Ростислав Дижур. «Скрижаль». Книга 4. Первые протесты интеллектуалов против диктата церкви
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Первые протесты интеллектуалов против диктата церкви.
Сочинения,
в которых крещёные авторы излагали свои неортодоксальные взгляды, стали
появляться в первой половине XIII века. Именно в это время власть римских епископов в
христианских странах Западной Европы достигла наибольшего могущества.
Право
на несогласие с положениями церковной догматики наиболее решительно отстаивали
некоторые преподаватели Парижского университета. В 1272 году обвинённые в ереси
парижские профессора во главе с Сигером Брабантским попытались даже открыть
свой факультет, чтобы уйти из-под жёсткого диктата Римской курии.
Тогда
же, в XIII веке, стали известны сочинения совестливых монахов ордена Франциска с
резкой критикой церкви. А в 1324 году преподаватель Парижского университета Марсилий в трактате «Защитник мира» буквально разгромил опорочившее себя
папство. Особым видом интеллектуального протеста против пороков духовенства
явились труды проповедников личной веры — француженки Маргариты Порет и
немецкого богослова Иоанна Экхарта. Церковь преследовала вольнодумцев, сажала
их в тюрьмы и сжигала на кострах.
*
Религиозные движения в Западной Европе, вызванные
пренебрежением и даже презрением к официальной церкви, которая выдавала себя за
правопреемницу первых общин христиан, возникли ещё в XI веке. А в следующем столетии эти альтернативные
католичеству религиозные движения стали массовыми.
Главным образом на юге Франции и на севере Италии жили
катары, они же альбигойцы. Сами себя они
называли «добрые люди» или «добрые христиане».
Они не признавали ни церковную иерархию, ни власть римского епископа как
развращённых и недостойных пастырей.
Папа Иннокентий III организовал против катаров крестовый
поход. За двадцать лет этой бойни, от
1209 до 1229 года, воины церкви уничтожили по разным оценкам от двухсот
тысяч до миллиона мирных жителей. В эти
же годы палачи Римской курии сжигали на кострах вальденсов. Убеждённость Пьера Вальдо и его
последователей в том, что миряне имеют право читать Библию и проповедовать,
церковь считала ересью, за которую своевольников надлежало казнить.
Об этих первых стихийных массовых движениях в среде
малообразованных жителей Западной Европы Скрижаль узнал, когда изучал историю
протестантства. Но ему почти ничего не
было известно о первых протестах тех интеллектуалов, которые открыто заявили о
своих личных неортодоксальных взглядах и даже осмелились критиковать
опорочившую себя церковь. Он хотел
понять, что послужило началом этих конфликтов и кем были те смелые образованные
люди, которые бросили вызов всесильным римским епископам с их послушной
духовной армией монахов и вооружёнными полчищами наёмников. Скрижаль хотел знать также, что именно эти
смельчаки противопоставили диктату папства.
*
Исторические свидетельства указывали на то, что одной из
главных причин, которые с течением времени привели к внутреннему расколу
католичества, послужила решительная позиция ряда преподавателей Парижского
университета в отстаивании своих суждений.
Мировоззрение этих вольнодумцев не совпадало с вероучением церкви.
Среди таких мятежников духа одним из первых заявил о себе
Амальрик из Бены, который на рубеже ХII–ХIII веков преподавал в Парижском
университете. Краткие сведения о нём Скрижаль
нашёл ещё тогда, когда изучал историю протестантства, но никаких новых
подробностей о жизни этого человека и его воззрениях он и теперь не
отыскал. Амальрик, в частности, считал,
что Бог есть всё и всё есть Бог. У
Амальрика оказалось много последователей.
Несколько лет спустя после его смерти, в 1210 году, поместный собор в
Париже осудил его взгляды. Собор вынес
также приговор единомышленникам Амальрика, которые распространяли его
учение. Десять из них были сожжены на
костре в Париже, а четверых собор приговорил к пожизненному тюремному
заключению. Религиозные фанатики
извлекли прах Амальрика из могилы и сожгли, а пепел развеяли. Однако движение умов, вызванное Амальриком,
имело далекоидущие последствия.
Тот же поместный собор в Париже осудил ещё одного
преподавателя — Давида Динанского: осудил за сочинение «Записная книжка». О жизни этого интеллектуала почти ничего не
известно. И поскольку его работы церковь
тоже уничтожила, об их содержании можно лишь догадываться исходя из критики
правоверных богословов. Очевидно взгляды
Давида Динанского во многом совпадали с мировоззрением Амальрика. Выделяя в строении мира материю, разум и
вечное начало, он полагал, что они составляют одно целое, и оно есть не что
иное, как Бог; иначе говоря, мир и есть Бог.
Один из сохранившихся фрагментов его труда заканчивался словами: «Бог есть разум всех душ и материя всех тел». Убеждения обоих этих осуждённых парижских
преподавателей перекликаются с учением ирландца Скота Эриугены, который за два
с половиной века до них утверждал, что Бог пребывает во всём как сущность всех
вещей. Давид Динанский был обвинён в
ереси, но в 1210 году бежал из Франции, чем спас себе жизнь.
*
Осознавая, какие беды грозят церкви, если преподавать в
университетах будут вольнодумцы, правители Римской курии сочли недопустимым,
чтобы образовательный процесс в учебных заведениях происходил без надзора с их
стороны. Для того чтобы взять все
университеты под свой контроль и направлять учебный процесс в нужное церкви
русло, папы призвали на помощь монашествующие ордена.
В начале XIII века самые пытливые и наиболее способные умы
христианского мира были сосредоточены именно в Парижском университете. К этому времени римские епископы достигли
почти неограниченной духовной и светской власти в Западной Европе. Они грезили о христианской, то есть папской,
империи и потому не позволили этому интеллектуальному центру Европы остаться
независимым, не подчинённым их диктату.
*
После забастовки студентов и преподавателей Парижского
университета в 1229–1230 годах, вызванной конфликтом с местными жителями, папа
Григорий IX издал буллу, в которой объявил Парижский университет
независимым от духовной и светской власти Парижа и взял это учебное заведение
под свою личную опеку. В скором времени
монахи доминиканского ордена в обход принятому в университете порядку заняли
одну из профессорских кафедр на факультете богословия и получили степени
магистров. Именно в это время, в 1230-х
годах, папа Григорий IX отнял обязанности инквизиторов у епископов и
передал их доминиканцам; он считал, что строгости епископов в наказании
вероотступников может помешать их личное знакомство с паствой, тогда как монахи
будут действовать без каких-либо снисхождений к еретикам.
В 1236 году один из профессоров университета вступил в
орден Франциска, и таким образом своей первой кафедрой в Парижском университете
завладели и францисканцы. Присутствие
доминиканцев и францисканцев и их влияние на учебный процесс становилось всё
более заметным. Студенты и преподаватели
начали борьбу против учительства монахов в стенах университета. Эту борьбу возглавил магистр факультета богословия Гийом де Сент-Амур. Он утверждал, что монашеский образ жизни
несовместим с преподаванием и что все монахи должны вернуться в свои монастыри.
В 1256 году Гийом написал трактат «Об опасностях последних
времён», где указал на появление лжепророков и перечислил признаки, по которым
их можно узнать. Среди характерных черт
этих новых апостолов он назвал, хвастовство, мстительность, получение средств к
существованию попрошайничеством, проповедование в целях получения мирской
выгоды, требование бóльших полномочий, чем имеют приходские священники,
и участие в светских развлечениях. Из
этих и многих других перечисленных в трактате признаков лжепророков однозначно
следовало, что речь идёт о монахах.
Папа Александр IV уволил Гийома из университета, отлучил
от церкви, а его книгу повелел сжечь. Но
исполнители приказа понтифика не смогли уничтожить все копии этого трактата. В течение
последующих столетий рукописи сочинения Гийома ходили по рукам. Сказанное им цитировали, использовали для
написания сатир и обвинительных речей, направленных против монахов. Папа Александр приказал
также изгнать Гийома из Франции, и король Людовик IX подчинился: приказ
был исполнен.
Чтобы подавить
сопротивление недовольных парижских профессоров и восстановить положение нищенствующих орденов в
университете, папа призвал на помощь лучшие
умы доминиканцев и францисканцев. Фома Аквинский в этом оперативном
отряде церкви представлял орден доминиканцев. В том же 1256 году он был
послан в Парижский университет и назначен преподавателем богословия. В первом же выступлении с
кафедры Фома прочитал затаившимся
единомышленникам Гийома лекцию
о новых религиозных орденах — для острастки.
Во время его доклада в лекционном зале стояли вооружённые солдаты.
*
Случилось так, что спустя тринадцать лет, в 1269 году,
Фома Аквинский по требованию Рима опять вмешался в дела Парижского университета с целью приструнить вольнодумцев. И хотя Фома
считал Аристотеля непререкаемым авторитетом, чуть ли не отцом церкви, он сыграл
значительную роль в деле осуждения свободомыслящих профессоров за взгляды
крайнего аристотелизма.
В первой половине ХIII века изучение литературного
наследия Аристотеля и трудов его комментаторов оказывалось под запретом в
Парижском университете несколько раз. В
1210 году в постановлении синода, который собрался в городе Сансе — резиденции
архиепископа, примаса Галлии и Германии, — было сказано: «Ни книги Аристотеля о естественной философии, ни их комментарии не
разрешается читать в Париже публично или тайно, и мы запрещаем это под угрозой
отлучения от церкви». В течение
последующих четырёх десятилетий подобные запреты повторялись, что говорит о
пренебрежении к ним. В 1231 году один из
таких указов издал и папа Григорий IХ.
Роджер Бэкон, который в 1240-х годах преподавал в Парижском
университете, упомянул об этом табу в «Большом сочинении»: «I.9 ...В наше
время в Париже надолго пресекали изучение естественной философии и метафизики
Аристотеля вместе с трудами его толкователей — Авиценны и Аверроэса. Из-за
дремучего невежества их книги были запрещены, а те,
кто их читали, были отлучены от церкви на довольно длительный срок».
В марте 1255 года факультет свободных искусств Парижского
университета получил разрешение включить знакомство с трудами Аристотеля в курс
обучения студентов. Скрижаль не смог
выяснить, что способствовало этому в большей степени: тот факт, что доминиканцы
Альберт и Фома сумели каким-то образом представить взгляды Аристотеля как
частью вписывающиеся в рамки церковной догматики — и тем самым в значительной
степени оправдали греческого философа в глазах римских епископов, — или же в
Римской курии решили, что борьба с вольнодумством при помощи трудов Альберта и
Фомы, представляющих Аристотеля чуть ли не принятым в лоно церкви, окажется
действеннее, чем любые запреты. Как бы
там ни было, контроль над тем, чему учить студентов и каких взглядов
профессорá должны придерживаться, что можно и что нельзя читать, Римская
курия утратила.
*
В выходной день Скрижаль договорился встретиться с Аней на
Брайтон-Бич. Это было их третье
свидание. Они направились в сторону
пляжа и вышли к океану.
Пока они гуляли по набережной, Аня рассказывала Скрижалю о своей прошлой
нелёгкой жизни. Как только к ней, в
Нью-Йорк, приехали с Украины её родители и бабушка, тяжело заболела и перенесла
несколько операций её мать. В это же
время слёг отец. Не успела встать на
ноги мать — тяжело заболела бабушка. В
течение полугода бабушка находилась в госпитале и умерла. Аня сутками сидела в больницах. К тому времени она была уже разведена. Ей одной приходилось присматривать за сыном
подростком и зарабатывать на жизнь.
Помимо всего, она ещё училась. В
Черкассах после окончания школы Аня думала стать врачом‚ но евреям в Советском
Союзе дорога в медицинские институты была закрыта. Она закончила строительный институт и
работала в должности инженера в больнице‚ — её влекло в медицину, она хотела
помогать больным людям. Незадолго до
отъезда в Америку она бросила своё инженерство и пошла работать нянечкой в
госпиталь.
Личная жизнь у Ани тоже не сложилась.
Муж бил её‚ хотя и клялся в любви.
— До сих пор не могу понять‚ как я могла так жить‚ — недоумённо произнесла
она. — Просто не уважала себя... Очень
долго не решалась от него уйти... Но я
на него не в обиде‚ он просто больной человек.
Муж Ани ожесточился после возвращения со службы в Советской армии‚ —
навидался там ужасов. В Нью-Йорке он
стал работать таксистом. Сыну он не
только не помогает материально‚ но и не общается с ним. Аня после шести лет одиночества и попыток
познакомиться с хорошим человеком потеряла надежду на такую встречу.
— Свидания‚ через которые я прошла‚ принесли столько неприятных минут‚ что
мне теперь очень непросто относиться к мужчинам с уважением, — сказала она.
Аня сбросила босоножки, Скрижаль снял кроссовки‚ и они направились по песку
к воде. Они шли по малолюдному пляжу
вдоль самого прибоя. На берег
накатывались океанские волны и обдавали их брызгами. Аня держалась чуть впереди Скрижаля. Вода доходила ей до щиколоток, и она высоко
закатала подол длинного чёрного платья.
Скрижаль ухмыльнулся про себя этой нехитрой женской уловке, но обратил
внимание на её стройные ноги и совершенную фигуру. Он признавался себе‚ что испытывает
притяжение к этой обаятельной женщине.
День близился к вечеру. Они сели на
тёплый песок‚ и чтобы Ане было удобней‚ Скрижаль предложил ей опереться спиной
на его плечо. Они подставили свои лица
клонившемуся к закату солнцу, и Аня неспешно рассказывала Скрижалю о событиях
из прошлой жизни. Продолжая её слушать‚
он неожиданно для себя слегка наклонился и поцеловал её в открытое‚ будто
подставленное ему‚ плечо. Проделав это‚
он крайне подивился своему нахальству‚ но даже не соизволил извиниться. Аня как будто не обратила внимания на его
наглую выходку. Скрижаль понимал‚ что
плохо контролирует свои действия‚ однако решительно ничего не предпринимал‚
чтобы взять себя в руки. Внутреннее
чувство подсказывало‚ что это его женщина.
*
В начале 1269 года по заданию руководства доминиканского
ордена Фома Аквинский появился в Парижском университете с миссией устранить
наметившуюся там угрозу единомыслию в церкви.
Римская курия и строгие ортодоксы были встревожены тем, что
преподаватели Парижского университета усвоили и пропагандировали убеждения Ибн
Рушда, известного в христианском мире под именем Аверроэс. Главными популяризаторами этих, идущих от
Аристотеля, воззрений являлись преподаватели факультета свободных искусств
Сигер Брабантский, Боэций Дакийский и Бернье Нивельский.
Факультет свободных искусств, который называли также факультетом свободных наук или светских наук, считался в Парижском университете и в
других университетах средневековья первой ступенью в получении высшего
образования. На таких факультетах студенты в течение шести лет изучали грамматику, диалектику, риторику арифметику, геометрию, теорию музыки,
астрономию и философию. Начиная с 1255
года изучение трудов Аристотеля в Парижском
университете стало обязательным для тех студентов, которые хотели получить
степень магистра свободных наук.
Вскоре философия, и прежде всего
философия Аристотеля, заняла самое видное место среди этих дисциплин, так что факультеты
свободных искусств стали даже называть философскими. Освоение этих предметов являлось подготовительным этапом для обучения на других факультетах
— медицинском, юридическом или богословском, которое длилось, как правило,
восемь лет. Высшим из факультетов
считался богословский. Такое положение
вещей в системе образования отражало взгляд церкви на философию как на служанку
богословия: любой профессор факультета свободных наук считался ниже по званию
чем, к примеру, помощник профессора на богословском факультете.
*
Сигер Брабантский был профессором факультета свободных
искусств в Парижском университете. Его
лекции пользовались большой популярностью.
Он дерзнул открыто оспаривать мнения общепризнанных церковных
авторитетов и даже высказывал взгляды, которые противоречили учению
церкви. Именно Сигер был самым дерзким
из вольнодумцев, чьи суждения возмутили профессоров богословия и привели к
вмешательству Римской курии.
В декабре 1270 года епископ Парижа осудил тринадцать
тезисов преподавателей-вероотступников.
Скрижаль выписал главные пункты этих смелых — еретических с точки зрения
церкви — взглядов:
• Разум
численно один, и он един для всех людей.
• Мир
вечен.
• Первого
человека никогда не было.
• Душа
является формой человека, и она прекращает существование, когда разрушается
тело.
• Бог
не знает единичных вещей.
• Действиями
людей не управляет Божественное провидение.
• Бог
не может дать бессмертие или нетленность преходящим и разрушимым вещам.
Свой вклад в дело осуждения парижских философов внёс и
Фома Аквинский. В одной из сохранившихся
копий его трактата «О единстве разума против аверроистов» стоит подзаголовок:
«Написано в лето Господа 1270 Фомой из Аквино против магистра Сигера
Брабантского и многих других парижских магистров философии». В этом сочинении Фома оспорил воззрения
инакомыслящих парижских интеллектуалов, а Аверроэса назвал извратителем и
губителем философии Аристотеля.
*
Отстаивая свои убеждения и в то же время не желая
обострять конфликт с ревнителями правоверия, преподаватели факультета свободных
искусств Парижского университета прибегали ко всё той же теории двух
истин. Вместе с убеждениями Ибн Рушда,
то есть Аверроэса, они усвоили лукавую мысль о разграничении сфер компетенции
религии и философии: учёные мужи утверждали, что существуют вещи, истинные с философской точки зрения, хотя с точки
зрения веры такими не являются.
В трактате «О единстве разума против аверроистов» Фома процитировал сказанное
Сигером: «119 (123) С помощью
разума я неизбежно заключаю, что разум один по числу, но верой твёрдо держусь
противоположного». Из этих слов
следует, что христиане верят в невозможное и ложное, возмутился Фома, после
чего в сердцах заключил, что ни Бог не может вынести этого, ни уши
верующих. Боэций Дакийский, коллега
Сигера, тоже хитровато утверждал, что хотя физик и христианин имеют
несовпадающие взгляды по одному и тому же вопросу, они оба правы, каждый —
по-своему, поскольку отталкиваются в своих суждениях от разных начал.
*
Скрижаль отыскал и прочёл труды Боэция Дакийского, но из
написанного Сигером нашёл немного: это были фрагменты трактата «О разумной
душе», переведённые на русский язык, и две работы, переведённые на английский:
«О вечности мира» и «Вопросы по Книге III “О душе”».
Сигер не соглашался с Альбертом и Фомой в том, что разум,
высшая часть души человека, всецело связан с телом: разделяя мнение Аристотеля,
Сигер считал, что наряду с тем разумом, который соединён с материей, и
управляет телом, и вместе с телом уничтожается, существует другой, вечный и
единый разум. И Сигер заявил об этом в
трактате «О разумной душе». «III Эти мужи отклоняются от мнения Философа и делают неправильный вывод», — сказал он об Альберте и Фоме.
В трактате «Вопросы по Книге III “О душе”» Сигер осмелился
не только утверждать, что разум вечен, но назвал суждение Августина ошибочным,
причём повторил это дважды. В разделе
«Является ли разум вечным или созданным?» он привёл аргументы, которые
подтверждают его убеждение, после чего заключил: «Точка зрения Аристотеля является более правдоподобной, чем точка зрения
Августина. Поэтому если верить Аристотелю, то ясно, что Августину не следует
верить». Это была неслыханная
дерзость.
В трактате «О вечности мира» Сигер обратил внимание
читателя на то, что человек всегда происходит от человека, от спермы мужчины; и
такое положение вещей наблюдается на протяжении множества поколений. Поэтому даже если считать, что человека
создал Бог, нельзя говорить, что это был непосредственный акт творения. Начáла жизни не было, жизнь
существовала всегда, утверждает Сигер.
Боэций Дакийский в трактате с таким же названием, «О
вечности мира», то усыплял бдительность придирчивых богословов, то высказывался
начистоту. Так, после словесных
реверансов в сторону церковной догматики он вполне определённо заявил, что
физик не может принимать учение о сотворении мира. Блюстители единомыслия не могли не увидеть
вероотступничество и в его заявлении о том, что если какую-то общепринятую
истину нельзя вывести исходя из научных знаний и если она противоречит началам
естественных наук, то физик должен отрицать такое утверждение. Боэций безусловно знал, что Фома отождествлял
знание и веру. И в самом конце этого
трактата он, спрятавшись за очередную нагромождённую словесную баррикаду, в
пику Фоме выпалил: «Вера не есть знание».
*
Осуждение не испугало вольнодумцев-профессоров. Весной 1272 года Сигер, Боэций и Бернье вместе со своими студентами
покинули факультет свободных искусств Парижского университета и основали
собственный. Коллектив образованного
таким образом факультета избрал своим руководителем Сигера.
Легат папы, посланный в Париж для подавления ереси и
восстановления единомыслия в этом главном центре интеллектуальной жизни Европы,
сумел вернуть целостность университету.
Упорствующих профессоров не только отстранили от преподавания, но и
отлучили от церкви. Чтение книг
Аристотеля частным образом было запрещено.
А в марте 1277 года комиссия
из представителей парижского духовенства и преподавателей факультета богословия
вновь осудила взгляды вероотступников.
На этот раз комиссия обнародовала двести девятнадцать еретических
тезисов.
Боэций Дакийский бежал из Парижа, и о его дальнейшей судьбе ничего неизвестно. А Сигера и Бернье вызвали к
инквизитору Франции Симону дю Валю. Им
было приказано отправиться в Италию, в Орвието, где находилась летняя
резиденция папы. Здесь Сигер был убит. Достоверных сведений о том, при каких
обстоятельствах это произошло, Скрижаль не нашёл. Известно только, что к Сигеру в качестве
секретаря был приставлен агент инквизиции, монах, который заколол его. По сообщениям ортодоксальных католиков, этот
секретарь оказался просто сумасшедшим.
Но дерзость профессора, посмевшего основать факультет для вольнодумцев,
и его насильственная смерть не где-нибудь, а в резиденции папы, и тот факт, что
никакого расследования этого преступления произведено не было, — всё указывало
на преднамеренное, согласованное с Римской курией убийство.
*
Скрижаль продолжал встречаться с Аней.
Она всё доверчивей открывалась и нравилась ему всё больше. Он уже плохо понимал‚ что с ним
происходит. При всей своей способности,
даже склонности, к самоанализу и самокритике‚ он теперь почему-то не взвешивал
свои намерения и поступки. Вернее‚
самоанализ простирался не далее чем до понимания того‚ что ему не хочется
давать оценку своим действиям.
Изменяет ли он чему-то высшему‚ начиная развивать отношения с другой
женщиной, если ещё чувствует себя не совсем свободным? Пытается ли он поиском новой привязанности
ускорить разрыв той связи‚ которая ещё существовала между ним и Леной? Сумеет ли он полюбить ещё раз‚ и если сумеет‚
то сможет ли сделать любимую женщину счастливой? Скрижаль даже не пытался поискать ответы на
эти вопросы. Он лишь чувствовал‚ что его
несёт по течению‚ сопротивляться которому он‚ вероятно‚ мог бы‚ но не хочет.
*
Движение протеста всколыхнуло ряды даже одного из тех
передовых отрядов папства и инквизиции, которые стояли на страже правоверия:
духовное отторжение совестливых людей от церкви, продиктованное чувством
брезгливости к политике и образу жизни римских епископов, началось в среде
францисканцев. В XIII веке оно привело к расколу
в ордене.
Начало этой истории восходит к монаху Иоахиму Флорскому,
итальянцу, который умер в 1202 году — ещё до того, как папа Иннокентий III
утвердил устав ордена Франциска Ассизского.
Иоахим обвинял пороки духовенства и утверждал, что в самом скором
времени нечестивой церкви придёт конец.
Он считал, что история человечества делится на три эпохи по числу лиц
Троицы: Отца, Сына и Святого Духа. По
вычислениям Иоахима вторая эпоха, в которую существует католическая церковь,
должна закончиться в 1260 году, после чего в течение трёх с половиной лет будет
править Антихрист. Праведные люди
подвергнутся страшным испытаниям, но возьмут верх. И тогда наступит эпоха Святого Духа. Священники в ней останутся, но церковью —
иной, не казённой, а духовной — будут править монахи.
Менее чем за десять лет до истечения срока, который Иоахим
отсчитал до кончины католической церкви, в начале 1250-х годов, францисканский
монах Герардо, тоже итальянец, собрал тексты Иоахима, дополнил их своими
комментариями и обнародовал эту работу в Париже под названием «Введение в
вечное Евангелие». Книга Герардо пошла
по рукам, и Римская курия забила тревогу.
Папа Александр IV вступил в свою должность в конце 1254 года. Он не собирался
хоронить церковь и уходить на покой.
Назначенная им комиссия, в которую вошли кардиналы, постановила
уничтожить книгу этого еретика. Самогó Герардо арестовали, приговорили
к пожизненному заключению, и он умер в тюрьме в 1276 году.
По мере того как пороки церкви и
претензии пап на мировое господство становились для здравомыслящих людей всё
более очевидными, духовная трещина в католичестве становилась более
заметной. В Южной Франции и в Италии в среде францисканцев обособились группы монахов, которые
стали в оппозицию папству. Они называли
себя духовными людьми, или спиритуалами.
Эти строгие последователи образа жизни святого Франциска критиковали
духовенство и пап за стремление к роскоши.
Идейным лидером спиритуалов был
французский богослов Пьер Оливи. Он родился в 1248 году на юге Франции. Ещё юношей в возрасте двенадцати лет он
вступил в орден францисканцев. Пьер учился в Париже, после чего преподавал. Руководство ордена несколько раз подвергало
его произведения разбору по подозрению в ереси.
За неортодоксальность суждений Пьер Оливи расплатился и ссылкой, и лишением права на преподавание. В 1285 году он написал свой главный труд
«Комментарий к Апокалипсису». При его
жизни трактат, видимо, не был известен, иначе Пьер окончил бы свои дни на
костре. Лишь год спустя после его
смерти, в 1299 году, генеральный капитул в Лионе постановил собрать все его
сочинения и сжечь.
В «Комментарии к Апокалипсису», развивая мысли Иоахима
Флорского, Пьер Оливи представил историю человечества разделённой на семь
эпох. Пятая эпоха уже якобы
заканчивалась и вот-вот должен был явиться Антихрист, причём в лице не
кого-нибудь, а папы, который будет отвергать идеалы евангельской бедности.
А великая блудница Вавилона, шлюха, о которой идёт речь в семнадцатой
главе «Откровения Иоанна Богослова», — это церковь с её плотскими
интересами. Когда наступит шестая эпоха,
эту великую грешницу осудят и обновлённая церковь под руководством
евангелического ордена вернётся к идеалам апостольской жизни.
*
Папа Иоанн XXII, коронованный в 1316 году, должно быть
воспринял сказанное Пьером Оливи о пришествии папы-антихриста как личное оскорбление. 7 октября 1317 года он издал буллу, в которой
осудил спиритуалов и назвал повиновение главной из христианских
добродетелей. Среди францисканцев-спиритуалов нашлись
смельчаки, которые не скрывали своего несогласия с положениями этой буллы. И в мае 1318 года четверо из них были сожжены на костре на
рыночной площади в Марселе.
Массовые казни только
начинались. Церковь не оставляла в покое
даже мёртвых своих оппонентов. По
приказу того же папы Иоанна XXII кости Пьера Оливи были извлечены из земли и сожжены вместе с копиями
его книги.
Монахи, недовольные стремлением церкви и её иерархов к
приумножению богатств, появились даже в высшем руководстве ордена
францисканцев. Когда Михаил Чезенский,
уроженец Италии, в 1316 году стал генеральным настоятелем ордена, он критиковал
спиритуалов. Но его неприятие церковной
политики и указов, которые исходили из Авиньона, куда в 1309 году из Рима
перебралась Папская курия, привело к тому, что он не только изменил свои
взгляды, но и дерзнул вступить в заочный спор с самим папой
Иоанном XXII. Михаил Чезенский и
его сторонники требовали, чтобы все братья-монахи следовали примеру святого
Франциска, — чтобы соблюдали нищенский, евангельский образ жизни. Разделяя недовольства спиритуалов, обвинённых
Иоанном XXII, и называя бедность необходимым условием духовного здоровья
христианина, он в своих письмах напоминал корреспондентам, что Иисус и апостолы
не имели собственности. Такая жёсткая
позиция одного из руководителей ордена, подчинённого церкви, бросала тень на
иерархов, живших в роскоши.
В 1327 году папа Иоанн XXII вызвал Михаила Чезенского
и других высокопоставленных францисканцев в Авиньон — для разбирательства. Опасаясь расправы, Михаил сколько мог тянул с
исполнением этого приказа, но всё же явился на вызов. Иоанн XXII под угрозой строго осуждения
запретил ему покидать Авиньон. Случилось
так, что Уильям Оккам — тот самый францисканский монах, который в своих
богословских работах отстаивал теорию двух истин, — тоже находился в Авиньоне;
он был обвинён в ереси, и ему также запрещено было покидать город. Опальные францисканцы не стали дожидаться
худшего. Михаил Чезенский, Уильям Оккам
и другие монахи бежали из Авиньона в Италию, где в это время находился герцог
Баварии Людвиг IV,
грозный противник папы. Людвиг взял
беглецов под свою защиту, и они обосновались на родине императора.
*
Иоанн XXII, так же как его предшественники на папском
престоле, стремился подчинить своей
воле крещёных правителей Западной Европы.
В 1313 году, после смерти императора Священной Римской империи
Генриха VII, в борьбу за эту корону вступили герцог Баварии Людвиг IV
и герцог Австрии Фридрих. Между ними
началась война, которая закончилась в 1322 году победой Людвига. Папа Иоанн XXII был возмущён тем, что ему не предоставили право выбора императора, и в мае 1324 года он отлучил Людвига от
церкви.
Людвиг IV не нуждался в подачках папы. В 1327 году он
совершил военный поход в Италию. В том
же году в Милане он возложил на себя корону Ломбардии, а в январе следующего
года, в Риме, — императорскую корону. Людвиг
объявил папу Иоанна XXII как еретика низложенным и вместо него назначил понтификом
францисканского монаха-спиритуала. Так
при живом авиньонском папе Иоанне XXII появился римский папа
Николай V. Как следовало ожидать,
Иоанн XXII объявил Николая V отлучённым от церкви.
*
Двор Людвига IV в
Мюнхене стал убежищем от преследований церкви не только для опальных монахов
ордена францисканцев. Среди известных
вольнодумцев, которых император взял под свою защиту, были также профессора
Парижского университета Марсилий, известный как Марсилий Падуанский, и Жан, за которым закрепилось имя Жан Жандунский по названию французского городка Жандун.
*
Марсилий родился около 1275 года в
итальянском городе Падуе. Он получил
медицинское образование. В течение
какого-то времени Марсилий преподавал в университете Падуи на факультете свободных
искусств, после чего переехал в Париж, где преподавал на факультете свободных
искусств в Парижском университете, а также занимался врачебной практикой. В течение трёх месяцев, до марта 1313 года,
Марсилий стоял во главе этого факультета.
Должность ректора факультета свободных искусств была выборной и замещалась каждые
три месяца. Миряне в средневековье не
могли занимать руководящие посты, и значит Марсилий к тому времени уже был в
сане священника.
Осознав, насколько порочна
церковь, увидев продажность духовенства и стремление пап к неограниченной
власти, Марсилий стал участвовать в политических делах Италии на стороне
противников Римской курии. В 1319 году
папа Иоанн XXII обвинил его в измене католичеству. А пять лет спустя Марсилий закончил свой труд
«Защитник мира», который явил
собой нечто новое в христианской Европе.
Это был необычайно дерзкий, открытый вызов, брошенный честным,
здравомыслящим человеком ханжеской Римской курии и лично папе Иоанну XXII.
Профессор Жан
Жандунский тоже преподавал в Парижском университете на факультете
свободных искусств. Он перевёл книгу
Марсилия с латинского языка на французский.
Рукописные копии «Защитника мира» пошли по рукам. Их тайно переписывали. Книга стала известной не только во Франции,
но и в странах Западной Европы. О её
содержании узнал и папа Иоанн XXII.
*
В первой части «Защитника мира» Марсилий представил свой проект государственного
устройства, основанный на справедливых началах.
Целью любого государства должно быть обеспечение благоприятных условий
для жизни граждан, утверждает Марсилий.
Со ссылкой на Аристотеля он назвал лучшим видом правления выборный —
такой, который устанавливают сами граждане.
В мире, где царил произвол королей и пап, Марсилий заговорил о том, что
во главе государства должен стоять закон и что законодательную власть
необходимо отделить от исполнительной власти.
«Ни один правитель,
каким бы добродетельным или справедливым ни был, не должен править без законов»,
— гласит название одиннадцатой главы первой части «Защитника мира». Марсилий соглашается с Аристотелем в том, что
наилучший закон — тот, который создан для всеобщего блага граждан и согласно
которому законодателем является сам народ или же представители народа. «I.13.8 Целесообразно и очень полезно, чтобы граждане, в общей массе, доверили
благоразумным и опытным людям исследование, выявление и разработку будущих
законов», — продолжает Марсилий. Эти
представители народа, избранные путём голосования, должны определять и
фиксировать в законе, какие действия являются допустимыми, а какие запрещены
под угрозой наказания. Проекты законов
выносятся на всеобщее обсуждение, чтобы каждый гражданин мог высказаться, —
предложить дополнение, поправку или удаление какого-то положения, после чего
кодекс может быть пересмотрен. Если
законы устанавливает один человек или небольшая группа людей без всенародного
обсуждения, злоупотребления неизбежны, уверяет Марсилий. Правá утверждения и толкования
законов, а также временное приостановление их действия тоже должны принадлежать
законодателю, народу, а не правителю. И
судебные постановления во избежание предвзятых решений следует выносить в
соответствии с законом, а не по усмотрению судьи.
Исполнительная власть призвана регулировать общественные
дела. «I.18.2 По нашему мнению, правитель в своей
деятельности должен неукоснительно придерживаться закона, не выходить за
пределы вверенных ему полномочий...» — пишет Марсилий. Правитель, получивший власть в результате
выборов, обязан согласовывать свои действия с волей законодателей. Поскольку он живой человек и может ошибаться,
необходим государственный орган, который наблюдал бы за его действиями и
оценивал бы их. «I.18.3 Без такого
надзора любое правительство станет деспотическим, а жизнь граждан будет рабской
и убогой», — пояснил Марсилий. Если
стоящий у власти человек нарушил закон, он тоже должен понести наказание, как
любой другой гражданин.
*
Вторую часть книги Марсилий начал словами о том, что его
план учреждения справедливого государственного устройства встретит ожесточённое
противодействие врагов, и прежде всего указал на папство:
II.1.1 Первым
из этих противников явится власть жестоких римских епископов и их пособников.
Они приложат
все усилия для подавления этого начинания и для преследования его сторонников,
которые прямо выступают
против их плана незаконно завладеть мирскими благами и против их страстного стремления к власти.
Второй силой, которая мешает установлению отношений между
людьми на справедливых началах и которая будет противостоять осуществлению
всего сказанного в его книге, Марсилий назвал привычку
христиан полагаться на то, что говорят священники, — верить их лжи. Продолжение «Защитника мира» — больше трёхсот
страниц книги — по сути представляет собой смелое, откровенное обвинение пап и
клира в стремлении к неограниченной светской власти и к обретению неисчислимых
материальных благ. Здесь же, в начале
второй части книги, Марсилий заявил, что в этой открытой борьбе с
могущественным противником он не побоится идти до конца.
*
Светская власть в государстве должна быть отделена от
духовной, утверждает Марсилий. В
обоснование своих убеждений он ссылается, в частности, на то, что Иисус отделял
миссию священников от обязанности правителя.
В наступлении на воинственную, погрязшую в пороках церковь Марсилий идёт
гораздо дальше. Цитируя новозаветные
книги, он доказывает, что духовная власть должна подчиняться
мирской; даже Иисус признавал над собой светскую власть, напомнил
Марсилий. Он пишет о злоупотреблениях
пап и о желании пап главенствовать, которое становится всё более и более фанатичным,
хотя ничем не оправдано:
I.19.12 Ни римский епископ, ни какой другой
епископ, священник или духовный служитель как таковой не обладает правом
повелевать кем бы то ни было, — ни отдельно взятым человеком, в каком бы звании
он ни находился, ни группой или сообществом людей.
Папы не имеют никакой власти не только над мирянами, но и
над священниками, потому что все служители Бога равны; ни один священник ничуть
не ниже епископа по достоинству; у епископа города Рима и любого другого города
нет никакого преимущества перед остальными священниками. Марсилий аргументировал свои суждения: «II.15.5 ...В эпоху
раннего христианства понятия священник и епископ являлись синонимами»; «II.15.10 ...Все
апостолы обладали одинаковой властью и никто из них не имел больше прав, чем
остальные…».
Развивая мысль о верховенстве светской власти над духовной
и о том, что все представители клира по степени священного сана равны между
собой, Марсилий заявил, что ни один епископ не может отлучить другого от
церкви. Священникам, как всем другим
гражданам, надлежит подчиняться решениям светского суда; иного просто не должно
быть. Поэтому ни папы, ни другие иерархи
не имеют права карать еретиков, раскольников и неверующих, то есть выступать в
роли судей. Если же допустить такой суд
правомерным, тогда нужно признать, что врач может наказывать тех людей, которые
не считаются с медициной; и поскольку общественных обязанностей и профессий
существует немало, тогда судей в государстве было бы не счесть.
*
Марсилий в «Защитнике мира» осудил пап за то, что они
берутся отпускать грехи и даже полностью освобождают грешников от наказаний в
будущем, какие бы низкие поступки эти грешники ни совершали. Он винит пап за издание декретов, которым все
должны подчиняться и в которых папы объявляют все народы и всех правителей
подчинёнными своей власти, а несогласным грозят вечным проклятием и смертной
казнью.
Марсилий высказался и о порядке избрания пап: «II.24.9 Редко и даже
очень редко на этот важнейший в церкви пост избирается знаток Священного
Писания. Чаще всего понтифик выходит из
группки людей, замешанных в тёмных делах...». Марсилий возмущается тем, что папы присвоили
себе право назначать своих ставленников почти на все церковные должности и
используют это право в корыстных целях:
II.24.10 Наибольшее число церковных постов, от самых высоких до
самых низких, римский понтифик своей властью отдаёт необразованным людям (дай
Бог, чтобы не были ещё и преступниками) — и знакомым ему, и незнакомым, даже
детям и младенцам. Эта практика идёт от симонической коррупции самогó
понтифика и его посредников, а также от их многих других порочных наклонностей.
Действия и образ жизни именно римских
епископов и их сообщников являются причинами всех раздоров в
христианском мире, подчёркивает Марсилий.
Он пишет о жадности пап, и в частности — об алчности папы
Иоанна XXII, который повсеместно захватывает себе прибыли провинций и
государств, как будто они бесхозные.
Марсилий осуждает римских епископов за незаконное присвоение имущества
людей, которые не оставили завещания, и настаивает на том, что доходы и
собственность церкви нужно облагать налогами, как любую другую, нецерковную,
собственность и прибыль. Назвав папу и
кардиналов грешниками, Марсилий посоветовал им вернуться на путь истины,
уподобиться Иисусу Христу и апостолам, — отказаться от светского правления и от
владения мирскими богатствами.
Марсилий клеймит позором папу
Иоанна XXII и за другие грехи: за покупку наёмников для ведения войн с
христианами, и за стремление подчинить своей власти императора Римской империи
Людвига IV, и за
то, что папа освобождает солдат от наказания за любое преступление против
подданных Людвига, а самих подданных императора освобождает от клятвы верности
своему правителю. Христиан, которые
повинуются этим коварным наущениям, папа называет истинными сынами церкви, а
честных, совестливых людей, которые не изменяют своему слову, он объявляет
еретиками и преследует. Высказавшись,
Марсилий подвёл итог: «II.26.13 Это не
апостолическое деяние, а дьявольское».
*
Именно под влиянием римских епископов
церковь стала коррумпированной; именно из-за пагубного верховенства пап
служители культа порочны и продажны в своём большинстве, утверждал Марсилий в
своём труде. Священники совершают прямо противоположное
тому, к чему призывают других, — чего требуют христианские заповеди; в
стремлении к удовольствиям, к мирским благам и к власти они не
брезгуют даже самыми низкими средствами.
Назвав Римскую курию безобразным чудовищем, Марсилий выразил надежду,
что честные люди прозреют и увидят истинное лицо папства:
II.24.16 Если (я молюсь об этом) верующие обратят на этих священников свои взоры,
давно прикрытые у большинства пеленой ложного почтения, то когда они посетят
Римскую курию, или вернее сказать отвратительное жилище торгашей и логово
грабителей, они ясно поймут, что это — убежище преступников, извлекающих выгоду
из своих духовных и светских дел; а верующие, которые ещё не побывали там,
узнáют, что это именно так от многих людей, заслуживающих доверия. Ведь
что там можно найти, кроме сборища симонистов со
всего света? Там правосудие для невиновных терпит неудачу или тянется — если
они не могут купить его за нужную цену — столь долго, что они, вконец
измученные от бесчисленных трудностей, вынуждены отказаться от своих
справедливых жалоб. Там тщательно разрабатываются планы вторжения в христианские страны и насильственного их захвата с помощью оружия у
тех, кто отвечают за их благополучие на законных основаниях. А завоеванием душ
эти воители не интересуются.
По вине епископов Рима страдают
правители и народы всех католических стран, но особенно бедствуют жители
Италии, где папы с помощью злоупотреблений и махинаций приобрели и удерживают
за собой светскую власть, пишет Марсилий.
В Италии из-за воинственности пап происходят войны, в которых гибнут
тысячи христиан; люди потеряли имущество, их дома разрушены, поля заброшены,
города опустошены; дýши католиков охвачены ненавистью и
распрями, а папа Иоанн XXII ради поддержания своей светской власти
продолжает посылать солдат для убийства единоверцев; он и его подручные довели
почти все итальянские княжества до вражды и раскола, возмущается Марсилий. В его словах о растерзанной, родной ему
земле, помимо негодования, слышится острая незатихающая боль:
II.26.19(20) Какой же бесчувственный сын своей родины-матери, прежде
мирной и такой прекрасной, а теперь уродливой и опустошённой, — кто видит всё
это, знает о случившемся и способен противостоять тем, кто так несправедливо
предали и разрушили её, — может молчать и не выразить перед Богом свой
протест?! Такому человеку правильно будет сказать словами Апостола, что он
отрёкся от веры и хуже неверного.
Если не помешать епископам Рима, они и
дальше будут творить произвол, заключил Марсилий. Путь к установлению мира на законных
основаниях он видел в созыве вселенского собора, на котором представители всех
стран и народов лишили бы римского епископа власти, полученной когда-то по
невежеству гражданского общества. Он
заявил, что правители и законодатели должны вернуть власть себе, а полномочия
понтификов ограничить и запретить им распределять церковные должности и мирские
блага.
*
В апреле 1327 года — три года спустя
после того как трактат «Защитник мира» был написан и его стали тайно читать преподаватели и студенты Парижского университета — папа Иоанн XXII объявил Марсилия и Жана Жандунского еретиками, отлучил их от церкви и вызвал в свою резиденцию, в Авиньон. Спасаясь от расправы, которая ждала их в Авиньоне, Марсилий и Жан бежали к императору Людвигу IV. В октябре того же года папа Иоанн особой буллой осудил книгу «Защитник мира», назвав её положения ересью, а её автора — богохульником. Марсилий умер в Мюнхене. Точная дата и обстоятельства его смерти остались неизвестными, но отсутствие фактов о его кончине скорее всего свидетельствует о том, что он ушёл из жизни свободным человеком.
*
В тот субботний день‚ когда Аня первый раз осталась ночевать у Скрижаля‚
близости в постели у них не получилось.
Аня просила его не расстраиваться‚ не придавать этому значения‚ потому
что иначе и не могло произойти с мужчиной‚ который давно не прикасался к
женщине. Они проснулись среди ночи‚ не
проспав и нескольких часов. И тут
разыгралась такая буря страстей‚ что им было уже не до сна — ни в эту ночь, ни
в следующую, ни после.
*
Скрижаль потерял сон. В те дни,
когда он с Аней не виделся и ложился спать один, он ворочался в кровати
часами. Его одолевали непрошенные,
неизвестно откуда бравшиеся мысли. Он
пытался прогнать их, но лишь беспомощно поглядывал, как светящиеся цифры
будильника неудержимо отслеживают убывание ночи. Когда же Аня оставалась у него до утра, их
охватывала такая страсть, что они успокаивались только с рассветом. Если же всё-таки засыпали, то на какой-нибудь
час, пока их опять не бросало в объятия друг к другу.
Ему казалось, он давно уже должен был свалиться и проспать беспробудным
сном несколько суток подряд. Его
сознание было изрядно затуманено, однако время шло, а он не только держался на
ногах, но и занимался автоматизацией тестирования на службе, и решал
производственные вопросы, и по-прежнему в метро, по дороге на работу и
возвращаясь домой, читал книги, которые его интересовали; и вечерами он
продолжал читать те же книги и делать выписки.
Ещё больше заставляло его верить в чудеса то, что происходило с его
мужской силой: она не только не убывала, но даже крепла. Нет, так не бывает, говорил он себе.
*
В Европе, просыпавшейся от интеллектуальной спячки,
оживились личные духовные искания религиозных натур, и эти искания вышли за
пределы догматических установок церкви.
Одно из движений мистиков, которое возникло в Южной Германии, получило
название Братья Свободного Духа. В
ХIII–ХIV веках оно распространилось в Нидерландах, Франции и Италии. Начало движения восходит, по всей видимости,
к тому самому французскому интеллектуалу Амальрику из Бены, прах которого в
1210 году парижские иерархи порешили извлечь из земли и сжечь. Члены этого братства не признавали обрядность
христианства и фактически порвали с церковью.
Они считали, что человек может достичь единения с Богом ещё в земной
жизни, причём без какого-либо посредничества.
Инквизиция
и светские власти преследовали их. В
этом интернациональном религиозном движении участвовали и женщины.
Мировоззрение братьев
и сестёр Свободного Духа во многом
разделяли бегины, как называли людей,
которые объединялись для совместной хозяйственной и религиозной жизни. Первые общины этих благочестивых мирян — поначалу только женщин, их называли бегинками — возникли в XII веке в Нидерландах.
Затем такие коммуны появились во Франции, в Германии и в Италии. Община бегинок, обычно малочисленная, от трёх до десяти человек, располагалась
в одном или нескольких домах, отгороженных
от внешнего мира. В крупных городах были десятки таких
поселений. В Германии и Нидерландах существовали
подобные им мужские общины бегардов,
но по численности в этом движении преобладали, причём значительно,
женщины. По сообщению епископа
Страсбурга Иоганна I фон Дурбхайма, в 1317 году в Страсбурге с
населением двадцать тысяч человек жили триста бегинок, а их численность в
Германии, по его оценке, составляла более двухсот тысяч.
Бегинки и бегарды занимались благотворительностью — помогали одиноким, больным и неимущим
землякам, — а также проповедовали как могли.
В опеке со стороны церкви они не нуждались. Само движение этих благочестивых людей по
сути явилось тихим протестом против коррупции и продажности духовенства. Мистическая практика бегинов отвечала природе впечатлительных натур: в религиозной
экзальтации они стремились достичь непосредственной связи с Иисусом Христом,
Богородицей и святыми. Согласно
протоколам инквизиции, бегины считали, что Бог существует во всём и всё есть
Бог, из чего следовало, что человек, достигающий совершенства, един с Богом и
реально является им, — такой человек вечен, безгрешен, не нуждается ни в
культе, ни в постах, ни в воскресении.
*
Чиновники от веры решили покончить с такими вольнодумцами.
После того как Вьеннский
собор в 1311–1312 годах осудил взгляды бегинов и приверженцев движения Свободного Духа, церковь стала их
преследовать. Впрочем, казни начались ещё до Вьеннского
собора. Эти миряне, в большинстве, были образованными людьми, выходцами из состоятельных семей. Далеко не все они объединялись в небольшие
общины; некоторые интеллектуалы предпочитали жить обособленно или даже
странствовать. Именно таким человеком,
независимым в своих действиях, как понял Скрижаль, была француженка Маргарита Порет — наиболее яркая личность из казнённых вольнодумцев того
времени. По литературным источникам,
которыми он располагал, Скрижаль не мог в
точности определить, взгляды какого движения — бегинов или Братьев Свободного Духа — разделяла эта решительная женщина, но в одном из постановлений того
самого Вьеннского собора он обнаружил,
что даже гонители этих вольнодумцев считали всех их приверженцами одной общей ереси; к
тому же некоторые бегарды действительно называли себя братьями Свободного Духа. Скрижаль надеялся уяснить мировоззрение
Маргариты Порет из её книги, озаглавленной «Зеркало простых душ», — и он нашёл
эту книгу.
*
Маргарита Порет родилась в середине ХIII столетия. Скорее всего, её
семья принадлежала к высшему сословию.
Во всяком случае Маргарита получила хорошее образование.
Её сочинение «Зеркало простых душ» стало известным. Книгу втайне переписывали и перевели на
несколько языков. Маргарита написала её
на французском, а не на латыни, как требовали в то время церковные нормы для
сочинений религиозной тематики, и одним этим она бросила вызов церковным
начальникам. Но причиной её травли
стало, конечно, содержание книги. В 1308
году Маргарита была арестована в Париже по обвинению в ереси. Она отказалась отвечать на вопросы
инквизиторов, и её бросили в тюрьму.
*
Сочинение Маргариты
«Зеркало простых
душ» построено в форме диалога между Любовью,
Душой и Разумом, но в разговор порой вступают и другие герои, в частности
Истина, Добродетели, Страх, Церковь. Маргарита дерзнула даже передавать слова
Святого Духа и Бога Отца. Она пишет, что сам Бог дал ей эту книгу, с тем
чтобы помочь людям жить любовью, и что сама книга в каком-то смысле
представляет собой любовь Бога.
В
первых же словах предисловия
Маргарита сказала, что душа человека, тронутая Богом и удалённая от
греха, проходит в своём развитии семь стадий.
Об этом ведут речь и её герои.
Любовь, поучая Разум, объяснила ему, что истинная жизнь души,
открывающая ей путь к высоким странствиям, начинается только после того, как в
душе умрут все порочные наклонности.
Такие очистившиеся, но
потерянные и грустные дýши испытывают по отношению к Богу страх. Этот страх Божий, который так превозносит
церковь, разрушает существование свободы, утверждает Любовь. Очистившиеся дýши поначалу, на первых
стадиях становления, руководствуются разумом, который велит следовать заповедям
Бога и добродетелям. Но заповеди и добродетели
служат лишь передатчиками воли Любви. И
если человек наделён чутким сердцем, то разум и добродетели руководят им только
до поры: они становятся подчинёнными началами, когда душа, чувствуя к себе
любовь свыше, порывает со всеми другими желаниями и сама во встречном влечении
наполняется любовью и радостью. В
результате этого стремления Любовь Бога преобразовывает душу полностью в себя:
душа, освобождённая от всего, что её обременяло и заботило, растворяется в
Боге, как река, впадающая в море.
Любовь поясняет Разуму,
что только избавление от личных желаний и чувств может сделать душу
свободной. На этой, пятой, стадии
восхождения, описание которой занимает бóльшую часть книги, душа
утрачивает собственную волю и всё, что может её каким-нибудь образом
характеризовать, но в то же время она обретает всё силой Любви — становится
всем; душа больше ничего не знает, но ничего-незнание и ничего-не-воление
освобождают её, делают знающей всё и волящей только одной волей — волей того,
кого любит, — волей Бога. Поскольку душа
полностью заполнена любовью, она не может ничего ни принять, ни помнить, ни
заботиться о чём-либо и о ком-либо, включая себя и Бога.
О том, что освобождённая
душа становится не только Любовью, но и Богом, свидетельствует Любовь: «21 Я — Бог, потому что Любовь есть Бог и Бог есть
Любовь, и эта Душа есть Бог — по состоянию Любви. Я — Бог по божественной природе, а эта Душа —
Бог по преданности Любви. [...] Она превращается в меня». Находясь в обители абсолютного
мира, душа не нуждается ни в чём-либо сотворённом, ни в рае; она больше не ищет
Бога ни мысленно, ни словами, ни делами, ни через раскаяние, ни при помощи
церкви; она живёт уже не собой, а божественным содержанием — проживает все
вещи, и это не чудо, уверяет Истина.
Свободная Душа на вопрос Разума, кто она такая, ответила: «70 Я — только то, что Бог
есть во мне, и ничто другое. [...] Нет ничего вне Бога. Где бы я ни искала себя, не нахожу ничего,
кроме Бога». Она
пояснила Разуму, что Бога не обязательно искать в храмах и монастырях,
поскольку Бог — везде; однако чтó собой представляет Бог, никто никогда
не знал и не узнает, а тот, кто сообщает что-то о Боге, скорее лжёт, чем
говорит правду.
Понимание ничем не
обременённой души того, кто она, освобождает её от необходимости молиться. Литургии, проповеди, посты и молитвы — это
хлопоты тех душ, которые чего-то просят, а душа, освободившаяся от всего и вся,
не заботится ни об этих, ни о других мирских вещах, поясняет Любовь. Такая душа не хочет, чтобы между её любовью и
Божественной любовью был посредник.
Церковь не может её понять, потому что там, где церковь заканчивает
обучение верующих, божественная школа для души только начинается. «66 Этот урок не написан человеческой
рукой, а дан Святым Духом, который пишет замечательным образом, и Душа — здесь
драгоценный пергамент. Божественную
школу проходят молча, и то, что усвоено в ней, человеческий ум не способен
выразить при помощи слов», — итожит Любовь.
*
Главные герои «Зеркала
простых душ» Любовь и Душа невысокого мнения о Разуме; он полуслепой, считают
они, и Разум не возражает. Больше того,
он просит Любовь направлять его, чтобы он мог лучше служить Душе. «77 Понимай с помощью любви», — наставляет Душу Учтивость.
Скрижаль занёс также в свой архив фрагмент из шестьдесят девятой главы
этой книги, где передан диалог между Разумом и Душой:
— Ах, леди Душа, — говорит Разум, — у тебя есть два закона: один — для
тебя, один — для нас. Наш — для того, чтобы верить, твой — чтобы любить. Скажи
нам об этом. И ещё: почему ты называешь моих воспитанников животными и ослами?
— Такие люди, которых я называю ослами, ищут Бога в созданиях, в
монастырях, в рукотворном раю, в словах людей и в Писании, — ответила Душа. — […] Они несчастные, и это жаль.
И они останутся убогими, пока будут следовать таким обычаям и практике.
О шестой и седьмой
стадиях в продвижении души к Богу Маргарита сказала
немного. На шестой стадии душа
оказывается лишь на короткое время. Ей
открывается восхитительное зрелище, но она быстро возвращается в прежнее
состояние — на пятый уровень совершенства.
А предел восхождения, седьмая ступень, — это вечное существование души в
той реальности, которая лишь порой приоткрывалась ей на шестом уровне. Об этом, самом высоком, духовном рубеже по
сути никто из смертных ничего не знает и не сможет узнать, пока душа не покинет
тело.
*
За чтением книги Маргариты Порет Скрижаль в очередной убедился в том, насколько условно помещать
взгляды развитых проницательных людей в рамки того или иного религиозного или
интеллектуального течения. Он понял, что
мировоззрение Маргариты Порет нельзя относить к представлениям бегинок или
сторонников движения Братьев Свободного Духа, которых считали мистиками: эта
сильная духом женщина имела свои личные убеждения.
Скрижаль не увидел в «Зеркале простых душ» того, что в его понимании представляет собой мистика. Хотя книга написана прозой, он воспринял её как своеобразную поэму. Во вступлении к её английскому изданию
действительно было сказано, что бóльшая часть «Зеркала простых душ»
звучит как ритмическая проза. То, что
автор — поэтическая натура, ясно было без комментариев: местами в тексте
встречается стихотворная речь. Сто
двадцать вторая глава книги — это монолог Души, произнесённый главным образом
стихами. В нём Душа сетует, в частности, на непонимание не только ортодоксов и блюстителей правоверия, но и бегинок, у которых
хватило решимости выйти из повиновения церкви:
Бегинки твердят, что я заблуждаюсь,
и клирики, и священники, и проповедники,
и августинцы, и кармелиты, и минориты,
потому что я пишу о той реальности,
где всё очищено Любовью...
Маргарита Порет просидела в тюрьме полтора года, после чего, в 1310 году,
состоялся суд. Комиссия из двадцати
одного богослова рассмотрела положения, извлечённые из «Зеркала простых душ», и
признала Маргариту виновной в ереси. От
своих взглядов она не отреклась. И 1 июня
1310 года её сожгли на костре в Париже. Найденные копии этой книги
инквизиторы тоже сожгли. Текст «Зеркала
простых душ» был обнаружен только в начале ХХ века на английском языке в
рукописи, датированной XV столетием.
*
Скрижаль узнал, что в начале ХIV века католическая церковь осудила также взгляды одного из самых известных христианских
мистиков — Майстера Экхарта. Конфликт
христианина с церковью в ту эпоху — сам факт существования такого конфликта —
указывал ему на незаурядность такого человека, шедшего своим путём. Прочитав проповеди и трактаты Экхарта,
Скрижаль убедился в том, что не ошибся.
*
Иоанн Экхарт, которого последователи прозвали Майстер, то
есть магистр, учитель, родился около 1260 года в Германии, в Тюрингии. Ещё в молодости он вступил в орден
доминиканцев. Экхарт обучался, а затем
преподавал на богословском факультете Парижского университета, где в 1302 году
получил степень магистра богословия. В
1303 году он стал главой доминиканцев в провинции Саксония. После того самого Вьеннского собора, который
осудил взгляды бегинов и приверженцев движения Свободного Духа,
Экхарту было поручено курировать женские монастыри Южной Германии, связанные с
движением бегинок. В этих поездках он
выступал в местных приходах перед монашествующими и мирянами.
Зная, что Экхарта считают виднейшим представителем
мистицизма, Скрижаль несколько удивился, когда не обнаружил в его проповедях и
трактатах спекуляций о запредельном, которые обычно называют мистикой. Ни экстатических видений, ни присущих мистикам
религиозных переживаний в этих проповедях не было. Все движения своего чуткого сердца Экхарт
поверял рациональными суждениями.
Скрижаль понимал, что путаница с определением характера
взглядов этого философствующего
богослова идёт от присущих мистикам стремлений
личного общения с Богом или сущностями потустороннего мира. Мистицизм, название которого произошло от греческого слова со значением «таинственный», предполагает
религиозную экзальтацию,
иррационализм. Экхарт же, напротив, проповедовал личный путь к Богу, идущий от самопознания. Сводить его мировоззрение к мистицизму было неправомерным хотя бы потому, что он отождествлял
Бога с разумом. Область, в которой
проявился талант этого независимого в своих суждениях человека, Скрижаль отнёс
бы скорее к богословию, продвинутому в сторону философии.
*
Лейтмотивом сказанного и написанного Экхартом является
тема единства человека с Богом и пути обретения этого единства. Его проповеди и трактаты пронизывает
очевидная для Экхарта, но еретическая с точки зрения церкви мысль: познавая,
открывая в себе Бога, человек становится Богом.
В душе есть сила, которая инородна плоти и неподвластна
времени; в ней Бог пребывает в себе самом, говорит Экхарт. Вовсе не считая богосыновство Иисуса неким
исключительным явлением, он поучал слушателей, что независимо от того, осознают
это люди или нет, каждый человек — сын Божий, один-единственный Сын, которого
Бог родил в вечности сообразно себе и как равного себе из своего естества; Бог
внушает людям не преклоняться перед ним, а уяснить своё богосыновство. Экхарт, видимо, скептически относился к
вероположению церкви о том, что Иисус своей смертью искупил грехи людей. Во всяком случае, в одной из проповедей,
назвав Иисуса братом, Экхарт спросил: «5b (13b) Что мне из того, что у меня
богатый брат, если я сам беден? Что мне
из того, что у меня мудрый брат, если я сам глупец?». Этот
высокопоставленный доминиканец побуждал и монахов, и мирян приложить личные
усилия для того, чтобы прозреть в себе божественное естество, общее, единое для
всех. «10 (66) До тех пор, пока я слуга, — я
далёк от единородного Сына и отличаюсь от него», — сказал Экхарт в одной из
проповедей.
Экхарт уверял слушателей в том, что для выявления в себе
божественного необходимо отрешиться от личностного, от своей воли. Чем больше мы принадлежим
себе, тем меньше мы принадлежим Богу, пояснил он в одном из ранних трактатов —
в «Речах наставлений». Очистившейся душе
не нужна даже молитва. «…Кто молится, тот хочет, чтобы Бог даровал
ему нечто, или хочет, чтобы Бог избавил его от чего-то. Отрешённое же сердце ни
в чём не нуждается, и у него нет ничего, от чего оно хотело бы избавиться. Поэтому оно свободно от всех молитв или его
молитва состоит лишь в том, чтобы быть единым с Богом», — писал Экхарт в
трактате «Об отрешённости». Посты,
бдения, самобичевания, хождение босиком — эти и подобные им действия также
указывают на неизжитую эгоцентричность, учил он.
В этих
и в некоторых других суждениях Скрижаль видел совпадение взглядов Экхарта и Маргариты Порет; даже несколько сравнений в их
текстах были похожими. Скорее всего,
Экхарт знал о содержании книги Маргариты, и сказанное ей в чём-то повлияло на
него. Но с другой стороны, унисон
отдельных мыслей этот двух современников можно было объяснить влиянием других
литературных источников. Экхарт в своих
трактатах и проповедях ссылается не только на известных богословов, но и на
философов, начиная от древнегреческих и древнеримских, до арабских и еврейских. Маргарита Порет тоже была образованным
человеком, возможно не столь начитанным, как Экхарт, но она обладала широким
кругозором. Помимо ссылок на библейские
тексты и книги богословов, в её «Зеркале простых душ» встречаются сравнения,
созвучные с высказываниями интеллектуалов Сен-Викторской школы.
*
При том что Экхарт призывал читателей и слушателей
очиститься душой, внутренне подняться до Бога — до полного взаимопроникновения,
вплоть до неразличимого единства, — он считал, что универсального средства для
достижения такой цели не существует. О
множестве путей, ведущих к единению с Богом, он высказался в «Речах
наставлений»:
17 Мы должны больше уважать выбор пути других людей, истинно преданных [делу добра], и не презирать ничей путь. Пусть каждый человек придерживается своего доброго пути, и включает в него все другие, и принимает все их ценные качества. Изменение пути приводит к непостоянству ума и образа действий. Всё, к чему можно прийти одним путём, можно достичь и другим, если он добрый и достойный и ведущий только к Богу, но все люди не могут идти одним и тем же путём.
Заостряя свою мысль, Экхарт порой доводил её до парадокса — видимо для
того, чтобы его слова запали людям в душу, заставили задуматься. В трактате «Об отрешённости» он сначала
упомянул о том, что апостол Павел ставил выше всего любовь, после чего возразил
Павлу:
Но я ставлю отрешённость выше всякой
любви. Во-первых, потому что в лучшем случае любовь ограничивает меня в любви к
Богу, а отрешённость вынуждает Бога полюбить меня. Гораздо важней, что я влеку
Бога к себе, чем то, что сам влекусь к Богу. [...] Всё хочет находиться на
естественном для него месте. А естественным местопребыванием Бога является
единство и чистота, к которым ведёт отрешённость. Поэтому Бог непременно отдаст
себя отрешённому сердцу.
В одной из
назидательных бесед этот
смелый проповедник не согласился и с апостолом Иоанном, который считал, что
высшее, чего может достигнуть человек, — уподобиться Богу. Экхарт думал иначе:
13 (24) Писание говорит, что нам следует стать подобными Богу. Подобие
дурно и обманчиво. [...] Подобие — то, чего в Боге нет. В Божестве и в
вечности есть единство, а подобие — это не единство. Если бы я был единым, то
не был бы подобным. В единстве нет ничего чуждого; оно даёт мне вечное
единение, а не подобие.
В «Речах наставлений» мысль о единстве личных и
божественных сил и способностей прозвучала для доктринёров ещё более вызывающе:
«23 Никогда ничто
не принадлежало мне так, как Бог со всем тем, что Он есть и на что способен». Здесь же Экхарт заметил, что привлечение Бога
не имеет ничего общего с принуждением: Бог сам желает быть единственным и
совершенным владением каждого человека.
*
Скрижалю показалось, что Экхарт, проповедуя, провоцировал замешательство среди слушателей. Возможно, своего рода скандальными речами он
стремился достучаться до сердец, которые не познали ещё своей силы, не
пробудились к любви:
5a (13a) Святой
Августин говорит: чтó человек любит, тем он и
становится в любви. Сказать ли нам теперь: если человек любит Бога, то он и
становиться Богом? Это звучит так, будто противоречит вере. Но в любви, которую
отдаёт человек, нет двойственности, а есть одно, единство. [...] Кажется
странным, что человек становится Богом в любви, но так оно и есть в вечной
истине.
По сути о том же — о тождестве Бога и души, которая
освободилась от всего личного и ушла в любовь, — говорила и Маргарита Порет в
своей книге. В убеждениях Маргариты и
Экхарта, далеко выходящих за рамки христианской догматики, Скрижаль видел вполне здравый ход
философской мысли. Но Экхарт передал своё мировоззрение определённее, не в поэтизированных образах, а
при помощи логических построений. Более чем смелые высказывания
этого богослова, исполняющего свои орденские обязанности, и даже его примеры из области абсурда,
видимо служили ему вспомогательным средством для того, чтобы завладеть
вниманием аудитории, а затем донести до слушателей трезвые суждения, в которых
не было никакой мистики. Скрижаль
выписал из его проповедей ещё несколько интересных пассажей:
14 (50) У
смиренного человека нет необходимости просить Бога: он вполне может Ему
приказывать. [...]
Смиренный человек и Бог являются одним. Смиренный человек столь же властен над
Богом, как властен над самим собой...
15 (51) Если
бы такой человек попал в ад, Богу пришлось бы прийти к нему в ад, и ад стал бы
для него раем. Бог должен был бы это сделать, Он вынужден был бы сделать это,
ведь такой человек является самим существованием Бога и существование Бога —
есть такой человек.
52 (87) При моём рождении возникли все вещи и я был началом себя
самого и всех вещей; и если бы я пожелал, не было бы ни меня, ни всех вещей, а
не было бы меня, то не было бы и Бога. Я являюсь причиной существования Бога.
Убеждённый в духовной целостности божественного, в
неразрывности души и Бога, Экхарт говорил о себе, но безусловно имел в виду
каждого человека:
6 (65) Бытие
Бога есть моя жизнь. Если моя жизнь есть бытие Бога, то сущность Бога должна
быть моей сущностью, а самосознание Бога — моим самосознанием, ни больше не
меньше. [...] Небесный Отец — поистине мой Отец, поэтому я — Его
Сын. [...] Бог и я — одно.
Скрижаль не увидел эпатажа в этих словах. Они действительно отражали взгляды
Экхарта. Мистики в этой проповеди тоже
не было. Такое понимание мира и своего
места в мире отличало многих развитых людей, живших в разные эпохи в разных
странах. Слова Экхарта о всеединстве
звучали быть может слишком выспренно, слишком велеречиво, но убеждение, которое
за ними стояло, Скрижаль разделял.
*
За вольнодумство, за отступление от христианской догматики
Экхарту пришлось расплатиться. Братья по
ордену и высокие церковные чины возбудили против него процесс инквизиции. В 1327 году материалы дела были посланы в
Папскую курию. Туда же, в Авиньон,
отправился и сам обвиняемый. К счастью
для Экхарта он успел умереть в Авиньоне прежде, чем появилась булла папы
Иоанна ХХII с осуждением его взглядов.
Этот документ был обнародован
27 марта 1329
года. В нём приведено двадцать восемь
тезисов, отражающих содержание проповедей и трактатов Экхарта. Причину ереси
дерзкого магистра богословия папа усмотрел в его желании знать
больше, чем положено:
Мы с прискорбием объявляем, что в наше время в германских
землях некто по имени Экхарт, как говорят доктор и профессор Священного
Писания, принадлежащий к Доминиканскому Ордену, хотел знать больше, чем
следует, не в соответствии с рассудительностью и не руководствуясь верой;
предавшись измышлениям, он отвернулся от истины.
В заключительной части этой буллы папа Иоанн ХХII
проклял семнадцать из приведённых тезисов Экхарта как еретические, остальные же
проклял как вызывающие подозрения в ереси.
После осуждения Экхарта папский трибунал в Авиньоне
продолжал подвергать суду вольнодумцев и присуждал их рукописи к сожжению. Однако эпоха диктата церкви в мирских делах и
вопросах веры заканчивалась. Наряду с
другими решительными, самостоятельно мыслящими людьми, многие из которых спустя
века остались даже неизвестными по имени, свой вклад в приближение эпохи свободомыслия
в Европе, внёс и Экхарт. Проповедью
необходимости личных усилий для открытия в себе божественного начала он
утверждал ненужность никаких посредников между человеком и Богом и фактически
призывал современников встать на путь индивидуальной веры.
*
Аня ходила по квартире абсолютно голой. Поначалу это если не шокировало Скрижаля, то
всё же представлялось очень странным. Но
Аня разгуливала голой с непосредственностью ребёнка. Нагота была для неё так естественна, как
будто любые одежды, прикрывающие совершенные формы её тела, оказались бы для
неё бременем и мешали бы ей летать по квартире.
*
В ХIV столетии произошли заметные изменения и в сфере
интересов пытливых натур. Хотя чисто
умозрительные вопросы веры и метафизики по-прежнему занимали интеллектуалов, в
число проблем, которые стремились разрешить лучшие умы Европы, выдвинулись
научные и практические задачи механики, физики, астрономии, политики и
права. Подчинявшийся папе Парижский
университет освободился от этой зависимости, а итальянские аверроисты уже
откровенно отвергали постулаты вероучения церкви.
В том же ХIV веке появились университеты во Флоренции, в Праге, Кракове, Вене, Гейдельберге, Кёльне и других
городах. В каждом из этих учебных
заведений росло количество светских предметов, входящих в программу подготовки
студентов, и увеличивался объём их преподавания, а в некоторых университетах даже не было факультета богословия.
Новые реалии ХIV века — утрата папством своего
верховенства в политической жизни Европы, а затем и раскол католической церкви
на римское и авиньонское папство — ускорили процесс размежевания богословия и
философии. С падением авторитета пап и
ослаблением контроля титулованных ортодоксов над суждениями самостоятельно
мыслящих людей потеряла актуальность и теория двойственности истины. Философия, обращённая в служанку церковной
догматики, больше не считала себя навсегда связанной со своей госпожой. Да и сами правоверные начётчики решили, что
могут обойтись без этой смутьянки.
____________________
Вернуться на страницу с текстами книг «Скрижаль»