в Новой Англии. Уже в октябре 1657 года Генеральный совет Массачусетса постановил:

Каждому мужчине-квакеру за первое нарушение отрезают одно ухо и держат на работе в Исправительном доме...; за второе нарушение ему будет отрезано второе ухо; а каждая женщина-квакер должна быть подвергнута сильному бичеванию и заключена в Исправительный дом...

Тому, кто примет у себя квакера, закон грозил денежным штраф в размере 40 шиллингов за каждый час укрывательства еретика и заключением в тюрьму до полной выплаты штрафа. За угрозами последовали расправы. Квакерам в Массачусетсе действительно отрезали уши, их бросали в тюрьмы, присуждали к ударам кнутом, на котором для большей весомости наказания были завязаны узлы. Людей бичевали публично, при этом женщин тоже раздевали до пояса и били до крови.

Жестокость наказаний не пугала квакеров, и в октябре 1658 года Генеральный совет Массачусетса для борьбы с ними принял новый, ещё более суровый закон. В нём говорилось, что квакеры, несмотря на запрещения, появляются в Массачусетсе, чем пытаются подорвать мир в колонии и подвергают её опасности. После этого вступления были названы карательные меры:

...Каждый человек, или лица из проклятой секты квакеров, которые не являются постоянными жителями, но находятся в пределах этой юрисдикции, должны быть задержаны без ордера на арест... и препровождены к ближайшему магистрату, которому надлежит заключить такого человека в тюрьму до суда без права выхода под залог...; и признанный виновным как член секты квакеров, он должен быть приговорён к изгнанию под страхом смерти.

В октябре 1659 года губернатор Массачусетса Джон Эндикотт, следуя букве этого закона, приговорил к смертной казни трёх квакеров, двух мужчин и одну женщину, — Уильяма Робинсона, Мармадука Стефенсона и Мэри Дайер. Всех троих под бой барабанов в сопровождении вооружённых солдат провели по Бостону до места казни. Робинсона и Стефенсона повесили, а Мэри Дайер в последний момент пощадили — сняли с её шеи петлю и объявили о помиловании. Однако эта решительная женщина вовсе не думала благодарить палачей за снисхождение. Напротив, на следующий день в в письме, отправленном в Генеральный совет Массачусетса, она отказалась от амнистии и обвинила магистрат в казни невинных людей. Заявив, что Бог — её жизнь и продолжительность её дней, Мэри закончила письмо словами: «Я пришла по его команде — и уйду по его команде».

Мэри Дайер насильно выслали из Массачусетса. Прожив недолго дома, в Ньюпорте, а затем в кругу друзей в Лонг-Айленде, она вернулась Бостон. Её схватили и 1 июня 1660 года — на следующий день после разговора с губернатором Джоном Эндикоттом — казнили. Когда она уже стояла на лестнице у дерева, на котором её должны были повесить, ей предложили жизнь за обещание уйти из колонии и никогда не возвращаться. Мэри Дайер отклонила эту сделку. Она сказала, что повинуется только воле Господа и пришла, чтобы своей смертью опротестовать неправедный закон об изгнании невинных служителей Бога.

49

*

Когда об этих жестоких расправах над людьми — о лишениях жизни за убеждения — стало известно в Англии, один из квакеров, Эдвард Берроу, добившись аудиенции у короля Карла II, сообщил ему о казнях в Массачусетсе. И король счёл нужным защитить своих гонимых подданных, живущих по другую сторону планеты. Осенью 1661 года квакеры привезли в Бостон послание, под которым стояла подпись: «Уильям Морис, по приказу Его Величества». В этом письме главный государственный секретарь Англии сообщил магистратам колонии волю короля:

Верные и возлюбленные, Мы приветствуем вас. Узнав, что некоторые из наших подданных среди вас, называемые квакерами, были заключены вами в тюрьму, из которых одни были казнены, а другие (как Нам сообщили) подвергаются той же опасности, Мы сочли нужным выразить Наше желание в этом отношении на будущее; и настоящим требуем, чтобы если среди вас есть кто-то из тех людей, которых называют квакерами, уже осуждённых на смерть или другое телесное наказание или же кто-то [из них], кому грозит подобный приговор, находится в тюрьме, вы должны воздержаться от дальнейших действий...

Полученная губернатором директива предписывала отправлять таких задержанных лиц в Англию вместе с описанием совершённых ими правонарушений, с тем чтобы вина каждого человека была рассмотрена в соответствии с законами страны.

Джон Эндикотт, прочитав письмо, посовещался со своим помощником, после чего сообщил квакерам, которые привезли эту депешу из Лондона, что исполнит приказ короля. Квакеров в Массачусетсе больше не казнили, но продолжали пороть и сажать в тюрьмы.

Насколько беззащитными оставались члены Общества друзей не только в этой колонии Англии, но и в самóй метрополии, свидетельствовала трагическая судьба Эдварда Берроу — англичанина, который сообщил королю о казнях квакеров в Массачусетсе и организовал доставку этого письма в Бостон. В начале 1662 года английский парламент принял закон, направленный на подавление движения квакеров. Этот закон грозил им карой за отказ принести присягу и запрещал собираться где-либо для богопочитания в количестве пяти или более человек. В тюрьмах Англии оказались, по разным оценкам, от трёх до четырёх с половиной тысяч квакеров. В их числе был и Эдвард Берроу. Блюстители порядка схватили его за проведение встречи членов Общества друзей в Лондоне и заключили в тюрьму Ньюгейт, где арестанты умирали от удушья и болезней. Карл II подписал указ о его освобождении, но даже заступничество короля не помогло, и в феврале 1663 года, в возрасте двадцати девяти лет, Эдвард Берроу умер в тюрьме.

50

*

Миссионерская деятельность пуритан в Новой Англии приводила к тому, что крестившиеся индейцы покидали свои племена и уходили в поселения, которые стали называть молитвенными городами. Коренных американцев волновали потери их владений, и уменьшение численности племён, и забвение традиций из-за обращения их братьев и сестёр в веру белых людей, и связанный с этим распад семей.

У племени вампаноагов, которые жили в землях, названных англичанами Массачусетсом и Род-Айлендом, осталось совсем немного собственной территории. Тем не менее они испытывали непрекращавшееся давление со стороны колонистов, которые настойчиво добивались от них продажи земель. В 1660 году умер главный вождь племени вампаноагов Массасойт. Он был сторонником мирного договора с англичанами. Последующее развитие событий закончилось войной, которую Роджер Уильямс не раз пытался предотвратить своими призывами к магистрату Массачусетса.

51

*

После смерти Массасойта вождём племени вампаноагов стал его старший сын — Вамсутта. Он смотрел на англичан как на захватчиков. Слухи о существовании заговора против колонистов привели к тому, что пуритане арестовали Вамсутту. Он просидел в тюрьме Плимута три дня, после чего был отпущен, но спустя ещё несколько дней скончался. Индейцы считали, что белые люди отравили Вамсутту. Вождём вампаноагов стал его брат Метакомет, также известный как Метаком. Англичане прозвали его королём Филипом. Подозрительная смерть брата после пережитого им унижения в Плимуте переполнила, видимо, терпение Метакомета. Он решил изгнать незваных поселенцев с исконных земель своих предков — и стал готовиться к войне.

В 1671 году, во многом благодаря посредничеству Роджера Уильямса в переговорах между Метакометом-Филипом и властями объединённых колоний, до вооружённого столкновения дело не дошло. Военные действия начались четыре года спустя.

Крещёный индеец, который служил колонистам переводчиком, донёс губернатору Плимута, что Метакомет организует союз племён для нападения на англичан. Вскоре этого индейца нашли мёртвым. Доказательств его насильственной смерти не было, но представители власти Плимутской колонии арестовали троих вампаноагов. Суд присяжных вынес им смертный приговор, и 8 июня 1675 года их повесили в Плимуте. В отместку отряд Филипа напал на небольшое поселение англичан — Суонси. Индейцы разрушили его, восемь человек убили и нескольких ранили. Началась кровопролитная война. Она получила название войны короля Филипа.

52

*

Англичанин Джон Борден, который был в дружеских отношениях с Метакометом-Филипом, ещё до начала сражений попытался уговорить его не нарушать мир, но безуспешно. Метакомет сказал, что отомстит колонистам за всё зло, которое они причинили его добродушному народу, — и за непрекращающийся захват территорий, и за то что они, пришельцы, хотят судить вампаноагов по своим законам, и за убийство его родного брата. «Одна часть земли за другой уходит. И всё же небольшая часть владений моих предков осталась, — продолжил Метакомет. — И я решил, что не доживу до того времени, когда у меня не будет страны».

Хотя колония Род-Айленда и поселений Провиденса не была членом Конфедерации Новой Англии и не принимала участия в военных действиях, самые кровавые битвы происходили на её территории. Так случилось потому, что именно здесь жили наррагансетты — самое сильное и многочисленное в Новой Англии племя, которое в этой войне встало на сторону вампаноагов. Конфедераты даже не спросили согласия властей Род-Айленда на вооружённое вторжение в земли этой независимой колонии.

В марте 1676 года наррагансетты сожгли дотла Уорик — один из четырёх главных городов Род-Айленда. Несколько дней спустя молодой вождь наррагансеттов Конончет с отрядом из семидесяти человек подошёл к городу Провиденсу, где находилось только двадцать семь мужчин, включая Роджера Уильямса. Остальные жители Провиденса, около пятисот человек, эвакуировались в более безопасное место — на остров Род-Айленд.

Опираясь на свой посох, Уильямс, которому было уже больше семидесяти лет, пошёл один навстречу вооружённым индейцам и попытался предотвратить нападение. Он сказал Конончету, что массачусетсы могут бросить против наррагансеттов тысячи воинов, и даже если все англичане погибнут, король Англии пришлёт своих солдат. «Ну что ж, пусть придут, — ответил Конончет. — Мы к этому готовы. Но ты, брат Уильямс, хороший человек. Ты был добр к нам на протяжении многих лет. Ни один волос не упадёт с твоей головы». Отряд Конончета сжёг в Провиденсе более пятидесяти домов. Дом Уильямса остался целым.

53

*

Читая переписку Роджера Уильямса, вникая в его личные и общественные дела, Скрижаль всё больше ощущал, что этот ставший близким ему человек каким-то образом присутствует в его исканиях. И столь же реальным он ощущал своё незримое присутствие в жизни Уильямса. Скрижаль в очередной раз испытывал совмещённость всех эпох, которая позволяла ему встретиться с интересными, притягивающими к себе людьми. И следя за ходом войны короля Филипа, он действительно увидел себя современником Уильямса.

В очередном сражении англичан с индейцами вождь наррагансеттов Конончет был убит, и два месяца спустя в Провиденс вернулась часть семей, которые эвакуировались на остров Род-Айленд. Узнав, что на 5 июня назначено всеобщее собрание жителей Провиденса, Скрижаль решил, что явится на эту сходку.

54

*

Утро было пасмурным. Со стороны реки дул холодный ветер. Скрижаль никак не ожидал, что этот летний день окажется таким неприветливым.

Он чуть задержался с приходом в Провиденс. Несмотря на ранний час, на зелёной поляне, невдалеке от пепелища одного домов, у высокого раскидистого вяза уже собралось около пятидесяти человек. Они стояли полукругом, лицом — к худощавому мужчине с козлиной бородкой, который что-то им говорил. Когда Скрижаль подошёл поближе и прислушался, он понял, что выдвигают кандидатуры на роль модератора собрания.

— Итак, мистер Уильям Харрис, мистер Роджер Уильямс и мистер Томас Олни. Начинаем голосовать, — громко с хрипотцой в голосе объявил выступавший.

Большинство рук было поднято за Роджера Уильямса.

— Мистер Уильямс, прошу вас, — произнёс мужчина с козлиной бородкой и отошёл в сторону.

К стволу дерева на свободную площадку, прихрамывая, вышел пожилой человек, опиравшийся на посох. Он повернулся к людям и дождался, пока все замолчали. Лицо Уильямса обрамляла седая борода. Пышные седые усы слегка поднимались концами кверху. На нём была серая широкополая шляпа. Скрижаль не мог издали рассмотреть черты лица Уильямса, но по уверенной осанке и сдержанному голосу можно было судить о нём как сильном, волевом человеке.

Уильямс заговорил о том, что случилось весной, о человеческих жертвах, о разрухе и необходимости как можно скорее восстановить поселение.

— Многим предстоит обживаться на этой земле заново, — продолжил он. — Но это ваша земля, вы её хозяева. И все вместе, помогая друг другу, мы сможем всё. В Провиденсе будет мир и достаток, будут рождаться дети... Да, всё ещё идёт война, у многих нет крыши над головой, дома сожжены. Но поэтому мы и собрались.

Уильямс замолчал. Спокойным неторопливым взглядом он обвёл, казалось, каждого из стоявших перед ним людей, и заговорил опять:

— Я думаю, сегодня мы должны решить два главных вопроса. Прежде всего, нужно договориться о круглосуточной охране Провиденса. Конончет убит, но Метакомет жив, и он где-то поблизости, на земле наррагансеттов. И второе. Нужно обсудить, как нам организовать строительные работы и помочь семьям, которые остались без кормильца.

Люди зашумели.

— Тише, пожалуйста! — Уильямс повысил голос. — Поднимайте руки, если у вас есть предложения.

После бурных обсуждений повестка собрания была дополнена только одним вопросом — о закупке домашней птицы и лошадей. Полный мужчина, которого Уильямс назвал «мистер Харрис», настаивал на проведении выборов президента города Провиденса, и несколько человек его поддержали, но Уильямс убедил собрание решить сначала самые главные вопросы, а выборы провести в следующий раз.

— Это своеволие! — выкрикнул мистер Харрис. — Мы обязаны выбрать президента!

— Кто хочет высказаться по первому вопросу, об усилении охраны нашей территории? — спокойно спросил Уильямс.

Он предоставил слово человеку, который поднял руку:

— Мистер Феннер, пожалуйста.

Вперёд вышел невысокого роста бородатый мужчина в тёмной рубахе, застёгнутой на все пуговицы под самое горло. На его голове плотно сидела круглая шапочка.

Скрижаль кое-что знал об этом человеке. В течение ряда лет Артур Феннер занимал различные должности в администрации колонии Род-Айленда. В частности, он был помощником губернатора и в течение ряда лет являлся членом Генеральной ассамблеи. В самóм Провиденсе он был и членом городского совета, и топографом, и казначеем города. Особо важным для Провиденса в это тяжёлое время оказался военный опыт капитана Феннера. Он командовал гарнизоном из семи человек, который охранял поселение от нападений индейцев.

— Несколько дней назад я вернулся из Ньюпорта, где участвовал в заседании Генеральной ассамблеи, — сказал Феннер. — К сожалению, наша петиция о помощи в восстановлении Провиденса и об увеличении численности гарнизона за счёт средств колонии отклонена...

Многие стали возмущаться. Феннер поднял руку, и когда разговоры утихли, продолжил:

— Поверьте, я сделал, всё что смог, но большинство проголосовало против... Совет решил, что пошлёт к нам комиссию из трёх человек, которые оценят ситуацию на месте и доложат на следующем заседании Ассамблеи о том, что увидят.

Феннер с трудом сдерживал волнение.

— Мы не можем ждать приезда инспекторов! — Он вскинул руку в сторону реки. — Нельзя позволить себе такую беспечность!.. Нам нужно действовать уже сегодня. Я предлагаю усилить нашу охрану. Теперь нас в два раза больше, чем было в марте, когда мы не смогли противостоять Конончету. Предлагаю распределить дежурство между всеми мужчинами и сделать его круглосуточным, в три смены... Я обращаюсь к мужчинам, которые вернулись из Ньюпорта вчера и три дня назад. Знаю, вы приехали, чтобы отстроить дома для ваших семей. Но без надёжной обороны Провиденса строительство не имеет смысла.

Феннер достал платок из кармана рубашки и вытер лицо.

— Среди нас есть квакеры, которым совесть не позволяет брать в руки оружие. Обращаюсь к вам. Да, закон Род-Айленда освобождает вас от воинской обязанности. Но я убедительно прошу каждого...

— Это исключено! — выкрикнул кто-то.

Феннер повернул голову в ту сторону, откуда раздался голос.

— Мистер Скотт, я уважаю вашу веру, — стараясь оставаться спокойным, возразил он. — Но все мы можем погибнуть в одну ночь. Бывают обстоятельства, когда нужно защитить свою семью, своих соседей, свой город. И сейчас именно такое время. Ваш отказ и отказ каждого взять оружие будет означать дополнительный выход на дежурство вашего соседа, которому тоже нужно отстраивать свой дом или, наконец, просто выспаться.

Феннер тяжело дышал. Он опять достал платок и вытер пот со лба.

— Предлагаю следующее, — тяжело выдохнул он. — Сегодня в течение всего дня каждый, кто осознаёт опасность нашего положения, пусть придёт ко мне и запишется в гарнизон... А того, кто не придёт сегодня, я буду продолжать ждать завтра, и послезавтра — буду ждать до тех пор, пока ему совесть прикажет прийти... или же закончится эта кровавая война.

Уильямс поддержал капитана Феннера. Он предложил поручить капитану формирование отрядов самообороны и составление графика дежурств. На этом и порешили. Затем Уильямс попросил собрание позволить ему самому высказаться по второму вопросу — о восстановлении Провиденса. Никто не возразил.

— Нам нужно объединить наши силы, — начал он. — Многие помогают друг другу в постройке домов, но этого мало. Несколько человек спали этой ночью под открытым небом. Нужно, чтобы как можно раньше, и безусловно до наступления холодов, у каждой семьи был отстроен дом.

Скрижалю показалось, что люди приободрились.

— Я предлагаю организовать бригады, — продолжил Уильямс. — Одну — для рубки деревьев и распила брёвен, другую — для подвоза брёвен к лесопилке и доставки материалов к местам построек. Строительством могли бы заняться несколько бригад. А женщины могут взять на себя сбор сухого камыша для крыш.

Скрижаль успел подметить, что среди собравшихся было всего три женщины.

— Хорошо бы составить один общий график — и по охране города, и для строительных работ, — сказал Уильямс. — И ещё... Неизвестно, все ли возвратятся в Провиденс или нет, но нужно подумать и о них. Поэтому предлагаю помочь также в восстановлении домов тем семьям, которые хотят, но не могут вернуться из-за разрухи. Пусть знают, что они тоже вскоре обретут своё жилище... Если к нам не вернутся семьи с детьми, у Провиденса нет будущего. И Дом собраний нам нужно восстановить — для работы магистрата, для воскресных проповедей, для проведения собраний и праздников. Там и дети смогут учиться, пока не построим школу.

Из-за облаков пробилось солнце и осветило поляну.

— Конечно, участие в строительстве — дело добровольное, у каждого есть свои планы и дела, — заключил Уильямс. — Но это тот случай, когда нам нужно напрячь все силы, чтобы вернуться к спокойной мирной жизни. Кроме нас самих, нам никто не поможет.

Собравшиеся в большинстве согласились с предложениями Уильямса. Томас Олни вызвался составить бригады из тех, кто желают строить дома сообща. Капитан Феннер пообещал помочь ему в этом. Утверждение единого графика дежурств в гарнизоне и работы строительных бригад, а также выборы президента города по предложению Уильямса назначили через два дня, в это же время. Приобретение домашней птицы и двух-трёх лошадей собрание тоже одобрило. Решили сделать эти закупки за счёт городской казны, с тем чтобы лошадей использовать для общественных нужд, а птицу раздать особо нуждающимся с условием последующего беспроцентного возмещения её стоимости в казну в течение года.

Закрывая собрание, Уильямс сказал, что кроме спавших у него в доме этой ночью, к нему могут прийти переночевать ещё два-три человека.

— Те, у кого есть место в доме, также позаботьтесь, пожалуйста, чтобы никто из ваших соседей больше не ночевал под открытым небом, — добавил он.

Люди стали расходиться, но под вязом образовалось несколько небольших групп мужчин. Уильямс стоял в центре одной из них. Он больше слушал, чем говорил. Скрижаль теперь видел его во весь рост. На Уильямсе была бежевого цвета плотная со многими пуговицами рубаха, подпоясанная тонким ремнём, и широкие болотного цвета штаны, подвязанные в голенях поверх чулков. Его густая борода и ниспадавшие из-под шляпы локоны выделялись живым, золотисто-жёлтым цветом на фоне широкого расправленного поверх рубахи воротника нижней белой сорочки.

Уильямс отвесил полупоклон последнему, долго не отпускавшему его мужчине, и опираясь на свой посох, направился в сторону дороги. За несколько шагов до неё он повернул голову в сторону Скрижаля, и взгляды их встретились. Уильямс остановился, приподнял в знак приветствия шляпу и кивнул головой.

— Вы решили поселиться у нас? — приветливо спросил он.

— О нет-нет... — замялся Скрижаль. Он подошёл поближе и сказал как есть: — Я живу в Нью-Йорке...

— Хм... — удивился Уильямс. — Не в моих правилах расспрашивать человека, кто он и откуда, но как член правления Провиденса я всё же должен знать о целях всех приезжающих... особенно в это военное время.

— Я хотел бы помочь вам... вам лично... чем смогу, — неуверенно произнёс Скрижаль. Он не мог лукавить.

Уильямс бросил хитрый взгляд исподлобья:

— Уж не моя ли Мэри упросила вас приехать? Весь Ньюпорт знает, что Роджер Уильямс остался в Провиденсе без присмотра...

Скрижаль улыбнулся в ответ.

— Спасибо, дорогой, только помощник у меня уже есть... Но уж коль приехали, пойдёмте ко мне, — по-дружески предложил Уильямс.

Они прошли мимо двух пепелищ, на одном из которых возвышался уцелевший дымоход. Руины не выглядели угнетающими. На ухоженных участках земли были разбиты капустные грядки; ровными рядами поднимались всходы кукурузы. По другую сторону дороги зеленели деревья. Ветер уже поутих. Тучи почти рассеялись. Этот июньский день, начавшийся с холодного хмурого утра, обещал быть тёплым и солнечным. Жизнь побеждала опустошения и разруху.

У колодца они свернули в сторону довольно большого одноэтажного дома с высокой двускатной крышей.

— А вон и мой помощник, — улыбнулся Уильямс.

Около дома на одной из лавок сидел краснокожий черноволосый мальчик лет двенадцати-тринадцати. Волосы спадали ему на плечи. На нём была только набедренная повязка. Он стругал ножом толстую палку.

Мальчик отложил нож в сторону, встал и почтительно наклонил голову. Уильямс в ответ помахал ему рукой.

— У него длинное имя: Нанхиганак, — сказал Уильямс Скрижалю. — Я зову его Нанхи. Его отец доставлял мои письма в Бостон и приносил оттуда мою почту. Но он погиб этой зимой в сражении у Большого болота. А мать Нанхи умерла ещё раньше... Он не раз ночевал у меня вместе с отцом. А этой зимой Нанхи пришёл ко мне раненый с простреленной рукой и попросил взять его к себе... Из всего их поселения он один остался в живых.

Уильямс пригласил Скрижаля в дом, но открыв дверь, остановился.

— Ох... Простите, пожалуйста, за беспорядок, — извинился он.

По всему полу лежали подстилки.

— Нанхи! Убери, пожалуйста, матрасы, — попросил Уильямс.

Мальчик аккуратно сложил матрасы один на другой в дальнем углу комнаты, снял с крюков два подвешенных к перекладине стула и поставил их по обе стороны узкого стола, который упирался в стену, чуть в стороне от окна.

— Спасибо, дорогой... — поблагодарил его Уильямс. — Иди, продолжай делать своё важное дело.

Мальчик кивнул, вышел и закрыл за собой дверь.

Уильямс пригласил Скрижаля сесть, повесил свою шляпу и трость на свободные крюки, вбитые в деревянную перекладину, подошёл к столу и тяжело опустился на стул. Скрижаль сел напротив него.

— Когда-то я мог пройти сотню миль за три-четыре дня и не чувствовал такой усталости, как теперь... когда хожу, как черепаха, — улыбнулся Уильямс.

Он предложил Скрижалю воды и потянулся к прибитой к стене полке, на которой стояли глиняные кувшины, чашки и оловянная посуда. Скрижаль поблагодарил и отказался.

Какое-то время они молча внимательно смотрели друг на друга. Это был очень обаятельный, умудрённый годами, но не утративший жизнелюбие человек. Его добродушное, испещрённое морщинами лицо и сердечный приветливый взгляд отражали, казалось, саму сущность отцовства. Седыми были не только его густые волосы, но даже брови. «Очень светлый человек», — подумал Скрижаль.

— Ну так чем же вы можете мне помочь? — медленно с расстановкой спросил Уильямс. Он приветливо улыбнулся и пригладил свои пышные усы.

Скрижаль мог говорить с ним только начистоту.

— Совсем недавно я понял, что Провиденс стал первым цивилизованным, действительно свободным городом в мире... Люди здесь не скрывают свои убеждения, не боятся преследований за веру и каждый год сами выбирают правительство. Но об этом мало кто знает... Я хочу рассказать о вас родным в Нью-Йорке и знакомым, которые живут по другую сторону Атлантики.

Лицо Уильямса ещё больше просветлело.

— Хм... Вам уже многое известно, — ухмыльнулся он. — Что же ещё вас интересует?

Скрижалю в самом деле многое открылось, но ему недоставало впечатлений, которые складываются только у современника, участника событий.

— Прежде всего, я хотел увидеть всё своими глазами... и увидеть вас... — откровенно ответил он. — И ещё хотел узнать о вашем отношении к войне... Род-Айленд не участвует в ней, колонией руководят квакеры... Но если бы вы стали губернатором в этом году... воевал бы Род-Айленд с индейцами или нет?

Уильямс помрачнел. Было видно, что вопрос задел его за живое.

— Если бы власти Конфедерации прислушались ко мне, война бы не началась, — грустно ответил он. — Это мы, англичане, виновны в случившемся... Я пытался предотвратить кровопролитие — сделал, всё что мог, но Бостон остался глух к моим призывам.

Скрижаль хотел узнать, чтó предпринял бы Уильямс, находясь у власти именно теперь, когда белые и краснокожие люди истребляют друг друга, но прямого ответа не услышал.

— Сколько раз я говорил, что всё может закончится именно этим... — Уильямс провёл ладонью по лицу, как будто гнал от себя назойливые мысли. — Теперь я хорошо понимаю, через что прошёл пророк Иеремия, когда предсказывал кару своему народу...

Кто-то постучал в дверь.

Уильямс вздрогнул.

— Да, войдите! — громко произнёс он.

В дверях появилась женщина.

— Ой, простите, пожалуйста, мистер Уильямс, — сказала она, снимая большую шляпу.

Женщина явно испытывала неловкость, из-за того что прервала разговор.

— Я зайду в другой раз, — она ещё раз отвесила лёгкий поклон и уже закрывала за собой дверь.

— Постой, Маргарет! А что ты хотела? — остановил её Уильямс.

Женщина опять показалась в дверях.

— Хотела с вами посоветоваться, — ответила она и смутилась ещё больше. Держа шляпу в одной руке, она другой теребила белый чепец, который полностью прикрывал её волосы.

— Подожди, пожалуйста, во дворе, — попросил Уильямс.

Женщина поблагодарила его и вышла.

Уильямс о чём-то задумался.

— Индейцы — миролюбивый и гостеприимный народ, — заговорил он. — Я подолгу жил среди них, прошёл с ними сотни миль, и проплыл не меньше... Они не раз спасали мне жизнь и в море, и на суше. Они часто спрашивали меня, зачем англичане пришли сюда и почему меряют других по себе... «Англичане — это люди, которые хотят стрелять», — говорят индейцы... И мне кажется, они во многом правы. Во всяком случае, они лучше нас. У англичан и французов, да и везде в Европе, убийства, грабежи, насилия происходят сплошь и рядом, а у индейцев такое случается довольно редко. Они ходят почти голыми, но не распутничают. Измена супругу после вступления в брак у них считается позорным, отвратительным поступком. Я знаю супружеские пары, которые прожили вместе тридцать, сорок лет...

Откуда-то время от времени доносился стук, будто кто-то стучал по дереву или рубил дрова.

— Индейцы не закрывают свои жилища ни днём ни ночью, — продолжал Уильямс. — Любых гостей, включая англичан, пригласят к себе, а сами будут ночевать под открытым небом, чтобы гостям было удобно спать в их вигваме... Они очень любят своих детей. У них нет сирот и нет нищих; они во всём помогают друг другу...

Уильямс пристально посмотрел в глаза Скрижалю.

— Мы пытаемся обратить их в христианство, но скажите мне, пожалуйста, кто из нас в большей степени христиане? — спросил он.

Скрижаль не знал, что ответить, и промолчал.

— Вы слышали что-нибудь о смерти Конончета, вождя наррагансеттов? — поинтересовался Уильямс.

— Нет, — ответил Скрижаль.

В дверь опять постучали.

— Да-да, войдите! — откликнулся Уильямс.

Это был Нанхи.

— Сделал! — радостно выпалил он, показывая табуретку с тремя ножками.

Уильямс попросил его сесть на табуретку и проверить её на прочность. Сев на неё, мальчик попытался её раскачать.

— Ну вот теперь гораздо лучше... Молодец! — похвалил его Уильямс. — Отнеси её теперь, пожалуйста, мистеру Кларку. Он расчищает место под дом, около мельницы. Скажи, пусть чаще отдыхает. Понял?

— Понял. Отдыхает, — повторил Нанхи и почтительно кивнул головой.

— И ещё скажи, пусть опять приходит к нам ночевать. Пусть обязательно приходит, — наставлял его Уильямс.

— Пусть приходит, — повторил Нанхи. Он подхватил табуретку и быстро вышел из дома.

— Очень хороший мальчик... — улыбнулся Уильямс.

Он опять погрустнел и надолго задумался.

— Так вот, о смерти вождя наррагансеттов... — вернулся он к тому, о чём недоговорил. — Когда Конончета схватили и предложили сохранить ему жизнь в обмен на заключение мира, он отказался от сделки. «Тогда ты умрёшь», — сказал ему капитан. «Мне нравится это, — ответил Конончет. — Я умру раньше, чем размякну душой и скажу что-нибудь, за что Конончету должно быть стыдно». Но просто лишить его жизни конфедератам было мало. Чтобы связать своих союзников-индейцев кровью общего врага, пуритане поручили именно им расправиться с Конончетом. И добились своего. Пекоты убили Конончета, могикане отрезали ему голову и четвертовали, ниантики сожгли останки, а голову в знак дружбы послали конфедератам. И этих святош вовсе не ужаснул такой подарок. Напротив, они торжествовали.

В глубоких глазах Уильямса заиграли искринки. Его взгляд, наполненный внутренней силой, стал ещё пронзительней.

— Если это по-христиански, то я не христианин, — твёрдо сказал он. — Христианство это любовь, как я его понимаю; любовь и ничего больше. Коль так, то все церкви основаны на лжи. После времён апостолов в мире не было и до сих пор нет истинных христиан. Если...

В дверь опять постучали, но Уильямс досказал то, что хотел:

— Если христианство — это действительно любовь, то не нам следует миссионерствовать, а скорее индейцам: им обращать нас.

Он повернул голову в сторону двери и повысил голос:

— Входите!

Двое вооружённых людей в шлемах и железных корсетах ввели в дом молодого черноволосого индейца с открытым красивым торсом.

— Он говорит, что принёс вам письмо, но мы видим его первый раз, — сказал худой голубоглазый парень и поставил свой мушкет прикладом на пол.

— Да, письмо, — кивнул индеец. Он открыл висевшую на бедре сумку, достал из неё сложенный лист бумаги и сделал шаг в сторону Уильямса, однако второй вооружённый мужчина, который был значительно старше, остановил его, положив ему руку на плечо.

Голубоглазый парень взял у индейца сложенный лист, подошёл к столу и протянул письмо.

Уильямс развернул бумагу и быстро пробежал её глазами.

— Пусть он подождёт на скамейке у дома, пока я напишу ответ, а вы можете идти, — сказал Уильямс охранникам. — Благодарю вас.

Солидный мужчина хотел возразить, но Уильямс опередил его:

— И в следующий раз не задерживайте его. Пусть идёт прямо ко мне.

— Капитан Феннер поручил нам не спускать с него глаз, — растерянно произнёс старший конвоир.

— Я поговорю с капитаном, — заверил его Уильямс. — Большое спасибо за бдительность.

Ещё прежде, чем худощавый парень закрыл за собой дверь, Скрижаль решил попрощаться и уйти. Он почувствовал неловкость, из-за того что задерживает очень занятого человека, но Уильямс остановил его порыв, положив свою ладонь на его руку:

— Подождите ещё немного. Простите, пожалуйста. Я не ответил на ваш вопрос... Так вот... Теперь, когда льётся кровь, одних уговоров мало. Род-Айленд сохраняет нейтралитет в этой войне, а пострадал больше всех воюющих колоний. Если бы губернатором был я, мы взялись бы за оружие и защищали бы наши города... Если мои бывшие друзья стреляют в моих близких, я обязан дать им отпор... И я всё ещё пытаюсь докричаться до глухих мечтателей из Ньюпорта.

Уильямс бросил взгляд на отложенное в сторону письмо и взял его в руки.

— Впрочем, не только до мечтателей... и не только из Род-Айленда. — закончил он свою мысль. — Хорошо, что вторая страница осталась почти пустой... — сказал он, перечитывая письмо. — Смогу ответить... У меня закончилась бумага.

Скрижаль подосадовал, что не захватил с собой блокнот; подарил бы — тогда действительно помог бы хоть чем-то.

Они очень тепло попрощались.

— Пригласите, пожалуйста, Маргарет, — попросил Уильямс. — Она уже, наверное, заждалась.

55

*

Война вскоре закончилась. Вождя племени вампаноагов Метакомета-Филипа выдал англичанам индеец, христианин, получивший при крещении имя Джон Алдерман. В Род-Айленде, недалеко от холма, известного под названием «Гора Надежды» — Mount Hope, Метакомет был убит и обезглавлен, а его тело четвертовано. Скрижаль узнал и то, что Алдерман продал отрезанную голову Метакомета колонии Плимута, где она провисела на видном месте в течение двадцати лет. Одну отрубленную руку Метакомета Алдерман послал в качестве трофея в Бостон, а другую за деньги показывал желающим.

В войне короля Филипа погибли не менее тысячи колонистов. Из девяноста поселений Новой Англии более половины подверглись нападению и разгрому; многие из них — до полного разрушения. Число убитых индейцев, включая женщин и детей, было в три раза больше. Некоторые племена англичане практически истребили, пленных продали в рабство, а земли индейцев конфисковали. Когда Скрижаль подводил кровавые итоги этой войны, у него не выходили из головы слова Роджера Уильямса: «Род-Айленд был куплен любовью».

____________________

Читать следующую главу

Вернуться на страницу с текстами книг «Скрижаль»

На главную страницу