Ростислав Дижур. «Скрижаль». Книга 5. Становление либеральных взглядов в Британии
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Становление либеральных взглядов в Британии.
Наступление эпохи Просвещения, которая
существенно продвинула культурный уровень стран Европы в сторону
цивилизованности, началось в Англии. Именно в Англии стало формироваться то
интеллектуальное движение, главной чертой которого было свободомыслие. Оно
ослабило диктат государства и церкви в вопросах веры, привело к быстрому
развитию научных знаний, к главенству законов над стремлениями правителей и
ускорило становление общественной жизни на принципах взаимоуважения между
людьми. Результатом развития либеральных взглядов в Британии стало также
признание в Европе и на Американском континенте прав отдельной личности на
самостоятельные поиски истины, на собственные убеждения и на свободное их
высказывание.
*
Раскрепощение
интеллектуальных сил народов Западного мира неразрывно связано с
мировоззрением, известным как деизм, от латинского слова deus — Бог. Именно деизм часто имеют в виду, когда говорят о
естественной религии. В представлениях о
мире, условно обозначаемых этим словом, нет сколь-нибудь очерченных
границ. Общим у тех интеллектуалов,
которых относят к деистам и которые сами считают себя деистами, является
сведéние понятий религиозности к требованиям нравственности и неприятие
догматики, присущей всем религиям откровения.
В остальном суждения таких людей могут существенно отличаться.
Основоположником деизма считают англичанина Эдварда Герберта; его иногда
называют по его баронскому титулу Гербертом Черберийским. Принципы своего мировоззрения Герберт сформулировал в трактате, опубликованном в
1624 году в Париже. О расхождении между своим пониманием веры и той верой, которую проповедуют
различные христианские церкви, Герберт заявил на титульной странице своего
труда. Полное название книги гласило:
«Об истине, её отличии от Откровения, вероятности, возможности и
заблуждения». В 1633 году этот трактат
был опубликован в Англии, где в течение пятнадцати лет переиздавался ещё
дважды.
*
Герберт
родился в 1583 году на
западе Англии, в небольшой деревне графства Шропшир. После обучения в Университетском колледже в
Оксфорде он в течение ряда лет, начиная с 1601 года, являлся членом парламента,
затем принимал участие в военных действиях в Нидерландах, вёл жизнь странствующего
рыцаря, после чего был послом в Париже.
В 1624 году он вернулся в Англию. Во время гражданской войны Герберт стал на
сторону парламента. Умер он в 1648 году Лондоне.
Из
философских трудов Герберта Скрижаль смог найти только английский текст первой
главы трактата «Религия язычников и причины их заблуждений». В этой главе он встретил тезисы, уже
известные ему из справочной литературы, которые принято считать
основоположениями деизма. Таких суждений у Герберта было пять:
существует высшее нематериальное безличное начало — Бог; Бога следует почитать;
лучшим из проявлений богопочитания являются добрые дела и праведная жизнь;
нужно просить прощения за грехи; людей ожидает воздаяние по их делам как в этой
жизни, так и в той.
Герберт считал эти положения общими для всех религий. Всё остальное из того, что присуще различным
исповеданиям — вера в откровения и чудеса, обрядность, церковные таинства,
догматика, необходимость в духовенстве, — выпадало из очерченных им рамок
истинной религиозности.
Эдвард
Герберт был не только противником преследований людей
за религиозные убеждения, но и высказывался против навязывания чьих-либо
взглядов другим. Он считал, что нет
никаких оснований утверждать истинность любой из существующих религий
человечества. Истинным, полагал он,
является лишь требование нравственного образа жизни, следование которому вполне
достаточно для спасения.
*
Скрижаль огорчён был тем, что не мог прочесть труды Герберта. Но вскоре он испытал радость от близкого
знакомства с литературным наследием Джона Толанда — смелого человека, который
внёс огромный вклад в установление религиозной терпимости и свободомыслия в
Англии.
Джон Толанд родился в 1670 году в Северной Ирландии.
Он рос в католической семье, в обстановке, которую в трактате
«Христианство без тайн» назвал самым грубым суеверием и идолопоклонством. В возрасте шестнадцати лет он перешёл в
англиканство. В 1687–1690 годах Толанд изучал
философию и богословие в университетах Глазго и Эдинбурга, после чего переехал
в Лондон. Здесь в 1691 году он издал
книгу «Племя левитов», в которой резко критиковал духовенство. В течение следующих двух лет он обучался в
Нидерландах — в Лейденском университете, а после возвращения в Англию продолжил
образование в Оксфорде.
В 1696 году
Толанд издал книгу «Христианство без тайн», сначала — анонимно, а вскоре, в том
же году, и под своим именем. Появление
этого трактата возмутило католическое и англиканское духовенство. В 1697 году, когда Толанд вернулся в
Ирландию, его книга по решению парламента была публично сожжена палачом в
Дублине. Чтобы избежать ареста, он перебрался
в Англию, в Лондон.
*
В
предисловии ко второму изданию «Христианства без тайн» Толанд пишет, что
защитников истины крайне мало: никто из тех, кто мыслят иначе, нежели
предписывают церковные догматы, не осмеливается честно и открыто высказать своё
мнение о вере в Бога, а когда это случается, человека начинают преследовать и обвиняют
в ереси. Полностью осознавая опасность,
которая грозила ему, Толанд осмелился опубликовать свой трактат, чтобы, как
заявил он, в меру своих сил исправить фанатические догматы церкви. Здесь же, в предисловии, он обвинил
священников в тирании, — в том, что они не только требуют от людей соблюдения
нелепых обрядов и предписывают веру в такие вещи, которые сами считают
непостижимыми, но и карают за непослушание:
То, что кого-то нужно ненавидеть, презирать, преследовать,
и более того, иногда, из милосердия, сжигать и проклинать за отказ следовать
этим нелепостям, которые во многих случаях заменяют благословенную, чистую
настоящую религию, которую люди могли бы желать или с радостью практиковать, —
это вызывает удивление и печаль у тех, кто предпочитают заповеди Бога
измышлениям людей, прямые пути разума — непроходимым лабиринтам отцов церкви,
истинную христианскую свободу — дьявольской и антихристианской тирании.
Толанд
указал причины такого религиозного рвения священников: их корыстолюбие,
невежество, хитрость, честолюбие и желание держать недалёких людей в
неведении. А себя он назвал открытым
противником всех нечестных священнослужителей и сердечным другом чистой,
истинной религии.
Поскольку
религиозные поучения адресованы людям, способным размышлять, человек не должен
подстраивать собственные взгляды под указания духовных авторитетов, настаивает
Толанд. Главной в
его нашумевшей книге является мысль о том, что в вопросах веры необходимо
полагаться на разум. Обрести веру без
надзора и диктата строгих поводырей может каждый: «III.67 Разум не меньше, чем Откровение Бога; это светоч,
путеводитель, судья, которого он поместил в каждом человеке, приходящем в этот
мир».
Если понять
богословские тайны действительно невозможно, тогда безрассудно и нагло требовать,
чтобы люди заучивали их; верить в то, чего не понимаешь, — удел фанатиков,
пишет Толанд в этой книге. Он отказался
признавать весомыми обоснования истинности религиозных догматов ссылками на
учителей веры. «3 У них нет никаких
привилегий на Небо, которые возвышают их над нами, за исключением того, что они
родились раньше, если это считать за привилегию...» — пояснил он свою позицию в главе «Суть вопроса». И церковные соборы, и доктора богословия
ошибаются и подвержены страстям точно так же, как светские собрания и миряне,
уверяет Толанд. Самым нелепым он назвал
то, что истину и ложь определяют по большинству голосов или по времени
высказывания суждений. В той же главе
«Суть вопроса» он решительно отверг притязания пап — «монстров непогрешимости»
— на верховенство в христианском мире:
4 ...Никто,
за исключением людей, сильно предубеждённых по своим интересам или воспитанию,
не может по-настоящему серьёзно воспринимать это химерическое высшее
руководство и этих монстров непогрешимости. В Библии мы нигде не читаем о таких
уполномоченных судьях, назначенных Христом для его замещения. А разум открыто
называет их бесстыдными узурпаторами.
Христианство
унизилось до простого язычества, утверждает Толанд. Всё, что называют в нём тайной, — результат
измышлений; ни одно явление нельзя считать тайной лишь потому, что мы не знаем
его сущности. Оставаясь убеждённым
христианином, Толанд полагал, что в истинной вере нет ничего такого, что
противоречит здравому смыслу; истинная религия должна быть разумной и
понятной. В конце книги он заявил, что не только не боится прослыть еретиком, но
считает это прозвище величайшей честью из-за повсеместного невежества, из-за
пристрастных суждений и злобы по отношению к свободомыслящим людям.
*
В 1701 году
парламент Англии издал Акт о престолонаследии, согласно которому королевская
власть в стране должна была перейти к германским протестантам Ганноверской династии. Толанд поддерживал это решение
парламента. В том же году он опубликовал
трактат «Свободная Англия», где критиковал порядки, существовавшие при
монархах-католиках и ратовал за свободу совести.
По
приглашению прусской королевы Софии Шарлотты, мать которой София Ганноверская
могла теперь стать королевой Англии, Толанд приехал в Берлин. После бесед с королевой он опубликовал
адресованные ей «Письма к Серене», где большей частью вёл речь о предрассудках
и суеверии как в античности, так и в современном мире. В третьем его письме, после сказанного о
богослужениях, обрядности и способах богопочитания в древности, Толанд перешёл
к разговору о христианстве:
3.21 ...Почти каждый пункт этих суеверных и идолопоклоннических религий в такой
же или ещё более грубой форме воскрешён многими христианами в нашей западной
части мира и всеми восточными сектами. Это жертвоприношения, ладан, свечи,
иконы, омовения, праздники, музыка, алтари, паломничества, посты, религиозное
безбрачие, посвящения, прорицания, заклинания, предзнаменования, поклонения
умершим мужчинам и женщинам, канонизация всё новых святых — посредников между
Богом и людьми, добрые и злые духи, ангелы-хранители...
Такую
профанацию веры Толанд назвал новым язычеством, новым идолопоклонством и даже
антихристианством. В этом же письме он
противопоставил путь разума тем блужданиям народов земли, к которым привело
пастырство церкви:
3.22 Если кому-то будет интересно узнать, как люди могли сойти
с прямого и лёгкого пути разума, чтобы блуждать в таких непроходимых дебрях,
пусть рассмотрит, как во многих крупных странах простое учение Иисуса Христа
могло выродиться в самые абсурдные догматы, в непонятный жаргон, смешные обряды
и непостижимые таинства; и как почти во всех уголках мира религия и истина
могли быть превращены в суеверие и в козни духовенства.
Толанд считал суеверие более вредным для государства, чем атеизм. В трактате «Адеисидемон» он высказался о том,
что суеверие несёт раздоры, сеет мятежи в процветающих государствах, разделяет
детей и родителей, отвращает союзников от друзей. Атеист же никого не преследует, — он
стремится к счастью в пределах земной жизни.
Утверждая в этом трактате, что христианство столь же увязло в суеверии,
как религия римлян, Толанд клеймит позором папу Григория Великого за
невежество, за сожжение книг древних авторов, которое назвал постыдным
преступлением. За такое же варварство —
за уничтожение памятников культуры — он осудил и учителей церкви,
свирепствовавших в Европе и в Азии: «25 Не однажды так называемые христианские отцы приказывали
уничтожить все книги язычников. [...] Поэтому нельзя достаточно
надивиться, что после столь великого кораблекрушения хоть какая-то доска
доплыла целой и невредимой до наших берегов». Это неистовое рвение отцов
церкви нанесло невосполнимый ущерб духовному развитию человечества, сказал
далее Толанд, и Скрижаль полностью разделял его точку зрения.
*
В 1718 году Толанд издал книгу «Назарянин, или Иудейское, Языческое и
Мусульманское Христианство», посвящённую раннехристианской истории. Скрижаль нашёл в ней ещё более резкие выпады
против церкви. Толанд поражался
нелепости богословских споров между протестантами и
католиками о воздаянии за дела и об оправдании верой:
17 ...Не
является ли это по большей части тщательно разработанной чепухой,
пустозвонством и спором о словах? И следовательно, не является ли вся эта
варварская нелепость, которая схоластическая система излагает о вере и
оправдании, уловкой священников, чтобы запутать дело и посеять сомнения в
сознании людей — и тем самым довести их до отчаяния, — чтобы люди для
разрешения сомнений обращались к ним за помощью к немалому увеличению их доходов
и власти?
И католики,
и православные, и протестанты считают ортодоксальными только свои взгляды, и
при этом все они гордятся преемственностью традиций от священнослужителей
первых веков христианства; однако истина не может покоиться на таком зыбком основании,
как передача традиций из поколения в поколение; да и гордиться нечем, пишет
Толанд: многие из древних епископов были чрезвычайно порочными людьми.
Миссия христианства, по его убеждению, заключалась в том, чтобы
усовершенствовать познание естественного закона и обеспечить соблюдение этого
закона.
*
В трактате
«Клидофорус, или Об экзотерической и эзотерической философии», написанном и
опубликованном в Лондоне в 1720 году, Толанд резко высказался против
преследований людей за убеждения и против тех диких нравов, которые укоренились
у крещёных народов. В его словах
слышится боль от сознания того, что в отношениях между приверженцами разных
движений в христианстве и даже между сторонниками одного и того же исповедания
столько злобы и ненависти:
II ...Они упорно досаждают друг другу штрафами, лишением
прав, ссылками, тюремным заключением и множеством других способов, не говоря
уже о последнем из всех зол — [наказанием] смертью. Преследования превращаются
наконец в инквизицию — предел совершенства этого адского устройства веры.
Каждое открытие оборачивается для человека риском потерять своё доброе
имя, работу, а то и жизнь; такая атмосфера страха порождает лицемерие,
невежество, доносы, подозрительность к людям и тем самым наносит ущерб всему человечеству. В
этой книге Толанд ратовал за
раскрепощение интеллектуальных сил человека, за свободу слова:
XIII Если хотят, чтобы истину высказывали без утайки, то
существует лишь один способ достичь этого блага. Пусть все люди свободно
говорят то, что думают, не подвергаясь за это осуждению или наказанию, кроме
как за безнравственные поступки; а умозрительные суждения пусть опровергают или
одобряют все кому угодно. Тогда вы наверняка
услышите всю правду, а до тех пор её будут высказывать очень скудно или
туманно, если будут вообще.
Последнее сочинение Толанда «Пантеистикон», в названии которого звучит
слово «пантеист», посвящено вопросам философии и познанию законов мира. Скрижаль не встретил в этой работе ни одного
упоминания о христианстве. Даже в написании
года выхода «Пантеистикона», в обращении к читателю, стоит дата «1720 год общепринятой эры» — Anno aerae vulgaris MDCCXX. Для Скрижаля это было красноречивым
свидетельством того, в каком направлении развивались взгляды этого мудрого
ирландца.
Скрижалю
казалось, он хорошо понимал Толанда.
Обозначения двух эпох — до и после Рождества Христова, — которые
укоренились во многих языках, звучат так, будто всё, что происходило до начала
нового летосчисления, немного значило — было лишь тем, что предшествовало
наступлению главных событий в истории человечества. В ещё большей степени надменность
представителей Западной цивилизации по отношению к векам формирования их
культуры выражена в словосочетании «до нашей эры», которое прижилось в ряде
языков, включая русский. Оборот речи «до
нашей эры» звучит так, будто прошлое, оставшееся за временнóй чертой
рождения Иисуса, было не нашим, нас не касается. Христоцентричный отсчёт времени Скрижаль
относил к нелепым установлениям Западного мира.
Эпоху, которая предшествовала новому летосчислению, он в своих записях
называл античной. Такая нотация не затемняла величие достижений греческо-римской цивилизации, и она отражала большую печаль Скрижаля от сознания, что эта богатая древняя культура землян была в значительной степени уничтожена целенаправленными усилиями церкви и христианских императоров.
*
В конце
жизни Толанд испытывал крайнюю нужду.
Продав за долги свой дом, он поселился невдалеке от Лондона, — его
приютила семья плотника. Он умер в 1722
году, в возрасте пятидесяти двух лет.
Перед самой смертью Толанд составил себе эпитафию, в которой, в
частности, прозвучало: «Он был
сторонником свободы, любителем всех видов обучения, говорящим по-ирландски, но
не был ничьим последователем или зависимым человеком. Ни огорчения, ни удача не
отклоняли его от выбранного им пути».
На вопрос,
однажды обращённый к нему о родине, Толанд в «Пантеистиконе» ответил: «VIII Солнце мне отец, Земля — мать,
мир — моя страна, все люди мне родные».
Именно с Толандом, с выходом его книги «Христианство без тайн», связано
первое появление слова freethinker — «вольнодумец», «свободомыслящий»: так в
1697 году ирландский философ, учёный и политик Уильям Молинье назвал его в
письме, адресованному Джону Локку.
*
Одним из
тех, кто наряду с Джоном Толандом оказали большое влияние на становление
свободомыслия в Англии, был его современник и друг Энтони Коллинз. Толанд посвятил ему свою работу
«Адеисидемон», в предисловии к которой назвал его человеком в равной степени
выдающегося ума и благородства.
Энтони
Коллинз родился в 1676 году в пригороде Лондона. Он получил образование в Королевском колледже
Кембриджа. Коллинз был в дружеских
отношениях с Джоном Локком, который существенно повлиял на его взгляды. Но в отстаивании свободы совести Коллинз
пошёл дальше Локка. Вместе с Толандом он
повёл решительное наступление на церковь.
Главное его сочинение «Рассуждение о свободомыслии» вышло в 1713 году и
в дальнейшем несколько раз переиздавалось.
Во вступлении к своей книге Коллинз назвал её апологией свободомыслия.
*
Человек
имеет право знать истину, а это подразумевает право рассматривать все суждения
по любому вопросу без каких либо ограничений, заявил Коллинз в «Рассуждении»;
другого пути обнаружения истины не существует.
Поэтому свободомыслие должно составлять законное право человека,
заключил он. Прогресс в развитии наук
будет тем успешнее, чем больше свободны люди в своих суждениях, и наоборот:
уровень невежества общества отвечает степени ограничения в нём свободы слова;
наличие такой зависимости очевидно: «I До восстановления
просвещённости, когда люди подвергались обману со стороны священников,
преобладало невероятное невежество».
В церкви в
течение многих столетий были распространены суеверия и абсурдные понятия,
которые противоречат разуму, пишет Коллинз.
В подтверждение своих слов он привёл убеждения о непогрешимости папы и
собора, о поклонении иконам, святым и мощам,
о власти священника проклинать и даровать спасение. Напомнив, что
ещё Гораций приравнивал суеверие к пороку, Коллинз отметил, что это зло
со времён античности значительно возросло, поскольку церковь считает себя
вправе осуждать людей из-за пустяков. В
качестве одного из примеров невежества, которое
удалось преодолеть благодаря победе здравого смысла, Коллинз указал на то, что
в Англии ежегодно в течение столетий казнили большое число ведьм, однако после
принятия Акта о веротерпимости ведьмы перестали появляться. Коллинз призвал свободомыслящих людей вырвать
из рук священников власть, которой они пользуются для уничтожения невинных душ.
Неизбежность победы свободомыслия Коллинз усматривал в том, что догматы
церкви противоречат один другому и противоречат разуму. Он согласился в
«Рассуждении» со своим соотечественником Генри
Мором, который ещё полвека до него в книге «Таинство благочестия» назвал
откровенной ложью всё то, что церковь навязывает религиозным людям. Католическое и православное
духовенство, а также лютеранские священники нисколько не отстают от жрецов
Древнего мира в обмане легковерных и во много раз превосходят в этом
священников других христианских исповеданий, продолжает Коллинз. Они морочат людей по-разному: одни
утверждают, что хлеб и вино при евхаристии становятся самим телом и кровью
Иисуса, а другие заставляют свою паству верить,
что тело и кровь Христа только добавляются к хлебу и вину. Коллинз прямо назвал эту ложь бесстыдством.
Церковь виновна в стольких случаях обмана, что нужно перестать
полагаться на духовенство и думать самостоятельно, подытожил он; для того
человеку и дан разум, чтобы отличать правду от лжи.
*
В
«Рассуждении о свободомыслии» Коллинз решительно отклонил опасения поборников
единоверия в том, что свобода высказывания мнений может привести к беспорядкам
в обществе. В Древнем мире жили люди с
разными убеждениями, пишет он. Взгляды
пифагорейцев, эпикурейцев, стоиков, платоников, академиков, киников кардинально
отличались между собой, однако из-за этого никогда не возникали смуты. Коллинз
отстаивал противоположную точку зрения: опасно не разнообразие точек зрения, а
ограничение свободы слова; именно свобода суждений является средством
избавления от всех беспорядков.
Коллинз не
соглашался и с тем, что свободомыслие приводит к атеизму. Неверие идёт от невежества, утверждает он: «III В невежественных папских странах, где свободомыслие
считается преступлением, атеизм распространён более всего». Это происходит
оттого, что лишь слабоумные верят религиозным догматам, а думающих людей эти
нелепости отталкивают от церкви, пояснил Коллинз. Атеизм не страшен, уверяет он, страшен
фанатизм суеверных.
Продолжая разоблачать духовную порчу ревнителей веры, Коллинз высказался о
том, что священники поощряют безнравственность, что церкви превращаются в
убежища порока, а насильственное навязывание воззрений губительно воздействует
на моральное здоровье общества. И наоборот:
люди, которые пользуются своим умом, как показывает жизнь, придерживаются
этических норм.
Обоснование того, что самый надёжный путь нахождения истины заключается в
снятии ограничений с разума, привело Коллинза к выводу, что свободомыслие
является не только правом, но и долгом человека. Он и веру связал с долженствованием. Вера, утверждает Коллинз, имеет личный
характер и не подлежит передаче:
III Врач может вылечить меня от болезни, адвокат может
отстоять мои права, сколь бы ни было велико моё невежество в каждой из этих
профессий. Это такие дела, которые могут быть переданы уполномоченному. В том
же, что касается Бога, я обязан иметь собственные мнения и не могу никому
передать полномочия верить за меня; и ничья вера не спасёт меня, кроме моей
собственной. Так что мой долг — самомý думать о вопросах религии, а в
том, изучать ли мне право или медицину, я волен выбирать.
Скрижаль
встретил в этой книге суждения действительно свободного человека. И он порадовался совпадению своего понимания
характера веры — индивидуальной по своей природе — с точкой зрения Коллинза,
только он не связывал религиозные представления с долгом. Человек может прожить жизнь не задумываясь о
том, носителем каких сил он является; свобода оставаться недалёким — тоже
свобода, и на неё нельзя посягать.
Другое дело, что такое незнание своей природы подобно неведению слепца о
том, что у него есть возможность прозреть.
Но если человек начинает задумываться о законах духа, такие размышления
помогают ему уяснить своё место в мире, а его вера или неверие в существование
первопричины вселенной обретает черты, обусловленные его характером, его
личными качествами. Это становление
сознательных уникальных отношений с мирозданием происходит в силу естественного
положения вещей: на веру или неверие человека накладывает отпечаток его
индивидуальность, хочет он того или нет, даже если он считает себя приверженцем
одной из массовых религий.
*
Среди
неординарно мыслящих англичан, с убеждениями которых Скрижаль познакомился,
были и представители духовенства.
Поисками трудов одного из них, Бенджамина Уичкота, он занялся, встретив
это имя в книге Джона Толанда «Назарянин, или Иудейское, Языческое и
Мусульманское Христианство»: Толанд передал слова Уичкота о том, что
одиннадцать из двенадцати частей религии составляет естественная религия.
Бенджамин
Уичкот родился в 1609 году на западе Англии — в деревне Сток округа
Шропшир. Он обучался, а затем преподавал
в Кембридже. Там же он принял духовный
сан, получил степень доктора богословия и в течение десяти лет являлся
заместителем ректора Кембриджского университета. Уичкот стоял во главе религиозных философов,
за которыми закрепилось название Кембриджские платоники. Этих учёных мужей объединяло понимание того,
что истинная вера неразрывно связана с убеждениями разума.
В 1660 году
Уичкот был смещён со своего поста и переехал в Лондон, где получил должность
приходского священника. Он стал широко
известен своими проповедями.
Труды
Уичкота были изданы уже после его смерти.
Скрижаль нашёл текст только одной проповеди — написанной в качестве
комментария на слова апостола Павла из Послания к Филиппийцам: «4.8 Думайте об этом». В ней Уичкот утверждает, что
первое религиозное движение в человеке — умственное, интеллектуальное. Оно заключается в раздумье, в доискивании
причин явлений: «Особенность природы
человека такова, что посредством доводов разума он может прийти к пониманию
разумной основы вещей; именно это вы и должны делать; нет другого прихода в
религию, кроме этого пути». Таким
образом, указав единственный путь к вере — путь разума, этот учёный муж,
священник, даже не упомянул об Иисусе, который, если полагаться на сообщение
апостола Иоанна, заявил, что путь к Богу проходит
только через него.
В этой же
проповеди Уичкот повёл речь о необходимости интеллектуально
совершенствоваться. Нельзя верить только
потому, что полагаешься на чей-то авторитет или на мнение большинства людей;
тот, кто не обретает веру в результате работы собственного ума, а просто
принимает некое исповедание, находит одну лишь видимость религии, одно её
название. Вера, пишет Уичкот, остаётся
поверхностной до тех пор, пока человек не поймёт суть вещей собственным
разумом.
*
Немало
удивило Скрижаля и дерзкое сочинение ещё одного священнослужителя англиканской
церкви — Джонатана Свифта, уроженца Ирландии.
Свифт принял духовный сан в 1694 году.
Десять лет спустя, задолго до написания «Путешествий Гулливера», он
анонимно опубликовал памфлет «Сказка бочки», где высмеял то, что произошло с
христианством. Католическая церковь
включила эту сатиру Свифта в Индекс запрещённых книг.
В главной
сюжетной линии этой книги прослежены жизненные пути трёх братьев, в судьбах
которых легко угадываются вехи истории католицизма, кальвинизма и
лютеранства. Анонимный повествователь
«Сказки бочки» сообщает, что некий человек перед смертью оставил трём своим
сыновьям завещание с наставлением жить дружно.
Поначалу братья как будто не нарушали повеление отца:
II ...Они пили,
дрались, распутничали, спали, ругались и нюхали табак; они ходили смотреть
новые спектакли на первые представления; слонялись по кондитерским, избивали
стражников, ночевали на улице и заражались венерическими болезнями; они обсчитывали
извозчиков, были в долгах у лавочников и спали с их жёнами. [...] Трое братьев приобрели ещё сорок способностей такого же рода, перечислять
которые было бы скучно, и в результате стали заслуженно признаны самыми
уважаемыми людьми в городе.
Вскоре
сыновья забыли про отцовское завещание.
Сначала один из них, Пётр, который в этой сатире олицетворяет
католичество, повелел своим братьям называть его господином и даже милостивым
государем.
Сарказм Свифта в «Сказке бочки» направлен прежде всего на католическую
церковь. Рассказчик поведал далее о том,
что Пётр приобрёл за бесценок некий материк, в котором читатель угадывает
чистилище; а завладев материком, Пётр многократно перепродавал его с большой
выгодой. В иносказательной, но опять же
понятной форме Свифт смеётся над таинством покаяния и отпущением грехов за
деньги, над пресуществлением и безбрачием католического духовенства, над
корыстолюбием и лицемерием пап. Он
потешается и над обычаем целовать туфлю папы: «IV Кто бы ни подходил к нему поздороваться и
подавал руку в знак приветствия, Пётр с большим изяществом, как хорошо
обученный спаниель, протягивал свою ногу».
Мошенничество
Петра и всё его поведение стало таким скандальным, что двум другим братьям,
Мартину и Джеку, надоело, и они решили покинуть его. Они попросили брата выдать им копию
отцовского завещания, но Пётр обозвал их самыми последними словами, вытолкал их
пинками за дверь и с тех пор не пускал на порог. Вскоре между Мартином и Джеком, в образах
которых нетрудно узнать Мартина Лютера и Джона Кальвина, разгорелась
смертельная вражда.
Кальвинистов
и самогó Кальвина Свифт тоже не пощадил: Джек в его сказке изображён
человеком безумным. О Мартине же Свифт
фактически ничего не сказал.
Поразмыслив, Скрижаль решил, что под этим третьим ответвлением в христианстве автор
«Сказки бочки» имел в виду не только лютеранство, но и англиканскую церковь,
священником которой он являлся. Скрижаль
хорошо помнил, в результате какого именно влечения короля Генриха VIII возникло англиканство,
и подумал, что история церкви Англии, как впрочем и метаморфоза, которая
произошла с Лютером, давала Свифту богатый материал для сатиры, но о судьбе
Мартина этот пересмешник умолчал.
*
Значительно
больше, чем острóты автора «Сказки
бочки», Скрижаля удивили парадоксальные суждения
ещё одного священнослужителя англиканской церкви — Джорджа Беркли. Его главный труд «Трактат о принципах
человеческого знания» был опубликован в 1710 году в Дублине. Беркли, так же как
его старший современник Свифт, родился в Ирландии. В 1709 году, в возрасте двадцати четырёх лет,
он был посвящён в диаконы, а тридцать пять лет спустя стал епископом
ирландского города Клойн.
Людей,
которых в Англии называли свободомыслящими, Беркли считал неверующими. Однако его собственные взгляды выходили
далеко за пределы любой догматики. И
чтобы заявить о них, требовалась большая смелость. Поначалу Скрижаль даже засомневался, не
разыгрывает ли его этот экстравагантно мыслящий муж, утверждая, что не
существует ни тел, ни материи. Но Беркли
отстаивал свою точку зрения вполне серьёзно.
Именно категорическое отрицание реальности материального мира стало
главной темой его сочинений.
В «Трактате
о принципах человеческого знания» Беркли
настаивает на том, что все вещи во вселенной
существуют только в духе; они образуются
исключительно действием духа и остаются в нём, то есть они лишь мыслимы. Все вещи,
которые человек воспринимает, являются его собственными идеями; только
они, идеи, реальны, а любое тело существует только тогда, когда оно воспринимается.
Обосновывая свои взгляды, Беркли предвидел ряд возможных возражений, и он ответил на
них. В частности, выпад своего
потенциального оппонента: «Неужели мы должны допустить, что весь мир
заблуждается?», он парировал тем, что люди придерживаются ложных мнений относительно
очень многих понятий. Отстаивая свою
точку зрения, Беркли высказал уверенность в том, что его доказательства очевидны для каждого, кто хоть мало-мальски
способен к размышлению.
Беркли ответил также на вопрос о том, что происходит с вещами, когда
человек перестаёт их чувственно воспринимать. Герой его книги «Три диалога...» пояснил
собеседнику, почему прекращение всех его личных контактов с телами и даже его
смерть не приведёт к исчезновению тел:
III Когда я
отрицаю существование чувственных вещей вне ума, я имею в виду не мой личный
ум, а все умы. [...] Есть какой-то другой
ум, в котором они существуют в промежутках между периодами моего восприятия их;
таким же образом они существовали до моего рождения и будут существовать после
моего предполагаемого исчезновения. И поскольку то же самое верно по отношению
ко всем другим конечным сотворённым душам, то из этого необходимо следует, что
есть вездесущий вечный Разум, который знает и осмысливает все вещи и который
показывает их нам в соответствии с такими правилами, какие Он Сам установил и
какие мы называем законами природы.
Беркли не
видел противоречий между своим миропониманием и сказанным в Библии о деревьях и
камнях, о горах и реках, о городах и человеческих телах. В «Трактате о принципах человеческого знания»
он уверял в этом читателей: «82 Я не думаю,
что в Писании где-либо упоминается то, что философы называют материей, или
существование вещей вне Разума».
В
распространении своих убеждений Беркли не только не усматривал никакой угрозы
религиозным канонам, но утверждал противоположное: поскольку учения атеистов
основаны на представлениях о существовании материи, популяризация его системы
взглядов подорвёт доводы безбожников.
Беркли верил и в то, что его воззрения внесут ясность во многие
запутанные проблемы и помогут людям руководствоваться здравым смыслом.
*
Проходившая
мимо Скрижаля женщина, прочитав его рекламу о продаже стихов, чуть
приостановилась.
— А зачем
вам это нужно? — вскинув бровь, спросила она.
В её взгляде
и в голосе сквозило высокомерие, и Скрижаль не счёл уместным вступать с ней в
откровенный разговор. Но когда женщина
ушла, он поневоле задумался над её бесцеремонным вопросом.
Для чего он
здесь сидит — Скрижаль знал. Он надеялся
помочь ищущим людям глубже заглянуть в себя и осознать, что духовный мир, при
всей его обособленности в каждом человеке, по сути один на всех. Ради такой возможности поспособствовать
кому-то в понимании беспредельности духа и поделиться теплом души он и просиживал
на людях часть своих воскресных дней.
Вопрос о
том, чтó побуждало его к написанию стихов, был посложнее. За его творческими исканиями вроде бы не
стояла никакая определённая цель; в своих ранних поэтических опытах он главным
образом стремился найти как можно более точный и лаконичный стихотворный
эквивалент своим переживаниям и мыслям.
Объяснение тех причин, которые побудили его к сочинительству и
поддерживали его тягу к поэтической речи, сводилось по сути к пониманию более
общего вопроса: зачем вообще люди занимаются творчеством? Ответ он видел в том, что само явление жизни
с её неизменным стремлением к созиданию, к разнообразию, к усложнению духовной
организации разумных существ есть не что иное, как результат вселенского
творческого процесса.
Очередной
логичный вопрос — о побудительных причинах и конечной цели самогó
мирообразующего процесса был той главной загадкой, ответ на которую Скрижаль
продолжал искать. Он осознавал, что не
только его стихотворная речь была частным, одним из мириад, проявлений этих
вселенских созидательных сил, но и он сам был их вочеловеченной сутью. Тем не менее, как многие пытливые натуры и в
далёком прошлом и в настоящем, он не хотел ограничиваться пониманием отведённой
ему роли носителя творческих мировых сил. Размышляя о возможных разгадках главной тайны,
он допускал, что конечная цель всеохватных стремлений духа не предустановлена,
а должна определиться и определяется по ходу самогó процесса
совершенствования мира. Если так,
значит, и он каким-то образом участвовал в определении этой цели.
*
В
критической литературе Скрижаль не раз встречал суждение, что книга англичанина
Мэтью Тиндаля «Христианство так же старо, как Творение» считается своего рода
Библией деизма. Он нашёл её английское
издание и был сполна вознаграждён за терпение, которое потребовалось, чтобы
прочесть этот непростой для него текст.
Мэтью
Тиндаль родился около 1655 года. Он
получил юридическое образование в Оксфорде, после чего работал заместителем
судьи в военном суде Королевского флота Англии.
Ещё до вступления в эту должность, в 1685 году, Тиндаль перешёл в
католичество, — он не видел причины для отделения Англии от Римской
церкви. Однако три года спустя, осознав
нелепость папства, как выразился Тиндаль, он вернулся в англиканство. Самый известный его труд был опубликован в
Лондоне в 1730 году, и в течение последующих трёх лет, ещё при жизни Тиндаля,
эта книга переиздавалась три раза. Она
называлась «Христианство так же старо, как Творение, или Евангелие —
воспроизведение Религии Природы». Книга
написана в форме диалога. Имена
собеседников обозначены в тексте условно — буквами «А» и «В», но диалог часто
переходит в монолог одного из них, передающего взгляды автора.
По убеждению
Тиндаля, естественная религия, она же религия природы, запечатлена в сердце каждого человека. Тиндаль называет её
также истинной религией и религией разума.
Внутренняя по своей сути, она отличается
от религии откровения — внешней по существу — только способом передачи. Суть естественной религии Тиндаль видел в
соблюдении нравственных норм, на которые разум человека указывает как на
непреложные. Больше того, в истинной религии нет
ничего, кроме морали, поясняет он; в ней нет никаких секретов или таинств:
каждый может знать то, что требует Бог. «2 Под “естественной
религией”, я
понимаю веру в существование Бога, в смысл и практику обязанностей, вытекающих
из знания, которое мы посредством разума обретаем о Боге и его совершенствах»,
— сказал герой диалога, передающий его суждения. О сути этой,
истинной, религии Тиндаль говорит, и не раз, другими словами. По одному из его определений она состоит в
постоянном расположении духа делать всё хорошее, что человек может. По другой формулировке, естественная религия
заключается только в любви к Богу и к ближнему. В одном из
пояснений прозвучало, что её суть — в подражании совершенств Бога, в
стремлении достичь их.
Время от времени Тиндаль возвращается к сравнению естественной религии с религией откровения,
одной из которых является христианство.
Религия природы, религия разума, совершенна и достаточна, утверждает он;
никакое внешнее откровение не может ни
добавить к ней ничего, ни отнять, потому что не может даже в малом противоречить закону разума. И ни одно откровение не является правдивым, если оно не согласуется
с этим непреложным законом. А значит, именно по
соответствию с законом разума нужно
судить о
достоверности и справедливости сообщённого в Библии. И то, что
разум определяет как недостойное быть исходящим от Бога, не может принадлежать
к истинной религии откровения. «12 Поскольку я
разумное существо и Бог требует от меня разумного служения, я не должен — нет,
я не могу — иметь веру, которая не выдерживает проверки разума», — заявил герой Тиндаля.
Христианство, каким предстаёт оно в его книге, не выдерживает такую
проверку.
*
Тот же герой
Тиндаля прямо высказался о трагедии христианства: священнослужители полностью подавили рациональную природу человека и до сих
пор продолжают принижать её; невежество и вера в чудеса идут рука об
руку. Большинство извращений в
христианстве началось с введения обрядов, которые на первых порах казались
невинными, но потом обернулись идолопоклонством и суевериями. С объединением духовенства, с установлением
субординации между проповедниками, церковь стала душить истинную религию и
поработила крещёные народы. Она сделала внешнее откровение предлогом для того, чтобы начать
преследования, посеять вражду и ненависть между людьми. Герой диалога, передающий убеждения Тиндаля,
говорит, что христианский мир превзошёл все остальные цивилизации в проявлении
жестокости, в количестве тюремных заключений, в применении виселиц, дыб и огня
ради торжества веры.
Критикуя
церковь, которая начала гонения на людей из-за таких пустяков, как соблюдение
обрядов, Тиндаль указал на причину совершённых церковью преступлений; причина в том, что
за религию принимают нечто другое, нежели мораль: «11 ...Мошенничество и насилие неизбежны, когда считают,
что вещи, которые не имеют никакого основания в природе или в разуме, являются
необходимой частью религии; и история церкви содержит непрерывное повторение
злодеяний, совершённых ради отстаивания таких понятий».
Тиндаль осуждает также мелочные споры, которые привели к разделению церкви. На кровавом счету католиков жестокая травля
инакомыслящих, крестовые походы и массовые убийства; католики больше других
христиан ввели в религию разные нелепости; однако и протестанты сделали упор на
бесполезные спекуляции и на обряды; ради своих интересов они готовы
пойти на любые преследования, печалится главный герой Тиндаля. И католики, и протестанты
говорят о необходимости любить врагов, а думают об истреблении друг друга; даже
приверженцы одного и того же вероисповедания не могут поладить между
собой. Продолжая монолог, вольнодумец
указал, в частности, на то, что в Англии до Славной революции 1688 года
протестанты крушили протестантов из-за обрядов, обычаев и
формальностей. «10 Я защищаю свободы,
данные Богом человечеству... — заявил он. — 11 Ни один человек не
должен страдать ни лично, ни своей собственностью, ни репутацией за своё мнение
в вопросах религии».
Нет и не может быть никаких
форм церковного устройства, установленного божественной властью, считал
Тиндаль. Необходимость в
священнослужителях для приверженцев естественной религии он тоже не видел: поскольку истинная религия представляет собой разумное служение,
между ней и разумом не должно быть никаких посредников. После всего, что было сказано в этом диалоге,
фразы о том, что христианство является на самом деле не чем иным, как
естественной религией, показались Скрижалю крайне натянутыми.
*
Разум —
единственная из способностей человека, с помощью которой открывается
существование Бога; и Бог может сообщаться с
человеком тоже лишь посредством разума, утверждает Тиндаль в этом
трактате. По его убеждению, Бог — это
абсолютно совершенное и бесконечно счастливое в себе разумное начало, источник
жизни всех других существ. Все действия
Бога представляют собой действия чистой, беспристрастной и бескорыстной любви.
Бог велит людям совершать
добрые дела и запрещает причинять зло, а в остальном
оставляет свободу поступать как кому угодно.
Исполнение этих требований делает человека счастливым. Тиндаль стремится это доказать. Счастье любого носителя жизни состоит в
достижении совершенства того, что является природой данного организма,
рассуждает говорящий за него участник диалога.
Природа же разумного существа наиболее совершенна тогда, когда она
абсолютно рациональна. Поэтому любое отклонение от закона разума, который побуждает совершать добрые дела и запрещает причинять зло, несёт
с собой несчастье пропорциональное этому отклонению. А человек, живущий согласно этому закону, всё
больше и больше обретает моральное совершенство Бога; иными словами, начинает
жить жизнью Бога. И поскольку одни и те
же правила определяют волю такого человека и волю Бога, его действия совпадают
с действиями Бога, — он любит всё и вся.
Духовный рост, проявления добродетели приближают того, кто живёт по
закону разума, к наиболее счастливому существованию:
3 ...Наш разум
по типу, хотя и не по степени, имеет ту же природу, что разум Бога. Более того,
именно разум делает нас образом самогó Бога и является общей связью,
которая объединяет небо и землю, создания и создателя. И если наше счастье
ограничено, то лишь потому, что наш разум ограничен. Только у Бога
неограниченный разум и безмерное счастье.
Таким
образом, каждый человек настолько счастлив, насколько совершенен. И хотя абсолютное счастье для людей на земле
недостижимо, однако и в этой жизни, и в следующей разумные действия влекут за
собой награду, а неразумные — наказания, утверждает Тиндаль. Тот, чья суть едина с Богом, пребывает в
своего рода раю на земле: он испытывает внутренний комфорт и удовлетворение; ни
репрессии тиранов, ни бесконечные споры окружающих о пустых вещах — ничто не
может помешать ему наслаждаться этим состоянием. В соблюдении законов морали Тиндаль видел
счастье не только отдельных добродетельных людей, но и всего человечества.
*
Скрижаль
склонен был думать, что познакомился с наиболее важными трудами тех англичан,
которые способствовали установлению свободомыслия и веротерпимости в Западном мире. Однако он хорошо понимал, что многое осталось
ему неизвестным. В его списке значилось
ещё два десятка имён уроженцев Британских островов, чьи усилия ускорили победу
разума над зашоренной церковной догматикой.
Узнать их образ мыслей Скрижалю не дало то, что он не смог найти их
труды. Он понимал и другое: усилия
одиночек не привели бы в Англии к признанию права на свободу убеждений за
каждым гражданином, если бы стремления этих смелых интеллектуалов не нашли бы
широкую поддержку в народе.
*
Чтобы уяснить
отношение к свободомыслящим людям, которое установилось в Англии к середине ХVIII века, Скрижаль познакомился с впечатлениями побывавших здесь европейцев;
их свидетельства и сравнение увиденного с тем, что происходило в других
европейских странах, пополнили представления Скрижаля об этапах духовного
раскрепощения народов Западной цивилизации.
В частности, он прочёл письма Вольтера, который жил в Англии в 1726–1729
годах; они были опубликованы в 1733 году в Лондоне под заглавием «Письма об
английской нации».
«5 Англия по праву является
страной сектантов. [...] Англичанин, как человек, для которого свобода
естественна, может отправиться на небеса своим путём», — шутит Вольтер. Постоянно меняя
в речи оттенки юмора и сарказма, он пишет о веротерпимости в присущей ему
манере пересмешника: «6 Если
бы в Англии была разрешена только одна религия, правительство вполне могло бы
стать деспотическим; если бы их было две, люди перерезали бы друг другу глотки;
но поскольку их такое множество, все живут счастливо и в мире».
Завоевание
свобод стоило англичанам очень дорого, за победу над деспотической властью и за
принятие достойного законодательства они пролили море крови; другие народы
пролили крови не меньше, однако оказались в ещё большем рабстве, заметил Вольтер. «17 Если
учесть, что Ньютон, Локк, Кларк и Лейбниц подвергались бы преследованиям во
Франции, были бы заключены в тюрьму в Риме и сожжены в Лиссабоне, то что мы
должны думать о человеческом разуме?» — спросил он уже вполне серьёзно, и
столь же серьёзно, говоря о разуме, ответил:
— Можно поклясться, что он был рождён в нашем веке в Англии».
*
О том, что к
середине ХVIII века жители
Британии усвоили нормы веротерпимости и признали свободу слова как право,
принадлежащее к числу неотъемлемых гражданских прав человека, подтверждало
свидетельство итальянского историка и литератора Алессандро Верри. Посетив Париж, Алессандро Верри побывал затем
в Англии. В письме, отправленном в декабре
1766 года из Лондона брату, он поделился своими впечатлениями об увиденном:
Здесь уже никто не говорит о религии. В Париже это происходит столь часто,
что нагоняет тоску. В Лондоне квакер, анабаптист, англиканец, методист,
католик, раскольник-грек, протестант идёт на биржу в своём фраке, в два часа
после полудня делает свои покупки в магазинах и мирно возвращается домой; он
идёт в церковь и т. д., его никогда не называют сектантом. [...]
В Париже — огромнейший энтузиазм по отношению к философии и горячность
духа, потому что философия и её истины преследуются; это вызывает потрясения и
великие волнения, происходит коренная ломка человеческого духа. [...] А в
Лондоне что может взволновать кровь? Вы не хотите ничему верить? — Вы господин
себе. Хотите немножко верить? — Вы господин себе. Хотите верить определенным
образом? — Вы господин себе. Хотите создать культ? — Вы господин себе. Вы
думаете, что король... ? — Очень хорошо. Мой слуга говорит это по сто раз
в день. [...] Терпимость к мнениям, о которой так шумят философы, здесь —
истина, которую знают все носильщики, и она является высочайшей в
правительстве. Каждый англичанин знает эту, самую тривиальную здесь, но недостижимую в других
странах истину: чтобы быть свободным, гражданин должен подчиняться не человеку,
а закону; поэтому каждый англичанин говорит: «Мой верховный правитель — закон»;
и чтобы узнать, является ли некое действие допустимым, он выясняет,
есть ли закон, которым оно запрещено. Если такого закона нет, он заключает, что
действие разрешено, и это является нормой.
О том,
насколько свобода выражения взглядов в Лондоне отличалась от терпимости к
инакомыслию в Европе, свидетельствовала судьба многих вольнодумцев, в частности
— того же Вольтера. В 1734 году его
заметки об Англии были опубликованы во Франции под названием «Философские
письма». Французский парламент присудил
эту книгу к сожжению за вызов общепринятым религиозным убеждениям и за неуважение к власти, а Вольтера приказал
арестовать. Четверть века спустя во
Франции, по сути за то же — за вольнодумство, подверглись гонениям лучшие умы
этой страны: авторы «Энциклопедического словаря».
В Испании и
Португалии инквизиторы продолжали преследовать некатоликов, включая
протестантов, с целью обратить их в католичество. Одно из свидетельств, которое давно хранилось
в бумажной картотеке Скрижаля, принадлежало англичанке Элизабет
Васконеллос. В 1706 году её пытали
инквизиторы Португалии. Добиваясь от неё
отречения от протестантства, они прижгли ей раскалённым железом грудь и обули
одну ногу в раскалённый докрасна железный башмак. Инквизиция была упразднена в Португалии
только в 1821 году, а в Испании — тринадцать лет спустя.
В Испании во
времена короля Филиппа V, который
правил страной с 1700 по 1746 год, состоялись сотни аутодафе, а количество
пострадавших за веру исчислялось тысячами.
Последний в Испании случай казни за ересь датирован 1826 годом, когда
инквизиция расправилась со школьным учителем, который разделял взгляды
деистов. Его звали Кайэтано Риполл. На Кайэтано донесли, что он не соблюдает
христианские обряды и не заставляет учеников ходить в церковь. После двух лет тюремного заключения он был
повешен.
Инквизиция в
Мексике просуществовала до 1820 года; Мексика унаследовала её от завоевателей,
испанцев. В оправдание казней
инакомыслящих мексиканские инквизиторы в 1777 году обнародовали заявление,
которое гласило:
Христиане вовсе не считают жестокими или чрезмерными огненные зрелища,
карающие еретиков. Напротив, будучи послушными и уважающими своих
руководителей, они ценят, хвалят и чествуют эти действа, поскольку видят в них
не только средство изъявления ненависти к еретикам и к ереси, но и публичное
исповедание веры...
Скрижаль
вспомнил и то, что в 1738 году, когда в Англии отшумели споры о вере, в столице
России, в Санкт-Петербурге, по указу императрицы Анны Иоанновны принял смерть
на костре за переход в иудаизм отставной капитан-лейтенант российского флота
Александр Возницын, а с ним сожжён был также иудей Борох Лейбов — за влияние на
христианина. Староверов в России
преследовали до конца XVIII века, а евреев согласно правительственным указам
изгоняли из деревень и городов в течение всего следующего столетия. Преследования людей за веру продолжались и в
царской России, и в Стране Советов — в ХХ веке.
*
В своё время
за изучением истории Скрижаль пришёл к выводу, что благополучие любой страны
зависит от того, преобладают ли в данном народе при решении любых проблем
критерии нравственности; в частности, преуспевание страны находится в прямой
зависимости от того, гуманны ли её законы — не столько провозглашённые, сколько
действительно работающие. И теперь он порадовался совпадению своего понимания условий благоденствия общества с
убеждениями проницательных англичан, которые первыми смело ратовали за свободу
совести. Знакомство с
историей становления либеральных взглядов в Британии помогло ему осознать, что одним из главных среди этих неформальных
показателей, определяющих уровень благосостояние любого народа, является
степень свободы граждан.
Объяснение
того, что в ХIХ веке малое островное государство стало доминировать в мире —
первенствовать в развитии производства, в области научных знаний, в
мореплавании, — и причину того, почему именно английский язык оказался языком
международного общения, Скрижаль увидел теперь в развитом чувстве собственного
достоинства англичан и в том, что на их родине значительно раньше, чем в других
странах, установилось взаимоуважение между людьми разных взглядов и
верований. Пока в других европейских
странах монархи и церковь с помощью репрессий боролись за чистоту государственной
религии и граждане продолжали выяснять между собой, чьё исповедание является
единственно истинным, энергия англичан, которая прежде тоже тратилась на борьбу
с иноверцами, истощалась в кровопролитных баталиях и распрях между враждующими
религиозными партиями, — то есть расходовалась во вред нации, — была
перенаправлена в русло положительных, жизнеутверждающих начинаний, стала
работать на созидание.
*
Подтверждение
мыслей о том, что благополучие в стране зависит от приверженности её граждан
нравственным ориентирам и от степени их духовной свободы, Скрижаль увидел, сопоставив историю Испании и Соединённых Штатов
Америки. К середине XVI века испанцы
почти безраздельно господствовали на американских землях. Они плыли на открытый Колумбом континент с
целью обогащения. И действительно, в
Испанию стекались колоссальные богатства.
Огромная их часть шла на войну с протестантами в Европе за верховенство
католической церкви. И в самóй стране, где действовала инквизиция,
церковь жестоко преследовала иноверцев и инакомыслящих. В результате, за два столетия, прошедшие
после открытия Колумба, Испания — некогда могущественная держава — настолько обнищала и ослабла, что далеко отстала в экономическом и культурном
отношении от других европейских стран.
Жители
Британских островов начали осваивать новый материк гораздо позже испанцев. Ещё задолго
до принятия Акта о веротерпимости и Билля о правах англичане, которые не
подчинялись диктату официальной церкви и не хотели лицемерить, отправлялись за
океан — в земли, открытые Колумбом. Они плыли в Америку не за золотом, а главным образом, чтобы жить более
свободно, чем жили на родине. Эти отчаянные, нуждавшиеся в самом необходимом, но свободолюбивые
переселенцы и их потомки построили отношения в своих поселениях на принципах
справедливости, взаимоуважения и свободы совести. За два века они создали цивилизованную
страну, которая по развитию опередила многие богатые европейские государства,
имевшие двухтысячелетнюю историю.
____________________
Вернуться на страницу с текстами книг «Скрижаль»