Ростислав Дижур. «Скрижаль». Книга 5. Становление либеральных взглядов во Франции во второй половине ХVIII века. Дидро и Энциклопедия

___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

Становление либеральных взглядов во Франции во второй половине ХVIII века. Дидро и Энциклопедия.

Дени Дидро был человеком очень широкого кругозора. Сферы его деятельности, так же как разносторонность таланта Вольтера, трудно очертить границами. Он был философом, писателем, драматургом, политологом, переводчиком, искусствоведом, литературным критиком, театроведом.

Дидро являлся главным редактором «Энциклопедии, или Толкового словаря наук, искусств и ремёсел». Работой над Энциклопедией он сплотил лучшие умы Франции. Это многотомное издание выходило с 1751 по 1772 год в Париже. Оно сыграло очень важную роль в становлении свободомыслия в Западном мире.

Екатерина II хранила у себя рукописи Дидро, в которых он убеждал её в необходимости коренных преобразований в России. Эти рукописи пылились в библиотеках русских монархов в течение более ста лет, прежде чем были опубликованы.

258

*

В августе 1776 года Вольтер закончил письмо, адресованное Дидро, словами: «Живите долго, месье, и нанесите смертельный удар монстру, которому я только надрал уши». Монстр, в схватку с которым вступили в ХVIII веке здравомыслящие, талантливые, смелые французы, оказался более живучим, чем предполагал их главный учитель. Но этот хищный зверь в противоборстве с вольнодумцами пообломал свои когти и потерял почти все зубы. И Дидро во многом этому поспособствовал.

Проследив жизненный путь Вольтера, Скрижаль немало узнал о трудностях издания Энциклопедии; история её появления могла бы послужить темой для большого захватывающего романа. Теперь, когда Скрижаль хорошо представлял положение дел в общественной и интеллектуальной жизни французов в середине XVIII века, он мог ближе познакомится с перипетиями публикации и содержанием этого уникального труда. Но прежде всего он решил узнать о жизни и становлении взглядов человека, благодаря самоотверженным усилиям которого осуществилось издание Энциклопедии.

259

*

Дени Дидро родился в 1713 году в Шампани, в городе Лангре, в обеспеченной семье. Его отец был мастеровым — изготовлял ножи и хирургические инструменты. Родители определили мальчика в иезуитский колле́ж, который находился в городе. Местные преподаватели, видимо, знали своё дело. Во всяком случае, пятнадцатилетний юноша отправился в Париж с намерением вступить в орден Иисуса. Дидро продолжил учёбу в одном из коллежей Парижа. Он не только не стал иезуитом, но усомнился в истинности христианской религии.

После получения в 1732 году звания магистра искусств он занялся самообразованием. Никакое дело, приносящее заработок, его не интересовало. Отец негодовал и лишил сына всякой материальной помощи. В течение десяти лет Дидро жил впроголодь. Часто случалось, у него не было ни гроша, ни куска хлеба. Он перебивался тем, что давал уроки математики и английского языка, а заработанные деньги тратил на выплату долгов и покупку книг. Он зачитывался работами Локка, Гоббса, Ньютона, Свифта и других английских авторов. Огромное впечатление на него произвели «Философские письма» Вольтера.

Некоторую известность Дидро принёс сделанный им перевод части сочинения Энтони Эшли Купера, графа Шефтсбери «Характеристики людей, нравов, мнений, времён». В этом труде Шефтсбери осуждал фанатизм и суеверия. Первой самостоятельной работой Дидро стали «Философские мысли», которые он опубликовал в 1746 году в Нидерландах, в Гааге, без указания своего имени. Уже в июле того же года Парижский парламент присудил эту книгу к сожжению, за то что в ней, как гласил приговор, все религии ставились на один уровень и ни одна из них не признавалась истинной.

260

*

В «Философских мыслях» Скрижаль нашёл клубок противоречивых высказываний, которые видимо шли от ещё не определившихся взглядов Дидро и от желания сгладить наиболее острые из них. После смелых заявлений, выражающих несогласие с церковными догматами, он как бы спохватывался и пытался выдать себя если не за благочестивого христианина, то за верного сына своего народа, который не изменит вере предков.

Честный человек, слыша, как Богу вменяют суровость, чувство гнева, мстительность, осуждение большинства людей на гибель, должен пожелать, чтобы такого существа никогда не было, пишет Дидро в этой небольшой, в тридцать страниц книжице. А чуть далее по тексту он категорически заявил:

XV Я говорю вам, что Бога нет; что Творение — химера; что вечность мира не более трудно уяснить, чем вечность духа; что из-за моей неспособности постичь, как движение могло породить вселенную, которую оно так хорошо сохраняет, было бы нелепо устранять эту трудность с помощью предположения Существа, которое я тоже не могу постичь...

Дидро подразделил атеистов на три категории: настоящие атеисты, скептики и бахвалы; первые прямо заявляют, что Бога нет, вторые не имеют определённого мнения о существовании Бога, а третьи лишь прикидываются убеждёнными в том, что Бога нет. Сказав об этом, Дидро заметил, что жалеет настоящих атеистов, ненавидит бахвалов и молит Бога о просвещении скептиков. Это отмежевание Дидро от всех неверующих никак не вязалось с его категоричным утверждением: «Я говорю вам, что Бога нет».

Возможно в пору написания «Философских мыслей» Дидро относил себя к атеистам-скептикам. «XXXI Скептицизм — это первый шаг к истине. Он должен распространяться на всё, потому что является пробным камнем», — пишет он далее. Однако такое предположение непросто было согласовать с его утверждением, что правоту религиозных взглядов нужно доказывать опираясь на доводы разума, — что именно разум содержит в себе критерий истины. К тому же Дидро назвал себя христианином и заявил о неоспоримости положений своей веры: «LVII Святоши, я христианин не потому, что святой Августин был одним из них, а потому, что это согласуется с разумом»; «LVIII Я родился в католической, апостольской Римской церкви; и я полностью подчиняюсь её постановлениям. Я хочу умереть в религии моих отцов...». Тем не менее на следующей странице, в очередной раз противореча сказанному ранее, Дидро отказался признать догматы церкви достаточно обоснованными: «LIX Я вполне знаю доказательства моей религии и я признаю́, что они сильны; но будь они даже в сто раз сильнее, христианство всё ещё не будет доказано мне». Из заключительной главы книги следует, что системой взглядов, которая отражает действительное положение вещей в мире, Дидро считал в то время не атеизм и не христианство, а деизм — естественную религию.

261

*

Вполне определённо и решительно Дидро заявил о своих убеждениях в «Добавлении к “Философским мыслям”», которое он написал после издания “Философских мыслей”», а опубликовал только в 1770 году в Нидерландах, тоже анонимно. На этих десяти страницах текста Дидро резко отмежевался от христианства. Вера и разум несовместимы друг с другом, утверждает он здесь, — нужно внимать разуму и не поддаваться уверениям богословов. Своё отношение к учению церкви он пояснил на примере: «VIII У меня, заблудившегося ночью в огромном лесу, есть только маленький огонёк, освещающий мой путь. И тут появляется незнакомец и говорит мне: “Друг мой, задуй свою свечу, чтобы верней найти дорогу. Этот незнакомец — богослов”».

В «Добавлении к “Философским мыслям”» Дидро поставил под сомнение достоверность сообщений евангелистов, назвал сказкой искушение Иисуса дьяволом, подшутил над непорочным зачатием девы Марии и раскритиковал церковные догматы. Лаконично, как всё изложенное в «Добавлении», Дидро высказался также о жестокости библейского Бога, почитаемого церковью: «XVI Бог христиан — это отец, который чрезвычайно дорожит своими яблоками и очень мало — своими детьми». Взгляды, усвоенные с детства, мешают и мусульманину, и христианину увидеть мир таким, каким он есть на самом деле, но разум зрелого человека в равной степени отвергает обрезание и крещение, заявил Дидро; истинная религия должна быть всеобщей и очевидной для всех, но такой не существует, чем доказывается ложность каждой из существующих религий.

262

*

В 1747 году полиция произвела обыск в квартире Дидро. Приходской священник района, где он жил, сообщил его адрес начальнику парижской полиции, указав что этот человек — вольнодумец, не имеющий ни профессии, ни средств к существованию, и что он является автором философских работ, в которых нападает на христианскую религию. В этот раз Дидро отделался лишь конфискацией едва законченного сочинения; оно называлось «Прогулка скептика, или Аллеи».

К тому времени у Дидро была уже семья. В 1743 году, не получив благословения родителей, он женился на Анне-Антуанетте Шампьон. Это была недалёкая ворчливая женщина. Она не интересовалась занятиями мужа. Дидро изменял ей. Принято считать, что роман «Нескромные сокровища» он написал заключив пари со своей любовницей Мадлен де Пюизье: он якобы поспорил с ней, что эта работа займёт у него всего лишь несколько дней. Сюжет романа построен на опытах султана с волшебным перстнем, вращение которого перед женщиной заставляет её гениталии, иначе — «сокровища», озвучивать её тайные мысли. В этой книге Дидро высмеял нравы французов. Он посмеялся над правителями и придворными, над священниками и учёными, над монахами и монахинями; он нелестно отозвался о всех женщинах и позволил себе пародировать Иисуса.

В июле 1749 года в дом к Дидро пришли полицейские и обыскали его квартиру. Его арестовали и заключили в Венсеннский замок. Сыщикам, видимо, было хорошо известно, что он является автором «Философских мыслей», «Письмá о слепых в назидание зрячим», «Нескромных сокровищ», «Белой птицы, голубой сказки». По крайней мере, следователь спрашивал его о каждом из этих сочинений. Дидро отвечал: «Нет», «Не я», «Не знаю». Своей книгой он назвал только конфискованную у него при первом обыске «Прогулку скептика». На протоколе этого допроса была сделана приписка: «Среднего роста, лицо довольно благопристойное, парень очень умный, но чрезвычайно опасный».

Дидро провёл в заключении чуть больше трёх месяцев. К тому времени он был уже главным редактором Энциклопедии. Скрижаль встретил разные объяснения причин выхода Дидро на свободу, но достоверно известным нашёл лишь то, что взволнованные книгоиздатели опасались потерять деньги, вложенные в это предприятие, и они ходатайствовали об освобождении заключённого. В письмах к государственным мужам Франции они аргументировали свои просьбы тем, что без Дидро это большое начатое дело обречено на провал.

263

*

Скрижаль поинтересовался историей энциклопедий, и он узнал, что сочинения, которые содержали накопленные человечеством знания, появлялись с древних времён. Сохранились сведения о терминологических словарях, существовавших в Древнем Египте во II тысячелетии античной эры. В XII–X веках античной эры энциклопедические труды появились в Китае. Сочинения энциклопедического характера писали и древние греки: Демокрит, Спевсипп, Аристотель, и древние римляне: Марк Теренций Варрон, Авл Корнелий Цельс, Плиний Старший. «Естественная история» Плиния, завершённая им в 77-м или 78 году по христианскому летосчислению, содержала сведения о космосе и о человеке; она включала в себя ряд книг по географии, книги о животном и растительном мире, о металлах и драгоценных камнях, о лекарствах и некоторых видах искусств.

В христианскую эпоху, после тысячелетнего упадка Западной культуры, в Европе стали появляться труды с систематизацией материалов, относящихся к некоторым областям знаний. До начала XVIII столетия это были главным образом сочинения по богословию, философии, истории, праву, языкознанию и другим гуманитарным наукам. Популярные энциклопедии, вышедшие в начале XVIII века в Англии, тоже не являлись универсальными: в них содержались сведения по естествознанию, математике и технике. Наиболее известными из них были «Технический лексикон, или Всеобщий английский словарь наук и искусств» Джона Харриса и «Циклопедия, или Всеобщий словарь ремёсел и наук» Эфраима Чемберса. Коммерческий успех энциклопедий в Англии побудил французского книгоиздателя Андре Ле Бретона перевести их на французский язык.

К работе над переводами энциклопедии Чемберса с английского языка Ле Бретон привлёк Дидро и Д’Аламбера. Видимо именно они убедили его отказаться от первоначального замысла и создать уникальную энциклопедию, которая охватывала бы все области знаний и технических достижений человечества. Во всяком случае, Ле Бретон заключил с ними такой договор.

264

*

Находясь в тюрьме, Дидро составил предисловие к первому тому Энциклопедии — «Проспект», где сказал: «До сих пор никто ещё не задумывал такой большой труд или по крайней мере никто не выполнил его». Одна из главных целей этого начинания — запечатлеть историю человеческого разума, донести её до будущих поколений, пояснил он. «Пусть Энциклопедия станет святилищем, где знания людей будут защищены от времени и революций», — подытожил Дидро. Он сообщил также, что в работе над Энциклопедией примут участие многие учёные и специалисты и что весь её материал предполагается свести к трём главным разделам: наук, свободных искусств и механики. О начатой работе над третьим из этих разделов Дидро сказал, что авторы Энциклопедии получают помощь от наиболее искусных мастеров Франции, ходят в мастерские и участвуют в производственных процессах с целью лучше понять то, что будут разъяснять другим. Хотя Дидро говорил от имени всех авторов, эту трудоёмкую подготовительную работу он проделывал сам.

Публикация «Проспекта» вызвала большой интерес среди образованных людей. Первый том Энциклопедии вышел в конце июня 1751 года. Несмотря на немалую стоимость, он быстро разошёлся. Число подписчиков росло — и книгоиздатели увеличили тираж.

Противодействие выходу Энциклопедии — прежде всего со стороны иезуитов и членов Парижского парламента — тоже набирало силу. Первой победой ревнителей веры стало осуждение аббата Жан-Мартена де Прада. Поводом для гонений послужила его статья «Достоверность» из второго тома Энциклопедии. В январе 1752 года богословский факультет Сорбонны раскритиковал диссертацию Жан-Мартена де Прада как являющуюся антихристианским произведением, хотя ранее он успешно защитил эту диссертацию в стенах Сорбонны. Богословский факультет лишил Прада учёной степени. Парижский архиепископ выступил с пастырским посланием, в котором осудил его и обвинил философов в безбожии. Парижский парламент приговорил диссертацию Прада к сожжению, а его самого постановил арестовать. Аббат успел скрыться; по рекомендации Вольтера Фридрих II принял его в Берлине на должность своего чтеца. Некоторые авторы Энциклопедии также вынуждены были уехать из Франции, чтобы избежать угрожавшей им опасности.

265

*

Иезуиты и духовенство продолжали обвинять авторов Энциклопедии не только в безбожии, но и в подрыве государственных устоев. Поводом для нападок послужила статья Дидро «Политическая власть» — Autorite politique, напечатанная в первом томе. Статья начиналась словами: «От природы ни один человек не получил право повелевать другими людьми. Свобода — это дар небес, и каждый имеет право наслаждаться ею как только начинает пользоваться разумом». Верховная власть в стране принадлежит народу; правители получают её только во временное пользование; они не могут распоряжаться своими подданными без согласия нации, утверждал Дидро в этой статье. «Не государство принадлежит государю, а государь принадлежит государству», — заявил он. Если же узурпатор признаёт лишь один закон — закон силы, то угнетённый народ, который сбрасывает своё ярмо, действует в соответствии с законом.

В феврале 1752 года, через месяц после выхода второго тома Энциклопедии, Государственный совет короля постановил прекратить её издание. В указе, в частности, говорилось: «Его Величество признал, что в этих двух томах есть несколько положений, которые стремятся уничтожить королевскую власть, утвердить дух независимости и мятежа, а также тёмными и двусмысленными выражениями заложить основы заблуждений, порчи нравов и неверия». Выдача обеих томов тем подписчикам, которые не успели их получить, была запрещена. Однако в исполнении этого решения, так же как многих других, французское правительство оказалось непоследовательным: оно пошло на уступки. Большую помощь в возобновлении издания оказал главный директор книжной торговли Кретьен де Мальзерб, который содействовал работе авторов Энциклопедии. Он договорился с иезуитами, что каждый последующий её том будет выпущен при условии, что пройдёт цензуру трёх докторов Сорбонны. И в 1753 году издание было возобновлено.

Продолжая самоотверженно работать над своим общим литературным детищем и привлекая к сотрудничеству лучшие умы Франции, Дидро и Д’Аламбер вынуждены были уступать требованиям цензоров. Поэтому содержание статей по богословию и философии, которые особо заботили ортодоксов, не могло противоречить учению церкви. И всё же редакторы и авторы Энциклопедии смогли донести свои убеждения до сообразительных читателей: они откровенно высказывались в текстах под заголовками, которые, казалось бы, не обещали интересного чтения. Эту выбранную редакторами тактику Дидро изложил в статье «Энциклопедия», включённую в пятый том. О предметах, касающихся предрассудков нации, следует говорить почтительно, но при этом нужно делать ссылки на статьи, где даётся обоснование противоположных суждений, пояснил Дидро. Это позволяет избегать нежелательных последствий и в то же время эффективно действует на умные головы, что способствует изменению господствующих в стране взглядов. Описав приёмы, к которым прибегают авторы этого коллективного труда, Дидро заметил, что считает значительно лучшим говорить правду откровенно.

266

*

Начиная с подготовки пятого тома, одним из автором Энциклопедии стал Вольтер. Он не только подготовил для неё более пятидесяти статей, но и поддерживал Дидро в тяжёлые для него времена. В одном из писем Д'Аламберу, датированных 1770 годом, Вольтер пояснил, почему стоял в стороне от этого начинания: он опасался, что если его имя появится в числе редакторов Энциклопедии, это принесёт ей больше вреда, чем пользы, потому что враги просвещения выискивали бы крамолу даже в самых безобидных текстах.

Нападки на энциклопедистов не прекращались, а после покушения на жизнь Людовика XV в январе 1757 года ещё больше усилились. В конце того же года из печати вышел очередной, седьмой по счёту, том. В него вошла статья «Женева», написанная Д’Аламбером. Её появление повлекло за собой новые, очень серьёзные испытания для коллектива сотрудников Энциклопедии. Издание опять оказалась на грани срыва.

267

*

В статье «Женева» Д’Аламбер рассказал о структуре власти в этой протестантской республике, о правах женевцев и об их повседневной жизни. В статье прозвучали слова о мудром управлении делами в республике и о положительных плодах её демократии. Д’Аламбер упомянул также об университете Женевы, где молодые люди учатся бесплатно, и о большой публичной библиотеке, в которой книги выдают всем гражданам. Сообщив, что жители Женевы хорошо образованы, он добавил: «Там не считают это злом, как принято считать у нас». Д’Аламбер с похвалой отозвался и о местном духовенстве; в частности, он сказал, что пасторы не преследуют друг друга и не ведут между собой ожесточённых споров, хотя расходятся во взглядах: «Многие больше не верят в божественность Иисуса Христа, которую Кальвин, их вождь, так ревностно защищал и за которую он сжёг Сервета». В похвальных словах о достижениях республиканской Женевы ясно прочитывалась критика существующих во Франции порядков.

Д’Аламбер не выдержал травли и отказался от дальнейшего участия в издании Энциклопедии. О причинах своего решения он высказался в письме Вольтеру, датированном 20 января 1758 года:

Я устал от оскорблений и придирок разного рода, которые навлекла на нас эта работа. Злобные и гнусные пасквили, которые печатаются против нас, не только терпимы, но и поддерживаются, поощряются и приветствуются властями; проповеди, или вернее набат, который гремит против нас в Версале в присутствии короля без протеста с чьей-либо стороны, новая нетерпимая инквизиция, которая изощряется в нападках на Энциклопедию и назначает нам новых цензоров, более вздорных и несговорчивых, чем можно найти в Гоа, — все эти причины наряду с другими вынуждают меня навсегда отказаться от этой проклятой работы.

Памфлеты с резкими выпадами против Энциклопедии, которые появлялись в периодических изданиях по указанию короля, Д’Аламбер считал предвестниками грядущих гонений, грозящих кострами. «Это называется собирать хворост для седьмого тома, чтобы бросить нас в огонь с восьмым», — писал он Вольтеру две недели спустя, 8 февраля. Д’Аламбер полагал, что нужно остановить работу над Энциклопедией и дождаться более лучших времён.

Вольтер знал о новых атаках, предпринятых на Энциклопедию и её редакторов, и ещё до получения того январского письма от Д’Аламбера он в нескольких письмах поддержал Дидро и призвал его к борьбе с противниками просвещения. В одном из этих писем Вольтер сказал, что значение Энциклопедии в сто раз важнее, чем ценность словаря Пьера Бейля. Это письмо он закончил словами солидарности с Дидро: «Ваш поклонник и ваш сторонник до гроба. Свободный швейцарец». В следующем письме, посланном видимо через несколько дней, Вольтер ещё раз призвал Дидро продолжать начатое дело несмотря ни на что. «Это кacaeтся великой революции человеческого духа, и это, месье, ваша главная обязанность», — внушал ему Вольтер.

268

*

Дидро не собирался отступать. Больше того, он был настроен гораздо решительнее Вольтера. В отличие от учителя и вождя французских философов, который находился к тому времени почти в полной безопасности, Дидро стоял лицом к лицу с врагами свободомыслия и не сдавал своих позиций. В ответном письме Вольтеру, датированном 19 февраля 1758 года, он ясно заявил об этом:

Отказаться от издания значило бы отступить от образовавшейся бреши и сделать то, что хотят плуты, которые преследуют нас. Если б вы знали, как радовались они, когда стало известно о дезертирстве Д’Аламбера, и на какие хитрости они пускаются, чтобы помешать ему вернуться! Мы не должны ожидать справедливости от разбойников, к которым нас бросили. [...] Что делать? То, что подобает мужественным людям: презирать наших вpaгoв, преследовать их и пользоваться глупостью наших цензоров, как мы делали это раньше. Неужели из-за двух жалких брошюр мы должны забыть свой долг перед самими собой и перед народом? Честно ли обманывать ожидания четырёх тысяч подписчиков, и разве у нас нет обязательств перед книготорговцами? Если Д'Аламбер вернётся и мы доведём дело до конца, разве мы не отомстим за себя?

Дидро не смог убедить Д’Аламбера изменить своё решение. Вольтеру это тоже не удалось. По разным причинам от работы над Энциклопедией отстранились также Жан-Жак Руссо, Андре Морелле и Жорж-Луи Бюффон.

Следующим ударом, который пришлось пережить Дидро, было решение Парижского парламента начать судебный процесс против книг, подрывающих устои государства и религии. Главными обвиняемыми на этом судилище были Энциклопедия и книга Гельвеция «О разуме» — De l’esprit. В феврале 1759 года Парламент приговорил труд Гельвеция к сожжению, а в марте Государственный совет короля постановил запретить издание новых томов Энциклопедии и прекратить распространение уже отпечатанных. Деньги подписчикам надлежало вернуть.

Вольтер пытался склонить Дидро к перенесению издания Энциклопедии из Франции в Нидерланды или в Пруссию, но Дидро не думал отступать. 1 мая 1759 гoда он в письме Мельхиору Гримму сообщил, что участники совещания, которое прошло у Ле Бретона, поклялись довести задуманное до конца. Авторы Энциклопедии продолжили работать в условиях конспирации. Это запрещённое предприятие не закрыли во многом благодаря нескольким прогрессивно мыслящим людям, которые находились в правительстве Франции: они хотели помочь энциклопедистам завершить начатый труд.

В 1762 году Екатерина II, зная о запрете на публикацию Энциклопедии во Франции, предложила Дидро любую помощь, включая перевод всех работ по изданию оставшихся томов в один из городов Российской империи. При этом она пообещала ему свою поддержку и свободу творчества. Но ни посулы Екатерины, ни советы Вольтера принять это заманчивое предложение не поколебали решимости Дидро.

269

*

В 1765 году все десять завершающих томов Энциклопедии, с восьмого по семнадцатый, были отпечатаны и тайно доставлены подписчикам. На книгах значилось, что они вышли в Швейцарии. В предисловии к восьмому тому Дидро сообщил читателям о гонениях, пережитых авторами Энциклопедии:

Когда мы начали заниматься этим предприятием, пожалуй самым большим из когда-либо задуманных в литературе, мы ожидали только тех трудностей, которые возникнут из-за его масштаба и разнообразия содержания; но это была мимолетная иллюзия, и вскоре мы столкнулись с множеством физических препятствий, которые мы предвидели и которые усилились бесконечными моральными препятствиями, к которым мы не были готовы. [...]

Из всех гонений, которые происходили во все времена среди всех народов против тех, кто посвятили свою жизнь заманчивому и опасному стремлению внести свои имена в список благодетелей человечества, нет почти ни одного, которое не применялось бы против нас. Мы испытали всё, что история сообщает нам о происках зависти, лжи, невежества и фанатизма. В течение двадцати лет подряд мы едва ли можем сосчитать несколько минут покоя.

Дидро поделился с читателями и тем, что авторы Энциклопедии, как ни тяжело им было, не хотели покидать своё отечество, своих родных и друзей в надежде, что придёт время — и правители поймут, какое это благо управлять просвещёнными людьми. Если на земле произойдут какие-то страшные катаклизмы, — если разрушатся города и снова возобладает невежество, — но сохранится хоть один целый комплект Энциклопедии, то не всё окажется погибшим, сказал Дидро.

Здесь же, в предисловии, он поблагодарил всех людей, которые помогли изданию осуществиться. Особую признательность он выразил Луи де Жокуру. Жокур, помощник и друг Дидро, отдавал работе над Энциклопедией всё своё время и все силы. Он не гнушался выполнением самых неблагодарных дел и написал во много раз больше статей, чем кто-либо другой. «Никогда покой, выгода и здоровье не приносились в жертву более полно и безоговорочно», — сказал Дидро о Жокуре. О своей роли в этом коллективном труде он умолчал. По числу его статей, вошедших в Энциклопедию — более тысячи двухсот, — Дидро значительно уступил Жокуру, однако помимо общего руководства изданием, а также редактирования и корректуры каждого из основных томов он подготовил одиннадцать томов иллюстраций к текстам. А в написанных им статьях он обобщил опыт, достижения и знания человечества по астрономии, химии, ботанике, физике, минералогии, металлургии, географии, медицине, коммерции, логике, грамматике, юриспруденции, архитектуре, земледелию и сельскому хозяйству, истории мира и мировых религий, литературе и искусству, магии и гаданию, философии и богословию.

270

*

Перед самым выходом этих десяти завершающих томов Энциклопедии Дидро испытал потрясение. Ле Бретон, опасаясь репрессий, а главное, видимо, потери денег, в течение нескольких лет втайне правил уже подписанные к печати листы: он убирал или сглаживал наиболее острые тексты. Когда Дидро узнал об этом, он, по свидетельству Гримма, пришёл в бешенство; он рыдал от отчаяния и бессилия. Изменить что-либо было уже поздно.

12 ноября 1764 года Дидро отправил Ле Бретону письмо. Скрижаль прочёл его как послание смертельно раненного, истекающего кровью человека своему убийце. «Вы пронзили моё сердце кинжалом...» — писал он Ле Бретону. Собрав силы, Дидро высказался о том, что Ле Бретон трусливо обманывал его в течение двух лет и что своим подлогом он осквернил работу двадцати честных людей, которые самозабвенно отдавали своё время и свой талант ради победы добра и справедливости; результат двадцати пяти лет трудов, страданий, опасностей и всякого рода унижений оказался изуродованным. Назвав этот подлог предательством и беспримерным злодеянием, Дидро сказал, что человек, совершивший такое вероломство, уже никогда не смоет с себя позор. Чтобы разделить боль Дидро, Скрижаль выписал несколько фраз из этого письма от руки:

Я плакал от ярости в вашем присутствии; я плакал от боли в моём доме, перед вашим партнёром М. Бриассоном, и перед моей женой, моим ребёнком и моим слугой. Я слишком много страдал и чрезвычайно страдаю теперь. И это неизлечимо. [...] Вы кастрировали наш труд, расчленили, изуродовали, разорвали в клочья — беспечно, грубо. Вы сделали нас скучными и плоскими. Вы исключили из своей книги то, что сделало бы её привлекательной, острой, интересной и новаторской. Вы будете наказаны материальными потерями и бесчестием...

Дидро ошибся в предсказании финансового провала издателей. Ле Бретон и три его компаньона получили от продажи Энциклопедии два с половиной миллиона ливров чистой прибыли.

Несмотря на то что важные статьи, отредактированные Ле Бретоном, во многом потеряли свою остроту, на Дидро опять обрушился гнев духовенства и членов Парижского парламента. Опасаясь за его жизнь, Вольтер посоветовал ему уехать из Франции. Для таких опасений были серьёзные основания.

271

*

В феврале 1766 года светский суд постановил отрезать язык, обезглавить и сжечь молодого дворянина Франсуа-Жана Лефевра де Ла Барра за осквернение креста, за неуважение к таинству причастия и за увлечение крамольными книгами. Преследование Ла Барра началось с того, что его бездоказательно признали виновным в повреждении распятия на мосту; этот проступок, совершение которого Ла Барр отрицал, стражи закона утяжелили тем, что он вместе со своими друзьями выказывал неуважительное отношение к церкви. А закончилось расследование тем, что сыщики при обыске в доме этого дворянина нашли «Философский словарь» Вольтера. В июне того же года Парижский парламент утвердил это дикое решение суда. Согласно приговору, Ла Барра перед казнью пытали, затем палач отрубил ему голову, после чего тело сожгли на костре вместе с прикреплённой на груди книгой — «Философским словарём». Ла Барру было всего лишь двадцать лет.

Дидро вполне осознавал степень опасности, которая ему грозила. В ответном письме Вольтеру, не датированном, но отправленном в июле или августе 1766 года, он сказал, что знает, где живёт: в стране беззакония, — в стране, где негодяи в течение суток могут отнять у честного человека состояние и обесчестить его, — в стране, где достойного гражданина могут лишить свободы и убить, потому что тираны подозрительны и ни во что не ставят жизнь человека. «Они только что убили ребёнка за глупость, которая заслуживала разве что небольшого отцовского внушения», — сказал Дидро о казни Ла Барра. Признавшись, что внутренний голос тоже велит ему «Беги!», Дидро возразил Вольтеру, что последовать этому совету не позволяют его обязательства перед женой, дочерью и друзьями; да и в жизни, если она лишёна главного, он не видел смысла: «И скажите, что мне делать с моим существованием, если я могу сохранить его только отказавшись от всего, что мне дорого?». Дидро не уехал из Франции.

272

*

Скрижаль ожидал увидеть в томах Энциклопедии небольшие статьи, а нашёл много пространных трактатов. Они выглядели слишком растянутыми, но он понимал, что эти тексты нельзя судить по меркам читателя, живущего на рубеже второго и третьего тысячелетий, — человека, разбалованного обилием и доступностью любого рода литературы. Скрижаль вполне осознавал, какое большое влияние могла оказать Энциклопедия на современников Дидро.

Из прочитанного он запомнил статью Жан-Франсуа де Сен-Ламбера «Законодатель», где суеверие названо болезнью человечества, а лучшим лекарством против неё — просвещение народов и раскрытие возможностей разума. Необходимо сделать главные законы страны и их исполнение независимыми от культа и религиозных догматов, утверждал Сен-Ламбер. На смену жестоким и бесполезным религиозным войнам приходят взаимовыгодные отношения между странами; народы всё больше становятся заинтересованными в обмене товарами, в благоденствии друг друга. В подтверждение своих слов о взаимосвязанности будней всех жителей планеты Сен-Ламбер указал на разрушение Лейпцига во время Семилетней войны, а также на последствия землетрясений в Лиссабоне и Лиме, которые вызвали повсеместные банкротства в Европе и отразились на благополучии многих миллионов граждан, живущих за пределами государств, где произошли эти катастрофы.

Александр Делейр в статье «Фанатизм» рассмотрел причины нетерпимости людей. «Фанатизм принёс миру гораздо больше зла, чем неблагочестие», — сказал он. Отметив, что нет такой религии, которая из-за разнообразия обычаев и предпочтений народов была бы пригодна для всех, Делейр призвал читателей уважительно относиться к иноверцам.

Луи де Жокур в статье «Народ» утверждал, что благосостояние государства напрямую зависит от благосостояния трудящихся: если люди будут жить в достатке, то будет обогащаться казна, и наоборот, — обложение граждан непомерными налогами истощает ресурсы страны.

«Тот, кто ничем не владеет, не имеет родины», — заметил Этьен Ноэль Дамилавиль в статье «Население», которая вошла в тринадцатый том Энциклопедии. Дамилавиль высказался о том, что содержание многочисленной армии приводит к вырождению нации и что правителю следует думать о колониях лишь тогда, когда страна перенаселена, когда нет больше невозделанных земель. В подтверждение своих слов он указал, в частности, на Испанию, которая обанкротилась и обезлюдела в результате завоеваний на Американском материке. Дамилавиль внушал читателям, что вера в бессмертие души губительна для человечества, поскольку она сопряжена с представлением о временном пребывании людей на земле: такой взгляд на жизнь влечёт за собой пренебрежительное отношение к природе и пассивное ожидание того, что за тебя всё решит провидение. Самой действенной движущей силой, которая обеспечивает прирост населения и процветание страны, Дамилавиль в этой статье назвал свободу граждан. Какое-либо насилие над человеком недопустимо, и не только физическое; насиловать совесть, как делают это высокопоставленные чиновники от веры, тоже нельзя, утверждал он. Напомнив читателям о том, каким опустошением страны и какой потерей населения обернулась для Франции отмена Нантского эдикта, Дамилавиль заключил: «Неистовость в стремлении обратить всех людей в одно-единственное вероисповедание и заставить их думать одинаково по вопросу, столь мало нам известном, — это бич человечества, ужасов которого не знало язычество».

Кому принадлежит авторство статьи «Естественная свобода» — Liberté naturelle, вошедшей в девятый том Энциклопедии, осталось неизвестным, но именно в ней было сказано, что все люди рождаются свободными и никто не имеет права отнять у человека свободу, — каждый волен сам распоряжаться своей судьбой и имуществом. Вскоре, в 1776 году, эти слова о равноправии и свободе прозвучали в Декларации независимости США, а в 1789 году — и в Декларации прав человека и гражданина, принятой первым учредительным собранием представителей французского народа.

273

*

Самыми интересными и острыми из прочитанных текстов Энциклопедии Скрижалю показались статьи Дидро. В одной из них, названной «Авторитет» с последующим уточнением «в рассуждениях и писаниях» — Autorité dans les discours & dans les écrits, — сказано, что полагаться нужно на разум, а не на чьи-либо мнения. Эту же мысль Дидро развил в статье «Верить» — Croire: тот, кто верит не имея на то основания, пренебрегает самым важным из того, чем наделила его природа, — разумом.

В статьях «Политическая власть» и «Общество» — Autorité politique и Société — Дидро утверждал, что не только подданные имеют обязанности по отношению к правителю, но и у правителя есть обязательства перед подданными: он должен служить благу всех граждан; верховная власть даётся государям лишь во временное пользование, — она является общественным достоянием и не может быть отнята у народа.

В статье «Нетерпимость» — Intolérance — Дидро выступил против преследований за религиозные убеждения. Неверующий человек также имеет полное право на покровительство властей, заметил он. «В нетерпимом государстве правитель — лишь палач на жалованье у священника», — смело заявил Дидро, а все стремления поднять людей и народы друг против друга он назвал нечестивыми.

Статья «Пирроник, или Скептическая философия» — Pyrrhonienne ou Sceptique Philosophie — была одной из тех, из которых Ле Бретон самовольно исключил самые смелые суждения. В рукописном варианте этой статьи Дидро высказался о том, что опора гражданской власти на религию тормозит прогресс и что лишь дурное законодательство запрещает людям выражать свои взгляды. Он назвал истину наибольшим благом, которое есть у людей и которое нельзя искажать ни под каким предлогом. Какой бы разрушительной истина ни была в данный момент, она в будущем обязательно послужит благу; а ложь, сколь бы выгодной она ни казалась в данный момент, непременно принесёт вред в будущем; думать иначе может лишь тот, кто не познал природу истины и лжи, заявил Дидро. Однако его современники не прочли эти замечательные слова.

274

*

Из всех найденных статей Энциклопедии больше всего Скрижаля заинтересовала статья Дидро «Гилозоизм» — Hylozoisme, включённая в восьмой том. В ней говорилось о мировоззрении, на котором Скрижаль не заострил внимание за изучением истории философской мысли предыдущих веков. Дидро сформулировал суть этих суждений: «Гилозоизм — это вид философского атеизма, согласно которому все тела, рассматриваемые сами по себе, не исключая сáмого малого атома, обладают жизнью как принадлежащей их сущности, но без какого-либо чувства и без осмысленных знаний...». Дидро сообщил, что взгляды, получившие название гилозоизм, приписывают древнегреческому философу Стратону из Лампсака, который начиная с 287 года античной эры возглавлял перипатетическую школу в Афинах. Термин «гилозоизм», как выяснил Скрижаль, составлен из греческих слов, означающих «материя» и «жизнь»; его ввёл в 1678 году английский философ Ральф Кедворт.

Скрижаль пересмотрел свои записи и нашёл суждения, которые в той или иной степени совпадали с определением гилозоизма. Так, стоики, по свидетельству Халкидия, считали бога и материю единой субстанцией: они полагали, что бог движется через материю и неотделим от материи. И Джордано Бруно был убеждён в том, что дух пребывает во всех вещах, — что даже сáмой малой частице присуща возможность стать одушевлённой. И Спиноза утверждал, что в мире всё едино: всё находится в Боге, о котором людям известно только два признака — мышление и протяжение. И Джон Локк допускал, что способность к мышлению является свойством вещества, из которого состоит мир.

Дидро в этой статье сообщал, что по убеждению гилозоистов, стремление к совершенствованию присуще самóй материи; жизнь не возникает и не уничтожается, а находится или в скрытом состоянии, или уже в проявленном; материя на определённой степени развития обретает способность чувствовать, а затем и познавать. Если это так, тогда нет ни Бога, ни верховного разума, управляющего всей вселенной. Однако не всякий гилозоизм можно назвать атеизмом, потому что некоторые люди, соглашаясь с тем, что деятельное начало присуще материи, верят в Бога и в бессмертие души, заметил Дидро; в соединении же с материалистическими взглядами, гилозоизм действительно является атеизмом, так как признаёт существование только тел и ничего другого. Такие атеисты считают, что каждый атом наделён своей жизнью.

275

*

Статья Дидро о гилозоизме побудила Скрижаля в очередной раз задуматься о главной тайне мира. Гипотезу о том, что материя несёт в себе жизнь в скрытом или уже проявленном виде, он признал обоснованной. Если человек представляет собой единство духа и материи и если самостоятельное, оторванное от материи существование духа не обнаружено, то вполне допустимо предполагать, что такой вектор развития мира — от неживого к живому и дальше: от живого к одушевлённому и разумному — заложен на атомарном уровне. Такая гипотеза не исключает существования всемирного разума, поскольку суждение о наличии примитивного, зачаточного состояния духа в атоме можно завершить выводом об одухотворённости вселенной: если стремление к зарождению жизни и её развитию до состояния мыслящей материи действительно зашифровано в элементарных частицах и осуществляется на уровне отдельных особей, то вполне вероятно, что разум в какой-то его форме присущ и вселенной в целом.

Скрижаль рассудил, что ключевым здесь, в пределах представлений гилозоизма, является вопрос: что первично? что обусловило возникновение и развитие живой материи? Упрощённо говоря, являются ли первичными движущими силами эволюции те силы, которые заложены в свойствах элементарных частиц и которые приводят к появлению разумных существ и быть может одушевляют вселенную, или же напротив: разумная одухотворённая вселенная посредством своих атомарных сил оживляет материю и доводит её до способности мыслить?

276

*

Разбив суждение о единстве живой и неживой материи на две гипотезы, Скрижаль вскоре осознал, что взгляды, соответствующие определению гилозоизма, скорей исключают понятия первичности и вторичности во взаимодействии материи и духа: само существование атомов, несущих в себе зачатки разума, предполагает параллельное развитие материи и духа до появления разумных особей и допускает существование разума вселенной. Подобную мысль Скрижаль встретил в письме Дидро, адресованном Вольтеру; оно датировано 11 июня 1749 года. В нём Дидро высказался о том, что материя и дух в совокупности составляют вселенную, которая и есть Бог, после чего добавил: «Какую силу этому рассуждению могло бы придать мнение, которое общее у вас с Локком, — что мысль может быть модификацией материи!».

Заинтересовавшись мировоззрением Дидро, Скрижаль прочёл его философские труды. Книги «Разговор Д’Аламбера с Дидро», «Сон Д’Аламбера» и «Философские принципы материи и движения», написанные в 1769–1670 годах, а также «Элементы физиологии», законченные в конце следующего десятилетия, заставили Скрижаля ещё больше призадуматься.

277

*

Движение, чувствительность, предрасположенность к жизни и её высшему проявлению — разуму — присущи самóй материи, утверждает Дидро в «Разговоре...». Для иллюстрации своей мысли он проследил процесс рождения человека: после соединения неких молекул, сформированных в половых железах мужчины и женщины, эмбрион попадает в матку, растёт и превращается в зародыш; появившееся на свет дитя становится чувствующим существом, а затем начинает мыслить. «Каким образом это произошло? — спросил Дидро и ответил: — Благодаря принятию пищи и другим чисто механическим действиям».

Отвергая учение богословов и общепринятое разделение мироздания на материю и дух, он в «Разговоре Д’Аламбера с Дидро» обосновал свою убеждённость в том, что во вселенной существует лишь одна субстанция, из которой состоит всё, включая животных и людей. В качестве примера, демонстрирующего универсальность материи — способность порождать жизнь, — Дидро рассмотрел появление живого существа из яйца:

Сначала — это вздрагивающая точка, затем — сеть, которая растягивается и окрашивается; потом формируется тело, появляется клюв, кончики крыльев, глаза, лапки; желтоватая материя разворачивается и формирует внутренности; это животное. Оно движется, волнуется, кряхтит; я слышу его крики сквозь скорлупу. Оно покрыто пухом, оно видит. От тяжести его голова качается, клюв постоянно тычется во внутреннюю стенку его тюрьмы. Вот она пробита: животное выползает, ходит, летает, раздражается, убегает, возвращается, жалуется, страдает, любит, жалеет, наслаждается; у него такие же влечения, как ваши, и такие же действия.

Указав на то, что из неживой материи, из яйца, образуется живое существо и заметив, что между животным и человеком разница только в строении организма, Дидро постулировал как бесспорный факт, что неживая материя, пропитанная другой неживой материей и теплотой, становится чувствительной, получает жизнь, память и сознание. Нужно признать одно из двух, рассудил он: или в инертной массе яйца находится некий скрытый элемент, который ждёт своего часа, чтобы начать процесс развития жизни, или этот элемент каким-то образом проникает в яйцо через скорлупу. На вопрос о том, что именно оживляет содержимое яйца, и на многие другие вопросы у Дидро нет ответов, но ему ясно одно: чувствительность является общим свойством материи.

Если Солнце погаснет, то Земля превратится в необитаемую пустыню, но если светило опять зажжётся, жизнь возродится, утверждает Дидро. Он не взялся судить, будут ли эти новые формы жизни такими же, какие существовали прежде, но высказал убеждённость, что причина зарождения разумных особей неистребима.

278

*

В диалоге «Сон Д’Аламбера» Дидро изложил свои взгляды как переданные Д’Аламбером, которого для удобства озвучивания необычных мыслей заставил бредить во сне.

В этом огромном океане материи нет ни одной молекулы, похожей на другую, и ни одна молекула спустя мгновение не похожа на саму себя; поэтому можно подумать, что в мире действительно существуют индивидуальности; однако в природе нет границ, нет ничего определённого, — одно переходит в другое и эти переходы неуловимы; всё находится в состоянии беспрерывного изменения; есть только один великий индивидуум — целое, утверждает Д’Аламбер-Дидро; полагать что-либо независимым — всё равно что считать индивидуумом крыло птицы или перо от крыла. Герой этого диалога в бреду, но вполне доходчиво передал суждения автора о жизни и о бессмертии:

Что такое существо? Совокупность определенного числа тенденций. [...] А жизнь? Жизнь — последовательный ряд действий и противодействий. Пока я жив, я действую и противодействую в форме массы. Мёртвым я действую и противодействую в форме молекул. Значит, я не умираю? Конечно нет; в этом смысле я не умру — ни я, ни что-либо. Родиться, жить и умирать — значит менять формы. А какое имеет значение, та ли она или другая? Каждая форма испытывает своё счастье и несчастье, от слона до мошки, от мошки до чувствующей и живой молекулы — начала всего. Нет ни одной песчинки в природе, которая не страдает и не наслаждается.

Единственное чудо на свете, существование которого Дидро признал, — это жизнь, переход материи из состояния инертности в состояние чувствительности; в этом диалоге Д’Аламбер высказался за него о том, что других чудес нет.

279

*

В «Философских принципах материи и движения» — небольшом, в шесть страничек эссе — Скрижаль нашёл рассуждения Дидро о силах, которые движут миром. То, что абсолютного покоя не существует — что всё во вселенной перемещается, — для Дидро было очевидным. Причина непрестанного движения — в том, что на любое тело, рассматривать ли его в массе или в молекулах, действуют силы не только внешние, но и внутренние, пишет он. «Сила, действующая на молекулу, иссякает; сила, присущая молекуле, не иссякает; она неизменна, вечна», — утверждает Дидро. Эта внутренняя, неразрушимая, вечная сила есть у каждой из бесконечного числа элементарных частиц, и она не может оставаться без действия. Именно эти силы порождают движение во вселенной; «Миром движет атом», — заключил Дидро. Предположение о том, что какое-то существо может находиться вне вселенной, он категорически отверг. Вопрос, наделён ли космос разумом, Дидро в этом эссе не рассмотрел, но Скрижаль хорошо запомнил фразу, которую произнесла героиня диалога «Сона Д’Аламбера»: она заметила, что у мира могут быть мозги.

280

*

«Элементы физиологии», по словам Дидро, содержат его не приведённые в порядок наброски гипотез и доказательств. В этих записях Скрижаль увидел интеллектуальные искания, продиктованные всё тем же стремлением разгадать самые сокровенные тайны мира — понять, что представляет собой жизнь, и в частности человек. Эти заметки, так же как «Разговор Д’Аламбера с Дидро», «Сон Д’Аламбера» и «Философские принципы материи и движения», не предназначались для печати и при жизни Дидро не публиковались.

В мире всё изменяется, всё находится в процессе развития от простого к сложному, от неживого к живому и разумному; началом же такого движения служат силы, заключённые в неорганическом веществе, пишет Дидро в «Элементах физиологии»; ничто нельзя объяснить не прибегая к свойствам материи. Живое существо — это единое целое, неделимое на тело и душу; душа без тела — ничто.

Возможно, источником животного мира был растительный мир, который, в свою очередь, порождён минералами, а минералы произошли от разнородной материи, предположил Дидро. Он был убеждён в том, что между разными состояниями материи нет границ, что все переходы постепенны.

Рефреном в «Элементах физиологии» звучит и другая мысль: жизнь присуща самóй материи. Обосновывая эту гипотезу, Дидро привёл много примеров того, как части тела умерших животных и людей продолжают в течение какого-то времени чувствовать и действовать. Дидро допустил, что существуют разные виды жизни: жизнь особи как целого, жизнь различных органов этого целого и жизнь молекулы. Если первые два вида жизни конечны, то на молекулярном уровне жизнь не прекращается.

281

*

После размышлений над прочитанным Скрижаль стал склоняться к мысли, что Дидро во многом прав, — и не только в том, что в элементарных частицах заключена колоссальная, неиссякаемая энергия. В атоме, в его силах, можно в самом деле увидеть прототип души. Противостояние добра и зла в мире, противоборства различных сообществ людей и внутренняя борьба человека со своими неблаговидными наклонностями, изменчивость всего и вся в макромире, — это и многое другое, возможно, обусловлено природой тех разнополярно заряженных частиц, которые лежат в основе всех тел и которые наделены одновременно и корпускулярными и волновыми характеристиками.

Философские взгляды Дидро укрепили убеждённость Скрижаля в том, что все открытые человечеством законы, включая закон всемирного тяготения Ньютона и закон Эйнштейна, который связывает массу тела с его энергией, являются лишь частными случаями всеобщего закона взаимодействия духа и материи.

282

*

В сочинениях, написанных в 1773–1774 годах, Дидро резко высказался против религиозного фанатизма и власти духовенства над умами людей. В «Речи философа, обращенной к королю», которая не была опубликована при его жизни, он заявил, что нужно сделать выбор между философами и священниками, потому что философы — друзья разума и науки, а священники — враги разума и покровители невежества; философы делают добрые дела, а священники — злые. «Вы же не хотите добра и зла одновременно», — обращается Дидро к королю. От священников и лжи, которой они заразили народ, можно избавиться, сделав так, чтобы они впали в нужду, рекомендует он. Предвидя обвинения в попытке уничтожить религию, Дидро уверяет короля, что это не произойдёт, поскольку религия никогда не погибнет; в результате значительного понижения влияния и уровня жизни духовенства она лишь изменится — станет спокойной и невинной. В этой речи, адресованной монарху, Дидро охарактеризовал священников как надменных и бесполезных высокооплачиваемых бездельников, которые не признают светскую власть и считают себя вправе распоряжаться делами в государстве во имя Бога как вздумают:

...У Вас есть сто пятьдесят тысяч человек, которым Вы и Ваши подданные платите около ста пятидесяти тысяч экю в день за то, что они галдят в храмах и оглушают нас своими колоколами. [...] Словно обоюдоострый нож, они в зависимости от своих интересов оказываются то в руках короля, чтобы резать народ, то в руках народа, чтобы резать короля.

Дидро предложил королю держать священников на жалованье, чтобы они боялись потерять средства к существованию и не пускались на преступные авантюры.

В диалоге «Разговор философа с женой маршала де ***», анонимно опубликованном в 1777 году в Гааге, Дидро обвинил все религиозные институты и движения в совершённых ими злодеяниях. Никакие выгоды не могут оправдать ужасные опустошения, которые разные культы произвели в прошлом и произведут в будущем; религии создали и поддерживают вражду — и в семьях между родными людьми, и в обществе между согражданами, и во всём мире между народами; злоупотребления неотделимы от религии, заявил Дидро в этом диалоге. Он высказался о том, что безумцы всегда были и будут, но самые опасные из них — ставшие такими под влиянием вероучений. Однако это сумасшествие не может устоять против законов природы, потому что религии со временем дряхлеют, заметил Дидро. Предел фанатизму может положить равенство всех граждан перед законом независимо от происхождения и вероисповедания:

Пусть благо частных лиц будет так тесно связано с общим благом, чтобы гражданин не смог повредить обществу не нанеся вред себе; пусть добродетель вознаграждается в соответствии с тем, как должно быть наказано зло; пусть назначение на высшие посты в государстве будет возможно для всех достойных людей вне зависимости от их приверженности определённому культу; и тогда останется меньшинство злых, порочных от природы людей, которых ничто не может исправить.

Ещё дальше в наступлении на религию Дидро пошёл в труде «Опровержение книги Гельвеция “Человек”», но этот трактат не был опубликован при его жизни. Религия ослепляет: она мешает людям видеть, потому что угрожая вечными карами запрещает смотреть, решительно заявил Дидро. Он высказался ещё более категорично: «I.I.9 Творить зло, ссылаясь на Бога, очень удобно. Это потому, господин Гельвеций, что Бог — плохая машина, из которой нельзя сделать ничего путного; дело в том, что сплав лжи и истины — всегда порочный; ни священники, ни боги не нужны».

283

*

Внимание императрицы Екатерины II к Дидро не ограничилось предложением перевести издание Энциклопедии в Россию. В 1765 году она поддержала его материально и сделала это так, чтобы помощь не выглядела подачкой. Узнав, что Дидро нуждается в деньгах и пытается продать свою библиотеку, Екатерина купила её — уплатила 15 000 франков. При этом она оставила ему в пожизненное пользование все книги и предложила должность библиотекаря с годовым окладом в тысячу франков. Жалованье она выплатила ему на пятьдесят лет вперёд.

После знакомства с историей отношений между Екатериной и французскими вольнодумцами Скрижаль пришёл к выводу, что главной причиной общения российской императрицы с Вольтером, Д’Аламбером, Дидро и другими свободомыслящими людьми было желание использовать их влияние для поднятия своего престижа в глазах правителей европейских держав. В переписке с Вольтером Екатерина предстаёт прогрессивно мыслящей женщиной, которую возмущает религиозная нетерпимость во Франции и которая намерена преобразовать российскую действительность к лучшему. Из её сообщений, впрочем, следовало, что россияне и без её реформ жили чуть ли не в изобилии. В письме, датированном 3 июля 1769 года по Юлианскому календарю, она уверяла Вольтера: «Наши подати настолько малы, что в России нет крестьянина, который не ест курицу, когда ему заблагорассудится, а с некоторого времени в отдельных провинциях они стали предпочитать курицам индюшек». Вольтер восхищался Екатериной, а к его словам прислушивалась вся Европа. Материальная помощь, оказанная российской императрицей Дидро, тоже была одним из её политически выверенных шагов.

284

*

Екатерина действительно намеревалась улучшить законодательство России, оздоровить экономику страны и приложить усилия к просвещению россиян. Она хотела привлечь к этой работе лучшие умы Франции. Сразу после вступления на престол она через своих поверенных пригласила в Россию не только Дидро, но и Д’Аламбера, которому предложила стать воспитателем восьмилетнего Павла, наследника престола. Д’Аламбер отказался от предложения, сославшись, в частности, на отсутствие способностей и на личные несовершенства. По рекомендации Дидро Екатерина пригласила в Россию французского скульптора Этьена Фальконе, который создал конную статую царя Петра, — первый и самый известный памятник в Санкт-Петербурге. В 1767 году, также по рекомендации Дидро, она предложила должность своего советника французскому экономисту Пьер-Полю Мерсье де Ла Ривьеру. Приехав в Санкт-Петербург, Ла Ривьер заговорил о необходимости коренных преобразований в стране: об уничтожении рабства, которое в России называли крепостным правом, об изменении архаических порядков, включая самодержавие, — и императрица поспешила отказаться от его услуг.

При всех любезностях, восторгах и уверениях в дружбе, которыми Екатерина обменивалась с Вольтером, она не хотела впускать в Россию самого дерзкого из вольнодумцев. На обещание Вольтера приехать в Санкт-Петербург летом 1770 года она ответила: «Я восхищаюсь вашим мужеством, но я была бы безутешна, если бы ваше здоровье к несчастью оказалось бы ослаблено этим путешествием; никто — ни я сама, ни Европа — меня не простит». В письме, датированном 30 октября 1769 года, Вольтер ещё раз сообщил Екатерине, что непременно приедет к ней летом. И в последующих письмах он то в шутку то всерьёз заговаривал о намерении отправиться в путь, чтобы припасть к её ногам, но императрица, отвечая ему, больше не возвращалась к этой теме.

В 1767 году Екатерина ещё раз высказала желание видеть Дидро. Она хотела ближе познакомиться с ним и оставить его при себе в качестве советника. Дидро чувствовал себя обязанным императрице за оказанную материальную помощь и за моральную поддержку, но был занят работой над Энциклопедией. Только в 1772 году после выхода последнего тома иллюстраций он стал думать о поездке в Россию.

285

*

Скрижалю позвонила ведущая литературных программ русскоязычной радиостанции Нью-Йорка и попросила его почитать свои стихи в прямом эфире. После некоторого раздумья он согласился.

Такое выступление было новым для него. Он читал стихи в телефонную трубку, находясь дома в своей комнате. Он не знал, сколько людей слушают его, и есть ли хоть один такой человек вообще. Но когда он закончил чтение, ведущая стала принимать телефонные звонки от радиослушателей, и он отвечал на вопросы, среди которых были совсем неожиданные и не относящиеся к поэзии.

Поблагодарив всех и радиоведущую, Скрижаль положил трубку и перевёл взгляд за окно. Последствия многого, что происходит в жизни, остаются неведомыми, и стихотворный посыл — только одно из проявлений таких скрытых влияний одного человека на другого. Поймав себя на этой мысли, он понял, что просто согласился с Тютчевым: «Нам не дано предугадать...».

286

*

Дидро приехал в Санкт-Петербург в октябре 1773 года. В письмах жене, дочери и любимой женщине он рассказывал, что вёл разговоры с Екатериной ежедневно с глазу на глаз с трёх до пяти часов дня, иногда до шести часов. Императрицу отличала простота в общении, а Дидро был увлекающейся, пылкой натурой. О степени накала споров, разгоравшихся между ними, Скрижаль узнал из слов лучшего друга Дидро — Мельхиора Гримма, который находился тогда в Санкт-Петербурге и тоже бывал у Екатерины. В письме, датированном 2 ноября 1773 года, Гримм сообщил графу Вильгельму Нессельроде о том, что Дидро в спорах с императрицей ведёт себя так, как в полемике с друзьями: стучит по столу и хватает собеседника за руки. То, что Гримм, возможно, не преувеличивал, подтверждают сетования самóй Екатерины в письме Марии Терезе Жофрен, хозяйке известного литературного салона в Париже: «Ваш Дидро — очень необычный человек: после каждого разговора с ним мои бёдра ушиблены и черны; я вынуждена была поставить стол между ним и мной, чтобы защитить себя и свои члены от его жестикуляций». Иронизируя, Екатерина, должно быть, сгустила краски, но её шутливые жалобы в этом письме говорят о том, что она выслушала немало страстных речей от своего нештатного советника.

За пять месяцев, прожитых Дидро в Санкт-Петербурге, между ним и Екатериной состоялось более пятидесяти бесед. Об их содержании ни французский философ, ни российская императрица никому не сообщали. Видимо Дидро пообещал ей хранить их разговоры в тайне. Чтó они обсуждали стало известно только через сто двадцать пять лет — после того как французский историк литературы Морис Турнё побывал в России, снял копию с тетради, которая хранилась в личной библиотеке императора Александра III, и в 1899 году опубликовал эту находку.

На каждую встречу с Екатериной Дидро приходил с письменно изложенными взглядами по очередному вопросу. Темы для бесед он выбирал сам. Свои записи он оставлял Екатерине. Позже эти рукописные тексты были переплетены в тетрадь. До публикации Мориса Турнё о её существовании знали только несколько человек.

Приглашая Дидро в Санкт-Петербург, императрица понимала, что этот честный, смелый человек не будет с ней лукавить. И она не ошиблась.

287

*

«Записки» Дидро свидетельствуют о том, что он стремился убедить Екатерину изменить форму правления в России. На примере истории Франции он доказывал ей, что неограниченная абсолютная власть приводит к нищете подданных, а значит и монарха; законодательство, поставленное под охрану одного человека, непрочно: единоличное правление легко переходит в деспотическое, жители такого государства становятся рабами — и нация гибнет.

Некоторые страницы этой тайной тетради, написаны с таким жаром, с такой убеждённостью в необходимости коренных преобразований в России, что дают хорошее представление о спорах, которые велись в рабочем кабинете императрицы. Так, в записке с заглавием «О Комиссии» Дидро дерзнул заявить Екатерине, что она и каждый из самодержцев совершает преступление против своего народа:

Любое правление, основанное на произволе, плохо; я не делаю исключения для хорошего, твёрдого, справедливого и просвещённого правителя, потому что он внушает привычку чтить и обожать своего государя, кем бы он ни был. Он лишает народ права рассуждать, хотеть или не хотеть, протестовать, сопротивляться даже добру. Право на оппозицию мне кажется в человеческом обществе естественным, неотъемлемым и священным правом.

Деспот, будь он даже лучшим из людей, управляя в своё удовольствие, совершает преступление. Он — добрый пастырь, который низводит своих поданных до состояния животных, заставляя их забыть о чувстве свободы — чувстве, которое трудно распознать, если оно утеряно; он даст им счастье на десять лет, за которое они заплатят двадцатью веками бедствий. Одним из величайших несчастий, которое может случиться со свободной нацией, будет два или три последовательных правления справедливого и просвещённого деспотизма.

В беседах с глазу на глаз Дидро убеждал Екатерину последовать указаниям Монтескьё о необходимости разделения властей. Государь должен отказаться от законодательной власти и передать её коллегиальному органу, членами которого будут представители народа, избираемые самим народом; без соревнования, без борьбы всеобщей воли и воли отдельных лиц страна подвергается большим опасностям. В создании и усилении такого учреждения Дидро видел залог благополучия России и любой страны:

Составленное из подданных, оно всегда будет лучше понимать общественные, свои интересы, чем сам государь; ведь государь создан для народа, а не народ для государя; поэтому не вызывает никаких опасений то, что оно станет очень сильным, особенно если его цель хорошо определена; к тому же государи более подвержены безумию, чем просвещённые нации; народ реже притесняет своих правителей, чем правители народ.

Дидро напомнил императрице, что за сбалансированную работу исполнительной и законодательной властей англичане заплатили реками крови, и он уверял её, что она может добиться того же без кровопролития. Трезво смотря на вещи, Дидро отдавал себе отчёт в том, что парламент, или Комиссия, как назвала учреждённый ею коллегиальный орган Екатерина, сможет обрести силу и вес в обществе только в неблизком будущем. Но если не продолжить работу, уже начатую в этом направлении, Россию ждут бедствия; шанс упрочить законодательную власть может больше не представиться:

Ведь Пётр Первый и Екатерина Вторая — это два очень редкие явления, и было бы безумием для империи рассчитывать на такую милость небес. [...] Помните, что лучшего государя, чем вы, придётся ждать долго; великий князь, ваш сын, согласится со мной; нужно иметь смелость заложить первые основы учреждений, плоды которых соберут только самые отдалённые потомки...

Когда вся власть принадлежит одному человеку, подверженному влиянию страстей и капризов, законы остаются только на бумаге, говорил он Екатерине; чтобы предотвратить произвол, Комиссия должна быть постоянно действующей и состоять из наиболее честных и просвещённых людей.

288

*

Апостол истины, как назвал себя Дидро в одной из записок, предвидел трагедию, которую предстояло вскоре пережить Франции. «Мадам, наша монархия одряхлела. [...] Кто знает участь, ожидающую нас при следующем правлении? Лично я жду плохого. Пусть я ошибусь!» — высказал он своё предчувствие в рукописи, названной «Мои, философа Дени, мечты».

Судя по тезисам, которые Дидро зачитывал Екатерине перед каждой беседой, он буквально заклинал её покончить с самодержавием. «Для неё, для неё одной написал свой труд Монтескьё», — заметил он на одной из страниц, объединённых в издании Мориса Турнё заголовком «Исторический очерк о гражданском порядке». Дидро считал, что Екатерина может спасти Россию от потрясений, в противном случае Российская империя, как другие страны, так и останется полицейским государством.

289

*

У Дидро были основания надеяться на то, что Екатерина возьмётся за преобразования в России. Причиной тому послужили не только её дружеские отношения с французскими вольнодумцами и предложение издать Энциклопедию в Российской империи. Манифестом от 14 декабря 1766 года она объявила о созыве представителей разных сословий для подготовки проекта российского законодательства. К тому времени Екатерина сама составила свод законов, который члены Комиссии должны были взять за основу. В августе 1767 года она опубликовала это руководство под названием «Наказ императрицы Екатерины II, данный Комиссии о сочинении проекта нового Уложения».

«Наказ» состоял из 655 статей. Текст большинства из них императрица взяла из книги Монтескьё «Дух законов». От просвещённых людей она этого не скрывала. В письме, датированным 27 июня 1765 года, Екатерина сообщила Д’Аламберу о ещё не завершённом «Наказе»:

...Вы увидите там, как для пользы моей империи я разграбила президента Монтескьё, не называя его; я надеюсь, что если из другого мира он увидит меня за работой, то простит мне этот плагиат ради блага тридцати миллионов, которое последует из этого; он слишком любил человечество, чтобы обижаться. Его книга — мой молитвенник. Вот вам, месье, пример судьбы книг гениальных людей; они служат благополучию человечества.

Дидро знал о содержании этого письма. В одной из глав записей «О Комиссии по составлению законов...» он заметил, что человек, который сделал своим молитвенником «Дух законов», терпеливо выслушает его.

Первое заседание Комиссии состоялось 31 июня 1767 года. В её составе были посланники всех губерний и представители всех сословий: 28 члена правительства, 161 дворянин, 208 горожан, 54 казака, 79 крестьян и 34 представителя национальных меньшинств. Комиссия оказалась не готовой к выполнению возложенных на неё задач. На первых её заседаниях представители народа заслушали текст «Наказа» императрицы и стали обсуждать вопрос о преподношении ей титула «Великая Мудрая Мать Отечества». Вместо пяти еженедельных заседаний народные избранники стали собираться сначала четыре раза, а затем два раза в неделю. В декабре 1768 года председатель Комиссии объявил, что многие её члены в связи с началом войны с турками должны отбыть на службу и потому Комиссия временно распускается.

Зная о провале работы законодателей, Дидро настоятельно убеждал Екатерину поддерживать этот орган власти, сделать его жизнеспособным во благо народа, который ещё не понимает, в чём его благо заключается. «Вы должны сохранить созданное вами», — досадовал Дидро в записях «О Комиссии по составлению законов...». Но государыня была увлечена завоеваниями; её интересовало главным образом положение дел на фронтах. Судя по тому, что после окончания войны с Турцией и в последующие годы работа Комиссии так и не была возобновлена, императрица больше не помышляла о передаче законодательной власти народу.

290

*

В беседах с Екатериной Дидро советовал ей всячески поощрять торговлю и банковское дело. Главную трудность он видел в том, чтобы найти честных людей. Ключом к успеху развития экономики он считал свободную конкуренцию. Дидро рекомендовал Екатерине не регулировать торговлю и не вмешиваться в дела производства, разве что поддерживать крупные предприятия в случае грозящего им банкротства. Нужно уничтожить корпорации, которые являются монополистами, — они обрекают тысячи трудолюбивых людей на голодную смерть, уверял её Дидро. Свободная конкуренция необходима и в ссудных операциях: закон против ростовщичества создаёт негодяев и приводит к убыткам; такой закон несправедлив, потому что стоимость денег, как стоимость всех других товаров, колеблется, убеждал он Екатерину. Дидро считал, что постоянного контроля со стороны правительства требуют лишь качество продовольственных продуктов, точность мер и весов, медицинская практика, в которой часто подвизаются шарлатаны, а также те ремёсла, где используется золото и серебро, потому что рабочим там слишком легко красть и нельзя положиться на их добросовестность.

Дидро пытался внушить Екатерине, что освобождение крестьян, развитие свободной конкуренции и право обладания собственностью обеспечат материальное благополучие россиян. «Где нет собственности, там нет подданных, а при отсутствии подданных империя бедна...» — постулировал Дидро в записке «О Комиссии». Имущественное неравенство в стране сохранится и после этих реформ — оно неизбежно, однако благосостояние человека будет зависеть от его способностей и трудолюбия, доказывал он; а когда уровень жизни народа поднимется, люди избавятся от многих пороков, порождаемых нищетой.

Государственные должности, включая самые важные, Дидро настоятельно рекомендовал замещать по конкурсу, не принимая во внимание ни происхождение, ни религиозные взгляды кандидатов. И уровень знаний человека — не единственный критерий при отборе, считал он: предпочтение нужно отдавать честным и нравственным людям; именно такое продвижение талантов и внушение таких приоритетов молодёжи делает нацию цивилизованной.

291

*

Дидро понимал, как далеко ещё России до тех времён, когда страну можно будет назвать цивилизованной. Если живя в Париже он и тешил себя какими-то иллюзиями относительно благоденствия россиян, то увиденное собственными глазами и общение с Екатериной развеяло большинство из них.

Чтобы получить представление о положении дел в России, Дидро сразу после приезда в Санкт-Петербург передал императрице список из восьмидесяти восьми вопросов и попросил её ответить. На многие из них Екатерина отписалась словами: «Не знаю», «Не думаю», «Не помню», «Обратитесь к графу Миниху». На ряд других она ответила уклончиво или с лукавством. Тем не менее полученные разъяснения говорили Дидро не только о бедственном положении большинства жителей этой северной державы, но и о том, что Екатерина была невысокого мнения о русском народе. Отвечая на вопрос о классовом составе общества, она, в частности, заметила:

Хлеб, который кормит, и религия, которая утешает, — это единственные помыслы народа. Он всегда будет таким же простым, как его природа. Процветание государства, грядущие столетия, следующие поколения — это слова, которые его не трогают. Он связан с обществом только своим трудом, и из всего того огромного пространства, которое называют будущим, он видит лишь завтрашний день. Из-за нищеты он лишён более отдалённых интересов.

В ответах на поставленные ей вопросы Екатерина не стала скрывать от Дидро, что крестьяне в России находятся на положении рабов:

ВОПРОС: Является ли дворянство единственным владельцем земли? Имеется ли наряду с имуществом дворян собственность простых людей?

ОТВЕТ:  Только дворянство имеет право на землю. Крупные фабрики имели право покупать земли, но в 1763 году закон ограничил это право, и фабрикам было запрещено покупать их, потому что они отвлекали людей от полевых работ, вынуждая мотать шерсть или шёлк, вследствие чего земли оставались невозделанными, что лишало государство прибыли.

ВОПРОС: Каковы привилегии землевладельцев?

ОТВЕТ:   По писанному закону едва ли есть что-то, кроме пивоварения, но фактически они делают на своих землях всё, что хотят, за исключением права приговаривать людей к смерти.

ВОПРОС: Каковы условия, существующие между хозяином и рабом в отношении обработки земли?

ОТВЕТ:   Существует закон Петра Великого, запрещающий дворянству называть своих подданных рабами. В старину все жители России были свободными. [...]

ВОПРОС: Разве рабство земледельцев не влияет на культуру? Разве отсутствие собственности у крестьян не приводит к плохим последствиям?

ОТВЕТ:   Я не знаю, есть ли другая страна, где земледелец больше любит свою землю и свой очаг, чем в России. Наши свободные провинции производят не больше зерна, чем несвободные. Каждому государству присущи свои изъяны, свои пороки и свои неудобства.

Хотя Екатерина упомянула о запрете Петра, она сама, по свидетельству Дидро, называла Россию страной рабов. И в «Наказе» она не раз назвала крепостное право тем, чем оно действительно было, — рабством, а крестьян — рабами.

Откровенность Екатерины, её простота в общении и готовность выслушать даже самые дерзкие речи подкупали Дидро. Правовое и духовное раскрепощение россиян, привлечение лучших представителей народа к работе над законодательством страны он считал трудным делом, но в императрице он видел просвещённого, решительного человека, которому такие преобразования по силам.

292

*

В записке, озаглавленной «О роскоши», Дидро перечислил действия, которые предпринял бы для обеспечения достойной жизни своим подданным, если бы его провозгласили королём: он продал бы свои владения, чтобы их новые хозяева платили налоги; он жил бы гораздо скромнее, чем это принято среди монархов; он сократил бы доходы священников, получающих огромные суммы в качестве ренты, — нашёл бы честных, достойных людей, которые делали то же за гораздо меньшие деньги. Он дал понять императрице, что совестливый правитель должен решиться на это невзирая на опасности, связанные с такими реформами:

Вы скажете, что меня убьют. Может быть. Но во-первых, убивают только тех, кто этого боятся; во-вторых, если бояться смерти, много хорошего не сделаешь; в-третьих, поскольку всё равно придётся умереть из-за какого-нибудь камешка в мочевом пузыре, от припадка подагры или по другой глупой причине, лучше умереть за какое-нибудь большое дело.

Став королём, Дидро добился бы того, что налоги платили бы абсолютно все граждане: каждый — в соответствии с состоянием своего имущества. Несправедливо и неразумно освобождать от налогов военных, дворян и государственных чиновников:

Как! В течение семнадцати веков те люди, которые пользовались наибольшими привилегиями и наибольшей защитой общества, менее всего участвовали в его расходах. Я больше не терпел бы этого! Неужели и земледелец, у которого ничего нет, и малоимущий гражданин, и рабочий, у которого есть только его руки, всегда будут угнетены? О нет! Этого не должно быть. Пусть мои предшественники так понимали это, — их всё устраивало. У меня же этого не будет.

Прожив в Санкт-Петербурге всего несколько месяцев, пообщавшись с коммерсантами, Дидро успел уяснить, что законы в России не работают. Во Франции любого человека, будь то герцог или высокопоставленный чин, за неоплаченные долги задержат на улице и отправят в тюрьму; в России же взыскать долги с влиятельных неплательщиков невозможно, удивлялся он. В записке с названием «Об одном уголке национального духа и обычае, принятом в Амстердаме» Дидро высказался о том, что законы должны действовать и быть едиными для всех:

Всеобщность закона является одним из величайших принципов равенства подданных. Пусть никто не смеет безнаказанно бить, унижать, оскорблять другого. Самый приниженный человек воспрянет духом, станет смелым, решительным, когда будет знать, что закон защищает его.

Дидро предложил Екатерине конкретные меры для того, чтобы заставить даже самых влиятельных должников подчиняться закону. А правосудие для неимущих людей он посоветовал ей сделать бесплатным.

293

*

В записке под названием «О терпимости» Дидро напомнил Екатерине, что религиозный фанатизм был причиной страшных бед во Франции: преследования за убеждения закончились кровопролитиями, изгнанием из страны огромного множества замечательных людей. Указав на подобные жестокие расправы с выдающимися умами в Италии, Германии, Испании и Португалии, Дидро назвал богословие наукой о химерах, которая приводила и будет приводить к таким кровавым последствиям.

В «Первом добавлении к записке о терпимости» Дидро указал не только на опасность, идущую от стремлений объединить народ общей религией, но и на тщетность таких усилий:

Не Бог создал людей по своему образу, а люди ежедневно создают его в соответствии со своим. Бог мусульманина — это не Бог христианина. Бог протестантов не является Богом католиков. Бог взрослого человека — это не Бог ребёнка и не Бог старика. Представлений о божественности существует столько, сколько разных темпераментов у богопоклонников и перемен в темпераментах у каждого из них. Я не верю. Возможно, поверю умирая; предсмертная судорога сворачивает самые твёрдые головы.

Дидро посоветовал Екатерине рассмотреть историю разных народов и убедиться в том, что религия выдаёт невинные действия за преступления, а преступления объявляет невинными действиями; во всех уголках мира различие в религиозных взглядах орошает землю кровью; люди, толкуя волю Бога, убивают друг друга; права граждан обращаются в ничто; ревнители веры не только попирают государственные законы, но и сеют вражду в семьях.

Здесь же Дидро высказался о том, что будь он правителем, он ограничился бы изданием постановлений лишь по таким вопросам, представления о которых являются очевидными и общими. Всё, что может породить различные толкования, в частности — мнения о вольнодумстве, злословии, клевете, не должно быть предметом права, уверял он императрицу. Дидро пытался также внушить ей мысль о необходимости исключить из законодательства какие-либо упоминания о Боге. Тем более неприемлемым для правовых норм и недопустимым для государя он считал проявление нетерпимости к людям, которые придерживаются нетрадиционных религиозных взглядов. И он пояснил свою позицию: запреты в делах исповедания порождают большие проблемы, которых можно избежать, если предоставить одним гражданам верить, во что хотят, а другим — подшучивать над суевериями.

294

*

Разжигание ненависти, расколы в обществе Дидро вменял в вину духовенству. В записке, озаглавленной «О нетерпимости», он обрисовал типичное мировоззрение священнослужителя:

Священник нетерпим уже по своему положению: он свёл бы свой культ на нет, если бы признал, что можно угодить Богу и в других культах. Он вбил себе в голову, что вся мораль построена на религии, то есть на его религии; что без веры в Бога, то есть его веры, нет социальных связей; что неверующий или тот, кто не верит во что он верит, является врагом Бога, а Бог — врагом такого неверующего; что такой человек является злодеем в этом мире, величайшим из злоумышленников, и будет осуждён в том мире.

Правитель, который покровительствует свободомыслию, должен держать духовенство в узде, полагал Дидро. А чтобы покончить с невежеством, суевериями и предрассудками, он настоятельно рекомендовал Екатерине предоставить полную свободу печати, просвещать народ и открыть публичные школы в каждом большом городе. Он уверял её, что образование детей нужно сделать бесплатным и обязательным, для чего силой закона предписать родителям посылать своих детей в эти школы.

В «Записках», пылившихся на полках царских библиотек более ста лет, Скрижаль с грустью читал об этих и других советах, к которым могла прислушаться российская императрица, но не сочла нужным. А Дидро говорил также о желательности небольшого количества учащихся на одного преподавателя, о повышении окладов учителям, о поощрении самых способных ребят, о необходимости стипендий для студентов из необеспеченных семей, о том, что в отношении к школьникам не должно быть никаких различий: детям состоятельных родителей надлежит учиться вместе с детьми малоимущих, чтобы и те и другие привыкали к равенству.

295

*

Дидро предложил Екатерине издать Энциклопедию в России в полном виде — без тех искажений, с которыми она вышла во Франции. Он обещал привлечь к делу надёжных сотрудников, брал на себя общее руководство этим проектом и ручался, что завершит дело через шесть лет. Оговорив, что его участие в этой работе оплачиваться не будет, Дидро гарантировал Екатерине прибыль от продажи Энциклопедии в размере более двух с половиной миллионов ливров. Императрица поручила вести переговоры об издании Энциклопедии своему секретарю, генералу Ивану Бецкому. Тем не менее после отъезда Дидро из Санкт-Петербурга его переписка с Бецким ни к чему не привела. Екатерина не хотела, чтобы в России распространялись опасные для самодержавия либеральные идеи и энциклопедические знания.

По договору с императрицей, на котором настоял Дидро, она оплатила ему только стоимость дороги из Парижа в Санкт-Петербург, расходы на пребывание в России и возвращение из российской столицы домой. В марте 1774 года, уже после отъезда из Санкт-Петербурга, Дидро отправил из Гамбурга письмо нескольким дамам, в котором заметил, что он мог бы получить из казны императрицы столько денег, сколько бы запросил, но предпочёл деньгам право свободно высказывать свои мысли. В этом же письме он выразил уверенность в том, что если Екатерина процарствует до восьмидесятилетнего возраста, как пообещала ему, то она изменит лицо своей империи.

Надежды Дидро на великие свершения государыни России не оправдались. И дело было не в том, что после его отъезда из Санкт-Петербурга императрица процарствовала двадцать два года, а не тридцать шесть, как предполагала. Она не собиралась менять заведённые в России порядки. По свидетельству французского посла в Санкт-Петербурге графа Луи-Филиппа де Сегюра, Екатерина не скрывала этого. Сегюр в своих мемуарах передал её слова о встречах с Дидро: «Я долго и часто беседовала с ним, — сказала мне Екатерина, — но больше из любопытства, чем с пользой. Если бы я поверила ему, то в моей империи всё было бы расстроено: законодательство, правительство, политика, финансы; пришлось бы всё заменить неосуществимыми теориями».

Когда Скрижаль выяснил, какими из множества предложений своего бескорыстного советника Екатерина воспользовалась, он вспомнил пословицу о горé, которая родила мышь. В записке «Об отправлении правосудия» Дидро указал, в частности, на способ уменьшить количество несправедливых преследований людей: он посоветовал штрафовать жалобщиков, которые в суде проиграют дело. И Екатерина внесла в Учреждение о губерниях статью об уплате ста рублей штрафа за привлечение невиновного человека к суду. А при составлении Устава благочиния, иначе называемого Полицейским уставом, она по рекомендации Дидро заимствовала некоторые положения о методах работы французской полиции.

296

*

Ход событий подарил русской императрице мудрого советника. Окажись на престоле России разумный, действительно просвещённый человек — он мог бы прислушаться к Дидро и мог бы усвоить столь очевидные уроки из истории Англии. Такой прозорливый, не безразличный к нуждам своего народа правитель увидел бы необходимость в том, чтобы дать свободу крестьянам, начать преобразования в стране, регулярно созывать народных депутатов, чтобы работа парламента постепенно стала неотъемлемой составляющей политической жизни государства, чтобы по мере просвещения народа формировалось и крепло общественное мнение, — чтобы Россия со временем, хотя бы в ХХ веке, стала цивилизованной страной.

Скрижаль остановил ход своих бесполезных мыслей. Он понимал, что этими допущениями лишь бередит свою боль — что пустился в мечтания от бессилия изменить что-либо в столь чудовищно кровавой истории русского народа и других народов, которые населяли шестую часть планеты. Действительность была такова, что Екатерина не только пренебрегла настоятельными советами Дидро, но и надёжно спрятала его рукописные листы, чтобы никто из её коронованных потомков даже не увидел его проекты по преобразованию России.

297

*

Дидро умер в июле 1784 года. Екатерина купила все его рукописи. Об этой покупке она попросила Мельхиора Гримма в письме, датированном 5 марта 1785 года: «Добудьте для меня произведения Дидро. Вы заплатите за них то, что попросят. Конечно, они не выйдут из моих рук и никому не повредят. Пришлите мне их вместе с библиотекой Дидро».

Екатерина опасалась, что среди бумаг Дидро могут оказаться материалы, опубликование которых повредило бы прежде всего ей самой. И она не ошиблась. Среди присланных ей рукописей она обнаружила тетрадь, озаглавленную «Замечания к Наказу Е. И. В. депутатам для составления законов». Императрица в самом деле не выпустила эту тетрадь из рук. «Замечания», так же как «Записки», пролежали в царской библиотеке больше века, и первыми их прочли тоже французы, а не россияне. Полный текст этой рукописи был впервые опубликован в Париже в 1921 году.

Дидро в «Замечаниях» прокомментировал текст «Наказа» Екатерины тем членам Комиссии, которые должны были составить законы Российской империи. Он повторил здесь многое из того, что изложил в «Записках», но высказался более определённо и более жёстко против самовластия, рабства и других неприглядных явлений российской действительности. Видимо Дидро намеревался отправить «Замечания» Екатерине: в тексте он обращается к ней.

298

*

Истинным законодателем может быть лишь народ, утверждал Дидро в «Замечаниях»; и он назвал конкретные меры, которые смогут придать силу собранию народных депутатов. Целью конституции должна быть охрана свобод, безопасности и собственности граждан, причём законы, входящие в конституцию, должны распространяться в одинаковой мере абсолютно на всех, включая государя. Любой правитель, который отказывается принести присягу в том, что будет охранять законы и соблюдать их, является деспотом и тираном, заявил Дидро; по сути государь — лишь распорядитель, заведующий хозяйством страны.

Издать законы гораздо проще, чем обезопасить их от посягательств правителя; ни один монарх не выполняет обещаний, которые даёт при вступлении на престол, поэтому исполнительную власть необходимо строго ограничить: нужно поставить правителя в такое положение, в котором он не мог бы делать то, что ему вздумается, советовал Дидро в «Замечаниях». Одна из статей конституции должна предписывать представителям народа собираться каждые пять лет для выяснения того, соблюдал ли государь в точности законы, которым присягал, а если нарушал, то депутаты вправе вынести постановление о лишении его власти и даже о наказании. На примере Франции Дидро разъяснил, что создание парламента не гарантирует страну от установления деспотии, — необходимы такие законы, которые предусматривают действия народных избранников в случае, если парламент подвергнется насилию со стороны правителя или чиновников.

Дидро в «Замечаниях» прямо заявил: «Императрица России безусловно является деспотом». Если бы она не хотела больше править рабами, отказ от самодержавия прозвучал бы в первой же главе «Наказа», пояснил он сказанное. Различие между деспотизмом и монархией лишь формально, отметил он. Истинным показателем человечности и любви к своему народу со стороны правителя является стремление связать себя и своих преемников законами таким образом, чтобы эти законы нельзя было упразднить. «Наказ» же Екатерины ничего не меняет: в России по-прежнему всё решает монарх — деспот восточного типа: «Можно назвать его любым именем, но он никогда не будет больше чем султан».

299

*

Из «Наказа» Екатерины действительно следовало, что она не намеревалась отменять крепостное право в России. В ряде статей этого косноязычно изложенного постановления вещи названы своими именами, и рабство — рабством:

260 Не должно вдруг и чрез узаконение общее делать великого числа освобождённых.

261 Законы могут учредить нечто полезное для собственного рабов имущества.

263 Причём однако весьма же нужно, чтобы предупреждены были те причины, кои столь часто приводили в непослушание рабов против господ своих.

Комментируя эти статьи «Наказа», Дидро в «Замечаниях» посоветовал Екатерине, каким образом устранить злоупотребления рабством и предупредить восстания крепостных против господ: нужно отменить само рабство и управлять лишь свободными людьми; иного средства для решения этих проблем нет, уточнил он. Человек создан для того, чтобы быть счастливым, утверждал Дидро; для достижения этой цели правитель должен помочь людям, и прежде всего — обеспечением свободы и возможности приобретать частную собственность; народ, который утратил свободу и собственность, перестаёт себя уважать, не считает себя хозяином своей жизни и теряет понимание того, что такое справедливость. В «Наказе» же соответствующие распоряжения депутатам не прозвучали, — в нём нет главного, без чего любые стремления обеспечить благосостояние народа окажутся тщетными:

Императрица ничего не сказала об освобождении крепостных. Это был очень важный момент. Хочет ли она, чтобы её народ оставался в рабстве? Знает ли она, что там, где нет свободы, там нет ни настоящего порядка, ни закона, ни населения, ни земледелия, ни торговли, ни богатства, ни науки, ни искусства?

Дидро высказался также о необходимости отделения судебной власти от законодательной и исполнительной, о мерах, которые поспособствуют развитию экономики России, о воспитании молодёжи, о всеобщем образовании для детей, об угрозе для общества, которая исходит от религиозных фанатиков; он отметил плачевное состояние военных госпиталей в стране, отсутствие домов для инвалидов и общественных больниц.

Помимо того что Дидро тонко анализировал происходящее, он и многое предвидел. «Наступит такое время, когда все нарушения права будут разбираться в международном суде, и власть, совершившая их, будет сама судима пострадавшими от неё», — прокомментировал он одну из статей «Наказа». В «Заключении», которым заканчивалась эта тетрадь, он с грустью посетовал на фразёрство Екатерины в столь важном документе и повторил, что правление в России остаётся деспотическим.

Содержание «Замечаний» возмутило Екатерину. «Это сущий лепет, в котором нет ни знания вещей, ни благоразумия, ни предвидения, — писала она в ноябре 1785 года Гримму. — Если бы мой Наказ был составлен во вкусе Дидро, то он мог бы перевернуть всё вверх ногами».

300

*

Вчитываясь в труды и письма Дидро, прослеживая год за годом его работу над Энциклопедией, затем — жизнь в Санкт-Петербурге, дела в Гааге, возвращение в Париж и занятия дома, Скрижаль не раз ловил себя на мысли, что временнóе расстояние между ними становится всё меньше и меньше. И в какой-то момент он понял, что их пути могут пересечься.

Дидро не отказывал никому, кто просил его о встрече. Скрижаль знал это. Нужно было только решиться и отправиться на пересечение улиц Таран и Сен-Бенуа в дом бакалейщика Герена. Дидро снимал в этом доме два верхних этажа, четвёртый и пятый. Он был тяжело болен и на улицу уже не выходил. Врач настоятельно рекомендовал ему не подниматься по лестницам, но Дидро почти каждый день взбирался на пятый этаж, где находилась его библиотека. Мельхиор Гримм сообщил Екатерине, что её библиотекарь уже с трудом преодолевает крутые ступени, и она сняла для него просторную квартиру на правом берегу Сены, на улице Ришельё. Дидро с женой стали готовиться к переезду.

301

*

Скрижаль долго колебался, но дёрнул за верёвку, которая висела у двери. Когда звон колокольчика затих, послышалось шарканье. Дверь приоткрыла пожилая женщина.

— Добрый день, мадам, — поздоровался он. — Могу я видеть месье Дидро?

— А зачем он вам? — бесцеремонно спросила она, подозрительно глядя на Скрижаля.

— Я знаю, что ему нужно перевезти книги. Я хотел бы помочь, — ответил он.

— За деньги? — насторожилась хозяйка.

— Нет-нет... — Скрижаль растерялся, — просто по-дружески.

Женщина ответила не сразу.

— Поднимитесь этажом выше. Он в библиотеке, — сказала она и закрыла за собой дверь.

Ступени были действительно очень крутые и сильно скрипели. Не увидев дверного звонка, Скрижаль постучал.

— Входите, открыто! — услышал он.

Дидро сидел за письменным столом в домашнем халате. Стол был придвинут торцом к окну. Вдоль всех стен комнаты, вплотную один к другому, стояли книжные стеллажи; они упирались в низкий потолок. Пачки книг лежали и на полу.

Скрижаль поздоровался и собирался объяснить причину своего прихода, но Дидро, ответив на приветствие, стал извиняться:

— Простите, что не могу предложить стул. Если вам угодно, присядьте здесь, — он указал на табурет, на котором лежали книги.

Скрижаль замешкался.

— Положите, пожалуйста, книги на пол, — попросил Дидро.

Его приветливость и весёлый блеск живых карих глаз выдавали открытого, радушного человека. Бледное с желтизной лицо говорило о его нездоровье. Высокий лоб переходил в большую, в полголовы, залысину. Пряди белёсых волос были зачёсаны назад.

Дидро тоже рассматривал Скрижаля.

— Что-то я не припомню, где мы с вами виделись, — улыбнулся он.

Скрижаль смутился и представился.

— Мы не встречались, — пояснил он, — но вы мне во многом помогли... Энциклопедией, философскими трудами.

— Понимаю-понимаю, — закивал головой Дидро.

— Я хотел бы хоть как-то отблагодарить вас, — сказал Скрижаль. — Вот, узнал, что вы переезжаете, и подумал, что мог бы помочь упаковать и перевезти ваши книги.

— Спасибо, я очень тронут... — растерянно произнёс Дидро. — Библиотека давно уже не принадлежит мне, но она — самое большое моё достояние.

Скрижалю показалось, что Дидро опасается доверять свои книги незнакомому человеку.

— Я мог бы выполнить любое другое ваше поручение, — сказал он, чтобы выйти из неловкой ситуации.

— Неужели любое? — Дидро весело прищурил глаза. — Хм... И даже освободить меня от опеки русской императрицы?

Он рассмеялся и сильно закашлялся. Его лицо ещё больше побледнело. Скрижаль заволновался, привстал с табурета, но не знал, чем помочь.

— Извините, пожалуйста... и не беспокойтесь, — хриплым голосом произнёс Дидро, когда отдышался. — Всё в порядке.

Он болезненно улыбнулся и попытался вернуть разговор в шутливое русло:

— Так вы говорите, что можете выполнить любое моё желание?

— Я сделаю, всё, что в моих силах, — пообещал Скрижаль.

— Ох, если бы вы были волшебником... — Дидро посмотрел в приоткрытое окно, где собирались дождевые тучи, и задумался. — Я бы попросил вас изменить кое-что в моём прошлом.

Он тяжело вздохнул.

— Я всю жизнь боролся за свободу других, но сам оказался связан по рукам и ногам, — сказал Дидро уже серьёзно. — Екатерина меня купила на пятьдесят лет, как покупают раба. Мне осталось служить ещё тридцать... — ухмыльнулся он. — Я должен прокричать на всю Европу, что она такой же деспот, как все монархи, но молчу... Даже расточаю ей любезности в письмах.

Дидро явно говорил о наболевшем. Он обращался к Скрижалю так доверительно, будто знал его очень давно и просто вернулся к их вчерашнему разговору:

— Она все эти годы прикармливала меня, как зайца в зверинце, чтобы на охоте не смог убежать из-под прицела... А теперь ещё эта квартира на улице Ришельё... Вы понимаете меня?

— Понимаю, — ответил Скрижаль. — Но вы можете отказаться от переезда и... вернуть ей деньги... если они у вас есть.

— Вы правы, мой друг, вы правы... Нельзя принимать милости от монархов. По глупости я тогда думал, что обретаю свободу. Но бороться с собой нужно было раньше. Теперь же я слаб, честно признаю́сь... Ну ничего, время нас рассудит.

По подоконнику застучали капли дождя.

— Одну минуточку, — сказал Дидро. Он с трудом поднялся со стула и опираясь рукой на край стола, подошёл к окну. Пока Скрижаль сообразил, в чём дело, и опять встал с табурета, чтобы помочь, Дидро уже закрывал окно.

— Ничего-ничего... — бодро проговорил он. — Я кое-что ещё могу.

Его глаза опять весело блестели.

— Будь вы волшебником, — заговорил Дидро, когда опустился на стул, — я бы попросил вас ещё об одном: вразумить монархов. У меня это не получилось, — вздохнул он. — Екатерина так же глуха и слепа, как Людовик... Подавлять свободомыслие, не заботиться о просвещении подданных и не побуждать свой народ к правлению страной — значит вести его к гражданской войне... Если не они сами, то их преемники неизбежно погибнут от рук тупой черни, озлобленной своим рабским положением.

По стеклу и подоконнику звонко застучал летний дождь. Дидро повернул голову к окну и опять пристально посмотрел Скрижалю в глаза.

— И в Париже это произойдёт быстрее, чем в Санкт-Петербурге... — продолжил он свою мысль. — Французы уже осознали, что они рабы, а это — первый шаг к свободе... Русские же по незрелости считают себя свободными людьми.

Дидро заметно разволновался.

— Ну скажите мне, как втолковать королям, что грядут кровавые времена? — спросил он.

Скрижаль не готов был к такому разговору. И что нового можно было сказать после всех отчаянных, но безуспешных попыток Дидро отрезвить монархов.

— Здравомыслящим людям было бы достаточно узнать о революции в Англии... — поразмыслив, заговорил Скрижаль. — Но правители не хотят учиться на уроках истории. Они думают о завоеваниях.

— Военные победы Людовиков и Екатерин ничего не стоят, даже если они завоюют полмира! — с горячностью произнёс Дидро. — Благосостояние нации никак не зависит от силы оружия. Но на земле нет таких богатств, такого денежного эквивалента, чтобы измерить свободу народа... Только истинно свободный народ может жить достойно, — такой народ сможет всё!

Дидро замолчал и помалу успокоился.

— Простите, пожалуйста, — извинился он. — Просто больная тема...

Дождь всё ещё моросил, но в окно проглянуло солнце.

— Сегодня я должен написать ещё несколько писем, — сказал Дидро и по-дружески улыбнулся Скрижалю. — Если сможете, приходите завтра... Часам к девяти утра. Хорошо?.. Будем паковать книги.

____________________

Читать следующую главу

Вернуться на страницу с текстами книг «Скрижаль»

На главную страницу