Ростислав Дижур. «Скрижаль». Книга 5. Становление либеральных взглядов во Франции во второй половине ХVIII века. Вольтер
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Становление либеральных взглядов во Франции во второй половине ХVIII века.
Вольтер.
Вольтер — самая яркая
личность из вольнодумцев XVIII столетия. Именно Вольтер с его разносторонними
талантами, острым умом и колоссальной энергией стал ключевой фигурой эпохи
Просвещения. Этот век иногда называют его именем. Труды Вольтера действительно
оказали огромное влияние на большинство образованных жителей планеты. Каждое
новое его сочинение быстро расходилось по рукам и становилось предметом
обсуждений во Франции и в странах Европы.
Вольтер проявил себя как
талантливый поэт, писатель, драматург, историк, философ, просветитель,
популяризатор достижений науки и философской мысли. При этом он был неутомимым борцом за
справедливость и духовную свободу французов, пропагандистом рационального
мышления и защитником невинно осуждённых людей. Во многом благодаря его усилиям
сформировалось и росло влияние общественного мнения во Франции. Полное собрание
сочинений Вольтера, изданное сразу после его смерти, составило семьдесят томов.
*
Скрижаль стал думать, что горькие сетования Жана Мелье о трусливом
помалкивании мудрецов, которые не смеют открыто высказать свои взгляды, Вольтер
принял как личный вызов. Во всяком
случае, в 60-х годах XVIII века Вольтер перешёл от критики существующих во Франции
порядков к решительному наступлению на церковь и на беззакония властей. Вступив в борьбу с проявлениями любого
религиозного фанатизма, он направил свои усилия прежде всего против христианства,
которое считал самым нелепым и самым кровожадным из всех когда-либо
существовавших культов.
В письме Д'Аламберу, датированном 24 июля 1760 года, Вольтер писал, что
христианство было создано стараниями двенадцати человек, но достаточно
объединения усилий пяти-шести толковых людей, чтобы с ним покончить. Скрижаль понимал, что Вольтер, взявший на
себя роль вдохновителя и вожака вольнодумцев, хотел этой бравадой подбодрить
одного из единомышленников. Конечно,
Вольтер осознавал, что существенных плодов своего труда он при жизни не
увидит. «На протяжении сорока лет я терпел преследования фанатиков и
балбесов. Я понял, что хватит быть
умеренным, это самообман. Нужно вести
войну и умереть достойно на груде поверженных фанатиков», — писал он
Д'Аламберу чуть позже, в апреле 1761 года.
Прежде чем ринуться в этот интеллектуальный бой против огромной армии
воинствующих ортодоксов, Вольтер обеспечил себе возможность быстрого бегства в
случае угрозы физической расправы над ним.
Покинув двор короля Пруссии Фридриха II, он вместе со своей
племянницей Мари-Луиз Дени обосновался в Швейцарии: в 1755 году он купил имение
в окрестностях Женевы. Но столкнувшись с
суровыми порядками в этой протестантской республике, в частности — с запретом
на столь важные для него как драматурга театральные представления, Вольтер
решил держаться подальше от города. В
конце 1758 года он арендовал на территории республики, вблизи от французской
границы, имение Турнэ, а в следующем году купил поместье Ферне, которое
находилось на французской территории, но очень близко от границы с Женевским
кантоном. Таким образом в случае
возникновения опасности со стороны католиков или протестантов он мог быстро
найти убежище в одном из этих владений, недосягаемых для преследователей. «III Я
слышал много разговоров о свободе, но не думаю, что в Европе есть кто-либо, кто
свободен, как я», —
писал он в мемуарах, датированных 1759 годом.
В ХVIII веке во Франции сжигали уже не людей, а книги. Причём сожжение книги на Гревской площади в
Париже по приговору Парижского парламента стало для интеллектуалов своеобразным
указанием на то, что её необходимо найти и прочесть. Скрижаль подумал, что по количеству таких
приговоров Парижского парламента Вольтер, должно быть, значительно опережал
всех авторов. Скрижаль не нашёл каталога
изданий, сожжённых на Гревской площади, но в Индексе запрещённых католической
церковью книг он насчитал тридцать девять сочинений Вольтера.
*
Хотя костры инквизиции во Франции уже не пылали, у свободомыслящих людей
были причины опасаться расправы. В 1757
году после покушения на жизнь Людовика XV силы реакции ужесточили
преследования вольнодумцев. Указ короля
от 16 апреля того же года узаконил карательные меры подобные тем, что
существовали во Франции в XVI веке: этот указ предписал смертную казнь за написание,
издание, продажу и распространение книг, которые содержат нападки на религию,
подрывают авторитет королевской власти, будоражат умы и тем самым нарушают
спокойствие в стране.
Несмотря на угрозы со стороны властей, Вольтер в этой схватке с
приверженцами средневековых порядков не думал отказываться от наступательных
действий. В Философском словаре, в
статье «Бог, боги», он призвал современников покончить с суеверием — главным
виновником тысяч преступлений и врагом истинной веры: «V Давайте
возненавидим это чудовище, постоянно раздирающее утробу своей матери. Те, кто
сражаются с ним, являются благодетелями человечества. Это — змея, которая обвила религию своими
кольцами; ей надо размозжить голову, не ранив ту, которую она отравляет и
пожирает».
Многие из писем, адресованных Д'Аламберу, Дидро, Гольбаху и другим
свободомыслящим людям, которые жили во всех концах Европы, Вольтер теперь
заканчивал фразой: Écrasez l'infâme! — «Раздавите подлую!». Это требование покончить с церковью, занятой
идолопоклонством и преследованием свободомыслящих людей, он повторял с такой же
силой внушения и так же настойчиво, как римский полководец и государственный
муж Катон Старший произносил в конце каждой своей речи, чего бы она не
касалась, одну и ту же фразу: «Карфаген должен быть разрушен».
*
Поместье Ферне, расположенное у подножия Юрских гор, стало со временем
главной резиденцией Вольтера. Вместе с
тем оно превратилось в главный штаб интеллектуальных сил Европы, направленных
на борьбу за свободу совести и гражданские права каждого человека. Народы Европы уже пробудились от многовековой
духовной летаргии, но в своей массе всё ещё были неразвитыми, неспособными
противостоять ни диктату церкви, ни произволу властей. Стратегической целью Вольтера и его
единомышленников стало просвещение христианского мира.
В Ферне, в доме Вольтера, всё время гостили друзья и знакомые. Он вёл огромную по интенсивности и объёму
переписку, причём количество его корреспондентов, живших в разных странах
Европы, постоянно возрастало. Среди них
были самые разные люди — от невинно осуждённых горемык, искавших у него защиты,
до коронованных особ. На литературном
поприще Вольтер трудился за десятерых.
Одних имён, которыми он подписывал свои сочинения, специалисты насчитали
137. Его творческие силы не угасали, а
прибывали. Перешагнув семидесятилетний
рубеж, он продолжал публиковать одну новую работу за другой. Произведения, которые издать не удавалось,
распространялись в рукописных экземплярах, и они тоже расходились по всей
Европе.
В сочинениях, имевших целью просвещение одурманенных и запуганных церковью
людей, Вольтер говорил о несуразностях христианской догматики и нелепостях,
которые встречаются в библейских книгах; он обличал ложь в истории
христианства, сфабрикованной лицемерами, и громил церковь за все её
зверства. Суевериям и религиозному
фанатизму он противопоставил своё понимание мироустройства и того, какая вера
является истинной.
*
Христианство — агрессивная религия; оно утопило мир в крови бесчисленных
сражений и принесло крещёным народам всевозможные бедствия, утверждал
Вольтер. Сказанное Иисусом про меч и
раздоры между родными людьми было предвидением того, что действительно
случилось; такое предположение сделал герой диалога Вольтера «Катехизис
Честного человека», изданного в 1764 году: «Я
был поражён, когда прочитал: “Я пришёл, чтобы принести не мир‚ а меч‚ ведь я
пришёл разделить сына и отца‚ дочь, мать и родителей”. Признаюсь вам, что эти
слова принесли мне горе и повергли в ужас; и если бы я расценил эти слова как
пророчество, я бы поверил, что оно сбылось...».
Платон, Сократ, Марк Аврелий, Эпиктет, Селевк, Солон, Конфуций были мудрее
Иисуса, говорит Честный человек — герой этого диалога, передающий суждения
автора. Честный человек поражается, что
даже то положительное, чему учил Иисус, христиане умудрились перевернуть с ног
на голову; вместо исполнения древней заповеди «Люби ближнего, как самого себя»,
они знали только один закон: «Ненавидь ближнего, как самого себя».
Иисус не только не был Богом, но даже не помышлял о создании новой
религии; он не устанавливал ни догматов, ни обрядов; он не учреждал церковную
иерархию, не был сторонником преследований и казней за религиозные убеждения,
пояснял Вольтер читателям. «XXXIII Я льщу себя тем,
что покажу, что Иисус не был христианином и что он, напротив, с ужасом осудил
бы наше христианство, каким его сделал Рим, — абсурдное и варварское
христианство...»; «XLI ...Между Иисусом и христианскими церквями
больше различий, чем между штормом и штилем, огнём и водой, солнцем и тьмой»,
— пишет он в трактате «Бог и люди», изданном в 1769 году; Вольтер выдал этот
труд за сочинение доктора Оберна — вымышленного автора. Догматы церкви не заслуживают ничего другого,
кроме отвращения и презрения; учение церкви могут одобрять только те, кому оно
даёт власть и богатство, считал Вольтер.
Он называл христианство богохульством, которое не имеет ничего общего с
верой Иисуса.
*
В ряде сочинений Вольтер доказывал, что церковь цинично сфальсифицировала
историю христианства. В частности, он
привёл доказательства фальсификаций в новозаветной истории и того, что четыре
канонизированные евангелия не созданы теми людьми, кому их приписывают. Во многом отталкиваясь от аргументов,
приведённых в «Завещании» Жана Мелье, и сказанного английскими вольнодумцами,
он разнёс в пух и прах те несуразицы, которые встречаются в Библии. Книги Ветхого завета заполнены
фантасмагориями и чушью, а новозаветные повествования об Иисусе достойны
свидетельств обитателей сумасшедшего дома, без обиняков заявил Вольтер. В «Проповеди пятидесяти», которая была издана
в 1762 году без указания имени автора, он сначала высказался о том, что
евангелисты почти во всём противоречат друг другу, после чего заключил: «III ...Но
даже если б они были во всём согласны между собой, какая всё же это нелепость,
Боже правый! Какие ребячьи и жалкие
бредни!».
Сколько в евангелиях слов, столько же и ошибок; эти книги вменяют Иисусу
столько совершённых чудес, сколько их в «Метаморфозах» Овидия; даже во всём
«Дон Кихоте» нет ничего подобного, — заметил Вольтер в «Важном
исследовании...», которое он издал 1767 году, приписав авторство этой книги
англичанину Генри Болингброку. В
трактате «Бог и люди» он повёл речь о том, что христиане в течение первых трёх
веков после смерти Иисуса создавали и распространяли фальшивки, выдавая их за
документы новозаветной истории: «XXXVI ...Они постоянно занимались сочинением басен, ложных
пророчеств, ложных наставлений, составляли ложные описания событий,
фальсифицировали старинные книги, придумывали мучеников и чудеса. Они называли это благочестивым обманом». Главный герой
диалога «Катехизис Честного человека» прямо заявил, что лишь глупцы могут
верить в эти сказки и что нужно быть преступником, чтобы преподавать эти
вымыслы, не веря в них.
Говоря о подлогах церкви, Вольтер аргументированно раскритиковал и легенду
о тысячах мучеников среди первых приверженцев Иисуса. В «Важном исследовании» он пишет, что на
самом деле таких мучеников было очень мало.
В «Истории установления христианства» Вольтер назвал диковинные рассказы
о них бреднями. Римляне никогда не
преследовали людей за религиозные убеждения, а казнённые христиане поплатились
жизнью за свой фанатизм: за мятежи, за попытки сжигать храмы и вредить государственной религии. Доказывая, что больших гонений против первых приверженцев
Иисуса никогда не было, Вольтер сослался на свидетельства христианских
писателей — Тертуллиана, Оригена, Лактанция и Евгения Кесарийского; он указал
на факт открытого существования в Александрии христианской школы и на то, что
римляне позволяли христианам созывать соборы, открыто проповедовать и крестить
всех подряд. Вольтер напомнил читателям,
что епископы Рима не подвергались гонениям и что первые, самые известные
богословы умерли своей смертью. Легенды
о мучениках за веру нужны были церкви, чтобы оправдать расправы, которыми она
запятнала себя, пояснил он.
Вольтер смотрел на крещение народов Средиземноморья как на катастрофу в
истории Западной цивилизации. «III Мы
всё взяли у греков и римлян и всё испортили», — передал его отчаяние герой диалога «Обед у графа де Буленвилье»
Николас Фрере — тот самый француз, которого считают автором «Письма Тразибула к
Левкиппе». И Скрижаль соглашался с такой
оценкой истории.
*
Поначалу ученики Иисуса не проповедовали некую новую веру, но уже в первых
веках становления церкви крещёные жители Средиземноморья заявили, что уничтожат
все остальные религии; хотя прежде христиане осуждали нетерпимость, они сами
стали нетерпимыми к иноверцам; их неистовство, приверженность к догматам и
ненависть к сторонникам других культов погубили всё, что было у них хорошего,
пишет Вольтер. Презиравшие храмы и
воскурения богам, они переняли обряды у тех, кого стали называть язычниками, и
тоже учредили институт священнослужителей.
В «Истории установления христианства», которую Вольтер закончил в 1776
году и которая была опубликована три года спустя — уже после его смерти, он
высказался об этой метаморфозе с едким сарказмом:
XIV До того времени, как христиане принялись сооружать все эти
красивые и богатые церкви, они заявляли, что никогда не хотели воздвигать
храмы. Приятно видеть, как Юстин, Тертуллиан, Минуций Феликс относились к
храмам, — с каким отвращением они смотрели на свечи, ладан, очистительную или
святую воду, украшения, изображения — истинные творения дьявола. Они кривились,
как лиса, которая увидела виноград слишком зелёным; но как только они смогли
есть, они наелись досыта.
Христиане предали своих вероучителей не только тем, что построили культ на
суевериях, но изменили также идеалам первых общин, сплочённых новой верой:
XXII Сто лет они жили милостыней, а их
преемники жили грабежами; в конце концов, придя к власти, они принялись терзать
друг друга в спорах, стали клеветниками, клятвопреступниками, убийцами,
тиранами и палачами.
Ключевые события в истории христианства связаны с обманами и покрыли
церковь позором, пишет Вольтер: это — и надуманные чудеса, которые он называет
благоглупостями, и подтасовка фактов — начиная от бесстыдной лжи в сочинениях
под вымышленными именами до подделанной дарственной грамоты императора
Константина, которой Константин якобы пожаловал верховную власть в Римской
империи папе Сильвестру. Вольтер
напомнил своим читателям, что император Константин, объявивший новую веру
государственной религией, был головорезом, убийцей; он приказал отрубить голову
собственному сыну, а жену — утопить в ванне, но церковь причислила его к
святым. В то же время Вольтер восхищался
разносторонними талантами императора Юлиана, которому христиане дали прозвище
Отступник. Негодуя на отцов церкви за
клевету на Юлиана, Вольтер горько подосадовал, что этот мудрый человек правил
империей только три года и погиб молодым.
Поскольку христианство к тому времени ещё не успело окрепнуть, оно могло
исчезнуть, — то есть мог победить разум; для этого нужно было, чтобы Юлиан
прожил ещё сорок лет. Однако разум
остался закованным в цепи, посетовал Вольтер.
Здесь же, в «Истории установления христианства», он задался вопросом, почему
христианство, основанное на абсурдах и лжи, сумело окрепнуть и
распространиться. «XII Именно
этот абсурд и помог подчинить народ», — ответил Вольтер на поставленный им вопрос. В ряду причин победы христианства над
культами Римской империи он видел также разработанную церковью догматику, чего
не было в других религиях, и неразвитость древних жителей Средиземноморья. «XXXVII Страх и надежда, с одной стороны, и
богословские чудеса — с другой, всегда имели абсолютное господство над слабыми
умами», — сказал он в трактате «Бог и люди».
*
Ход событий в истории церкви после того, как христианство обрело статус
государственной религии, Вольтер лаконично сформулировал в памфлете «Вопросы о
чудесах», выпущенном в Женеве в 1765 году: «III Догматы вызвали споры, споры
создали секты, а секты породили все злодеяния». Здесь же, продолжая своё
наступление на церковь, Вольтер высказался о том, что догматы придумывают люди,
которые хотят властвовать. В «Важном
исследовании» он сильно усомнился в том, что сами священники верят в эти
выдумки:
XXXVII Скажите мне так же откровенно, как говорю я: возможно ли,
чтобы хоть одно из тех чудовищ, которые проповедовали эти наглые догматы,
верило им? Был ли хоть один папа, который, имея хоть немного здравого смысла,
верил бы в воплощение Бога, в смерть Бога, в воскресение Бога, в троичность
Бога, в пресуществление хлеба в Бога и во все эти отвратительные химеры,
которые ставят христиан ниже скотов?
Таинство евхаристии Вольтер клеймил как самое чудовищное, самое позорное
идолопоклонство, которое когда-либо знало человечество. И он взывал к разуму христиан. «II Нужно совсем превратиться в животное, чтобы допустить, будто белый
хлеб и красное вино можно превратить в Бога», — заявил герой диалога «Обед у графа де Буленвилье» Николас Фрере. В статье «Атеист» Философского словаря
Вольтер язвительно назвал мудрствования богословов о сути евхаристии
препирательствами о способе поедания тела человекобога и о том, как пить кровь
человекобога.
Богословские споры о догматах бесполезны, это — химеры и суетные тонкости,
основанные только на абсурде и обмане, доказывает Вольтер. Церковные распри не привели к отысканию
истины, но обернулись опустошением Европы и Азии; раздоры из-за способа
празднования пасхи унесли больше жизней, чем столкновения между королевскими
домами Австрии и Франции, между гвельфами и гибеллинами в Италии и между
партиями Алой и Белой роз в Англии, поражался он. «XLIII Древние народы были довольны тем, что поклонялись
своим богам и не спорили, а мы веками проливали кровь наших братьев за
софизмы... — высказался Вольтер в
трактате «Бог и люди». И далее он назвал
виновников братоубийств: — Гоните
богословов — и в мире наступит спокойствие, по крайней мере в отношении
религии. Признайте их, дайте им власть —
и земля будет залита кровью».
*
Вольтер и его герои постоянно возвращаются к разговору о преступлениях
церкви, — о том, что христиане ввергли Европу в пучину кровавой резни и
истребляют коренных жителей Америки.
Краткий кровавый счёт христианства озвучил и герой диалога «Обед у графа
де Буленвилье» Николас Фрере:
II Посмотрите на эту череду ужасных зверств; сколько граждан, умирающих в
муках, сколько убитых правителей, сколько костров, зажжённых на ваших соборах;
двенадцать миллионов невинных обитателей Нового Света убиты, как дикие звери в
лесу, из-за того что не хотели стать христианами; а в нашем Старом Свете
христиане непрерывно истребляют друг друга — стариков, детей, матерей, женщин,
девочек; гибнут толпами в войнах с гуситами, лютеранами, кальвинистами,
анабаптистами; а Варфоломеевская ночь, а резня в Ирландии, в Пьемонте, в
Севеннах, в то время как римскому епископу, развалившемуся на ложе, целуют
ноги...
В «Истории установления христианства» Вольтер лаконично сформулировал то,
что случилось с народами Европы: «XXIII Мы думали, что служим Богу, а служили фуриям». В этом же
трактате, приведя примеры религиозного фанатизма, он сказал, что этот ад на
земле длился в течение пятнадцати веков, пока с разных концов Европы не стали
раздаваться голоса честных людей, которые наконец прозрели.
Для Вольтера было очевидно, что в преступлениях и разврате католики
превзошли приверженцев всех других вероисповеданий. Болингброк, под именем которого издано
«Важное исследование», возмущается лицемерием священнослужителей Римской
церкви; они оскорбляют человеческий род, говорит он. Суждения Болингброка-Вольтера о протестантах
ненамного лучше: с ними случилось то же, что с христианами IV–V веков, — они из
преследуемых превратились в преследователей.
В трактате «Бог и люди» Вольтер приблизительно подсчитал количество жертв
христианства — «XLII ...зарезанных, или утопленных, или сожжённых,
или колесованных, или повешенных во имя любви к Богу». Подведя этот кровавый итог, он обратился к
читателю с предложением заглянуть в свой семейный архив и справиться о судьбе
предков. «Каковыми бы ни оказались ваши вычисления,
— заключил он, — вы происходите от убийц или убитых.
Выбирайте и содрогайтесь».
*
Герой памфлета Вольтера «Обед у графа де Буленвилье» Николас Фрере
утверждает, что церковь всегда хотела властвовать и порабощать народы; она
всегда стремилась отнять у людей жизнь и имущество. Для Фрере-Вольтера было несомненным, что
агрессивность является неотъемлемым признаком христианства:
II
...Поскольку очевидно, что вся история церкви — это непрерывная
череда ссор, обманов, притеснений, насилий и убийств, то ясно, что
злоупотребления лежат в самой её сущности, как ясно то, что волк всегда был
хищником и что это не какое-то случайное злоупотребление, если он отведал крови наших овец.
В «Вопросах о чудесах» Вольтер назвал христианство варварской религией,
которая разжирела на добре своих приверженцев и обагрила себя их кровью. Вернее, эти слова переданы в тексте как
сказанные неким немецким дворянином, но для читателя, хоть немного знакомого с
лукавой игрой Вольтера, ясно, чьи убеждения они отражают. Если все эти убийства и насилия всегда
совершались во имя христианской религии, то кого же, кроме неё самой, должны мы
в этом винить? — рассуждает этот неназванный по имени дворянин.
Вольтер не раз возвращался к разговору о том, что христианство, которое
явило миру столько зверств и принесло столько страданий людям, никак не может
идти от Бога. Аргументы Вольтера очень
убедительны. В «Катехизисе Честного
человека» их донёс до читателей главный герой диалога — Честный человек, говоря
о вере:
Несомненно, душа требует этой пищи; но зачем превращать её
в яд? Зачем погребать простую истину в груде низкой лжи? Зачем поддерживать эту
ложь железом и огнём? Какой адский ужас! Ах! если бы ваша религия была от Бога,
неужели вы бы поддерживали её при помощи палачей? Разве геометр должен
говорить: «Верь или я убью тебя!»?
Когда-нибудь все поймут, что христианство — не более чем суеверие, что оно
— лишь искажённая форма естественной религии; знание о бесчисленном количестве
загубленных церковью душ откроет людям глаза — и этот зловещий идол будет
сброшен с пьедестала, утверждал Вольтер.
При этом он соглашался со Свифтом, что такое время ещё не наступило. В конце трактата «Бог и люди», подведя итог
кровопролитий, совершённых во имя Иисуса, он обратился к христианству как к
хищному зверю, которому можно сохранить жизнь, если вырвать клыки:
XLIII Вот твои достижения, христианская религия! Ты родилась в
одном из уголков Сирии, откуда тебя изгнали; ты пересекла моря, чтобы донести
твою непостижимую ярость до краёв континента; и всё же я предлагаю сохранить
тебя, при условии, что тебе срежут когти, которыми ты разодрала мою родину, и
удалят клыки, которыми ты растерзала наших отцов.
Не сомневаясь в том, что в грядущих столетиях забудут и об иудаизме, и о
христианстве, Вольтер опасался, что на смену этим религиям могут прийти другие,
не менее недостойные Бога и человечества.
Чтобы это не произошло, он призывал читателей служить Богу без
предрассудков и терпимо относиться к вере других людей. Религия необходима, но она должна быть чистой
и разумной; она должна соединять людей, а не разобщать. Истинная религия заключается в том, чтобы
чтить Бога добрыми помыслами и делами, любить ближнего, быть справедливым,
терпимым к чужим заблуждениям, видеть во всех людях своих братьев и помогать
друг другу в этой короткой жизни. Такая
вера, считал Вольтер, должна стать единой для всего человечества. Путь к этому он видел в просвещении народа.
*
Большинство из тех немногих прохожих, которые останавливались около
Скрижаля, продававшего свой сборник, были общительными людьми; им просто
хотелось поговорить. Чуть ли не каждый
второй из них собирался издать свою книгу — стихов, или прозы, или трудов с
изложениями наработок в той или иной области знаний или искусства. Они расспрашивали Скрижаля об известных ему
издателях и стоимости типографских услуг.
Поэты читали ему свои стихи, кто по-русски, кто по-английски. Каждый из этих людей был занят собой; книга
Скрижаля их не интересовала. Но то, что
в мире, по соседству с ним, проживали и делали своё дело столько творческих
личностей, радовало его и скрашивало время ожидания очередного человека,
которому его стихи оказались бы нужными.
*
Вольтер был не только наделён разносторонними талантами, но обладал также
редким даром сопереживания. Писатель
Шарль де Виллет, с которым он был близок в последние годы жизни, оставил
свидетельство о том, что Вольтер накануне каждой годовщины массовой резни
гугенотов во Франции страдал не только духовно, но и физически. В письме, отправленном в 1777 году из Ферне,
Шарль де Виллет сообщил об этом своей корреспондентке:
В жизни Вольтера не было ещё ни одного года, когда бы он в
день святого Варфоломея не заболевал горячкой. В этот день он никого не
принимает; он лежит в постели. Расслабление всего организма, неровный и
ускоренный пульс — таковы признаки периодически наступающего кризиса. Домашние
трепетно относятся к этому. Кажется, что в его сердце кровоточат все раны,
нанесённые человечеству религиозными преследованиями; и никто не решается
заговорить с ним об этом, боясь усугубить его боль. Это — факт, которому я
прежде не хотел верить, но который теперь подтверждаю.
Вольтер остро чувствовал боль другого человека, причём он не пассивно
сострадал нуждающимся в поддержке, а действовал. Он не жалел ни сил, ни времени, ни денег,
чтобы помочь людям, которые невинно пострадали от предвзятости правосудия. Вольтер оказался не только самым известным в
Европе XVIII века литератором, и он был не только первым из вольнодумцев, который
вступил в открытую схватку с церковью, но и первым правозащитником, борцом с
произволом судебных властей. И он брался
защищать не только соотечественников.
Первый свой большой бой за торжество справедливости — отстаивание
невиновности британского адмирала Джона Бинга — Вольтер проиграл. Но при этом он проявил редкое упорство и
неравнодушие к судьбе человека, которого соотечественники Вольтера, недалёкие
патриоты Франции, считали врагом.
В мае 1756 года около острова Минорка произошла морская битва между
англичанами и французами. Англичан вёл в
бой адмирал Джон Бинг, а французами командовал маршал Луи Франсуа де
Ришельё. Англичанам не удалось
освободить свой гарнизон, который находился на острове, и адмирал Бинг отвёл
свои корабли с поля сражения. Британское
адмиралтейство не дало Бингу достаточно времени на подготовку к этой
экспедиции, не снабдило его нужным снаряжением и не предоставило ему требуемую
для такого похода сумму денег. Однако
после отступления Бинга Адмиралтейство обвинило его в том, что он не приложил
всех усилий для победы над французами.
Военный трибунал приговорил его к расстрелу.
Вольтер познакомился с Джоном Бингом, когда жил в Англии, и он знал, что
это был честный человек. Травля адмирала
взволновала его. За разъяснениями о том,
что случилось в сражении при Минорке, Вольтер обратился к маршалу Ришельё, с
которым в юности вместе учился. Ришельё
сообщил ему, что адмирал Бинг проявил в бою редкое мужество, но французы оказались
сильнее, поэтому адмирал и отступил: хотел сохранить людей и сберечь флот.
Вольтер был возмущён несправедливо выдвинутыми против Бинга
обвинениями. Он попросил маршала Ришельё
выступить в Лондоне свидетелем защиты на судебном процессе по делу Бинга. Ришельё ограничился письменным свидетельством,
но благодаря стараниям Вольтера оно было зачитано в Лондоне в ходе судебного
разбирательства. Это помогло склонить
четырёх военных судей к выводу о невиновности адмирала, но не спасло Бинга от
расстрела.
*
Самую известную из своих побед над религиозным фанатизмом и предвзятым
правосудием Вольтер одержал в борьбе за посмертную реабилитацию своего соотечественника Жана Каласа.
Коммерсант Жан Калас жил с семьёй в Тулузе. Один из его взрослых сыновей, Луи, принял
католичество, а сам Жан, его жена и остальные дети были протестантами,
кальвинистами. 13 октября 1761 года
старшего сына Каласов, Марка Антуана, нашли повешенным в доме родителей. На причитания матери и отца сбежались
соседи. У дома собрался народ. Кто-то стал кричать, что Жан Калас убил
своего сына за намерение перейти в католичество. Толпа заголосила. Весть об убийстве в семье Каласов
взбудоражила весь город. Рассказывая об
этом в «Трактате о веротерпимости», Вольтер охарактеризовал жителей Тулузы как
людей суеверных, вспыльчивых и крайне враждебно относящихся к приверженцам
других конфессий: «I Они смотрят как на чудовищ на своих братьев, которые не
принадлежат к той же религии, что и они. [...] В этом городе до сих пор
торжественно празднуют шествием и фейерверком тот день, когда в нём двести лет
назад убили четыре тысячи граждан-еретиков».
Надлежащего расследования причин смерти Марка Каласа произведено не
было. Он, видимо, покончил с собой. Суд не располагал никакими доказательствами
вины отца в смерти сына. Однако давления
фанатичной толпы, уверенной в своей правоте, и желания чиновников выслужиться
оказалось достаточно для того, чтобы судьи признали убийцей именно Жана
Каласа. «I Весь город был убеждён, что у протестантов принято,
что отец и мать должны убить своего сына, если он хочет перейти в другую веру», — сообщил Вольтер в этом трактате. Парламент Тулузы приговорил Жана Каласа к
пытке и жуткой казни — колесованию. Под
пытками и во время живодёрства, которое продолжалось в течение двух часов, он
повторял одно: «Я невиновен!».
Вдову и сыновей Жана Каласа выслали в Женеву, дочерей заточили в
монастырь, а Марка Антуана Каласа похоронили в местной церкви с большими
почестями как мученика за веру.
Известие о том, что в Тулузе отец убил сына за переход в католичество,
Вольтер поначалу воспринял как доказательство того, что фанатики-протестанты
безумствуют ничуть не меньше, чем католики, ослеплённые религиозным
рвением. К тому времени он уже убедился
в нетерпимости протестантов к инакомыслию, но решил проверить, верны ли слухи об
этом убийстве. Вольтер быстро понял, что
надлежащего криминального расследования в Тулузе проведено не было. И он потерял покой.
*
Вольтер обращался в письмах к кардиналу Берни, к графу Ферриолю
д'Аржанталю и к герцогу де Ришельё с просьбами добиться беспристрастного
рассмотрения дела Каласа. Тем временем
он сам занялся расследованием. Не
переставая слать письма в Париж высокопоставленным лицам с просьбами
разобраться в происшедшем, Вольтер поехал в Женеву, где нашёл братьев якобы
убитого Марка, которых выслали из Тулузы.
Он допросил не только их, но и многих людей, близких к семье Каласов, и
убедился в невиновности казнённого отца семейства. Он уговорил вдову Жана Каласа поехать в
Париж, чтобы добиться справедливости.
Вольтер снабдил её рекомендательными письмами к друзьям и влиятельным
людям; он дал ей деньги на дорогу и на пребывание в столице, а когда она
приехала в Париж, слал ей письма с инструкциями, кого посетить и как себя
вести; при этом он продолжал использовать свои обширные связи как в целях
оправдания Каласа, так и для того, чтобы цивилизованный мир узнал, к чему
приводит религиозная нетерпимость.
Чтобы побудить общественное мнение Парижа и Франции встать на защиту
человека, безвинно убитого правосудием, Вольтер в августе
1762 года распространил брошюру, в которой изложил факты, касающиеся дела Жана Каласа.
Ближайшей своей цели он достиг: о жестокой расправе над оклеветанным
человеком заговорили неравнодушные люди не
только во Франции, но и во многих странах Европы.
*
В полном
названии «Трактата о веротерпимости», который Вольтер анонимно опубликовал в
1763 году, значилось, что поводом для его написания послужила казнь Жана
Каласа.
Веротерпимость
является долгом правосудия, человечности, совести и религии; истинное братство
между людьми можно установить лишь при условии свободы
исповедания, утверждал Вольтер в этой книге. Причём он ратовал за свободу не только
религиозных взглядов; он отстаивал право каждого человека иметь свои суждения и
открыто их высказывать. «Свобода
убеждений, свобода выражать их публично и следовать им в своём поведении во
всём, что не наносит ущерба правам другого человека — это столь же реальное
право, как право личной свободы и право собственности», — заявил он во
вступлении к этому трактату.
Сообщив о случившемся в семье Каласов и о судебном процессе над отцом
семейства, Вольтер в
«Трактате о веротерпимости» сделал обзор истории христианства. Ни один из цивилизованных народов древности
не преследовал свободомыслящих людей, доказывает он. В Древней Греции только Сократ принял смерть
за свои воззрения, но афиняне опомнились и отомстили обвинителям своего
гениального земляка. А римляне считали веротерпимость самым
священным из правовых законов; нетерпимость проявляли именно те фанатики,
которых церковь причислила к мученикам Рима, заключил Вольтер. Он здесь
прямо высказался о религиозном фанатизме христиан:
VI Тигры раздирают жертву,
чтобы насытиться, а мы истребляем друг друга из-за параграфов.
X Говорю об этом с ужасом, но
честно: это мы, христиане, гонители, палачи и убийцы! И кого мы преследуем?
Наших братьев. Именно мы разрушили сотни городов, держа в руках распятие или
Библию; мы не переставали проливать кровь и зажигать костры, начиная от
правления Константина до ярости каннибалов, населявших Севенны...
Вольтер уверял читателей в том, что в отличие от решений элементарных
математических задач, единомыслие в тех отвлечённых вопросах, которые касаются
Бога и духовной основы мира, просто невозможно.
«XXI Вéрхом безумия следует считать, что все люди должны одинаково
думать о метафизике. Гораздо легче было бы покорить оружием весь
мир, чем подчинить все умы лишь одного города», — заметил он.
Вольтер
добился пересмотра дела Каласа.
Королевский государственный совет, который собрался в Версале в марте
1763 года, постановил, чтобы Тулузский парламент прислал в Париж для
рассмотрения все бумаги, относящиеся к этому процессу.
*
После того
как государственные мужи Франции постановили разобраться в деле Каласа, Вольтер
приложил ещё немало усилий и потратил изрядную
сумму денег, чтобы это судопроизводство, получившее столь широкую
огласку, закончилось полной реабилитацией всех
обвинённых. Это произошло в марте 1765
года. Причём король
Людовик XV приказал выдать невинно пострадавшим членам семьи Каласов и их
служанке компенсацию на общую сумму тридцать шесть тысяч ливров. О том, как ликовали парижане в тот мартовский день,
Вольтер засвидетельствовал в последней главе «Трактата о веротерпимости»,
которую он тогда же, в 1765 году, добавил в книгу: «Весь Париж радовался этому событию; люди толпились на площадях и
собирались на гуляниях; они сбегались, чтобы увидеть эту семью, столь
несчастную и столь замечательно оправданную; когда видели проходящих судей, им
рукоплескали и благословляли их». Об
участии Вольтера в деле Каласа анонимный автор
этого трактата не сказал ни слова.
Вольтер не успокоился, пока не довёл задуманное до конца: он добился того,
что глава парламента Тулузы — человек, по вине которого не было произведено
должного расследования причин смерти Марка Каласа, —
был смещён со своего поста. О том, сколь большое значение Вольтер
придавал исходу этого процесса и как счастлив он был победе в этой схватке с
пережитками средневековья, свидетельствует его письмо вдове Жана Каласа,
датированное 9 мая 1766 года: «Я целую
Вашу гравюру, мадам. Я повесил eё в
изголовье моей кровати. Вы и Ваша семья
— первое, что я вижу, когда просыпаюсь».
Проживая в Ферне, вдали от Парижа, Вольтер одержал и другие громкие победы
над пристрастным, погрязшим в суевериях французским правосудием. За оправдание каждого из невинных людей,
которых судьи обвинили в убийствах по религиозным мотивам, — и за казнённых, и
за тех, кто избежали этой участи, — он боролся, как за спасение самого близкого
ему человека. Последнее письмо,
продиктованное им перед смертью, было поздравлением, адресованным сыну генерала
Томаса Артура де Лалли по случаю оправдания генерала. Судебный процесс над Лалли начался в 1764
году, и два года спустя его по приговору суда казнили. Вольтеру удалось склонить общественность
Франции к убеждению, что дело Лалли необходимо пересмотреть. Документ с решением Парижского парламента об
отмене того жестокого и несправедливого приговора генералу Вольтер повесил у
себя в комнате. При всём громадном
объёме написанных им трудов, лучшими своими произведениями он считал
совершённые им добрые дела.
*
С философскими взглядами Вольтера Скрижаль познакомился прочитав избранные
статьи из его «Философского словаря», а также работы, датированные второй
половиной 60-х — первой половиной 70-х годов XVIII века. Фернейскому патриарху, как стали называть
Вольтера, шёл тогда уже восьмой десяток лет.
Видимо под влиянием намерений Дидро и Д’Аламбера издать Энциклопедию, а
может быть и побуждённый к тому мировой известностью «Исторического и
критического словаря» Бейля, Вольтер решил скомпоновать «Философский словарь» —
небольшую книгу, содержащую самые важные сведения, которые нужно знать
образованному человеку. И он осуществил
задуманное, осветив самые разные темы в доступной форме. Разрешение на публикацию своего портативного
философского словаря во Франции Вольтер не получил, и в 1764 году он издал его
анонимно. На титульном листе значилось,
что сочинение напечатано в Лондоне. Уже
в следующем году Словарь был включён в Индекс запрещенных книг. Парижский парламент приговорил его к сожжению,
и суд в Женеве вынес такой же приговор.
Запрещение и полыхание в огне на городской площади служило лучшей
рекламой для любой книги.
Словарь Вольтера приобрёл огромную популярность не только во Франции, но и
во многих странах Европы. Три года
спустя после его появления бенедиктинский монах Луи Шодон издал
«Антифилософский словарь» с нападками на неизвестного автора. Во вступлении к своему большому труду Шодон
сказал: «Из всех произведений, которые
ярость неверия выпустила в мир, нет, пожалуй, ни одного, отмеченного более
мрачными чертами, чем Философский Словарь. [...] Все читают его, все
цитируют его — военные, магистраты, женщины, аббаты; это чаша, из которой вся
страна, люди всех возрастов, пьют яд нечестия». О том, кто является автором Философского
словаря, многие догадывались, но сам Вольтер категорически отрицал, что имеет какое-либо
отношение к этой книге. Он даже просил
своих корреспондентов посодействовать ему — защитить от таких наговоров. В последующие годы Словарь неоднократно
переиздавался, причём Вольтер постоянно дописывал его и дополнял новыми
статьями.
*
При всей своей солидарности с Жаном Мелье в отношении к мировым религиям
Вольтер в ответе на вопрос, существует ли Бог, категорически расходился с
убеждением этого священника-атеиста. Он
считал атеизм и фанатизм двумя крайностями, но говорил, что из них фанатизм в
тысячу раз гибельнее для общества, так как приводит к кровопролитиям.
Вера Вольтера обоснована: нечто существует — значит
нечто существует извечно, ведь ничто не возникает из ничего; люди наделены
разумом — следовательно существует верховный разум; никакое движение само по
себе не могло создать такое многообразие живых организмов. Нужно быть умалишённым, чтобы приписывать
материи, которая не обладает мышлением, способность производить на свет
миллиарды мыслящих существ, удивлялся Вольтер. «III Чтобы создать мыслящее существо, надо им быть», — заявил его герой
в «Диалогах Эвгемера». Этот трактат Вольтер
написал за год до смерти, когда ему было восемьдесят три года.
В трудах Вольтера звучат доводы, подобные
тем, которые издревле высказывали проницательные умы: законы едины — значит
скорее всего, одно и то же верховное начало руководит всей вселенной; как любая
постройка свидетельствует о приложении сил мастера, так и вся природа указывает
на существование творца. Вольтер не
соглашался с гипотезой творения мира из ничего.
Он считал материю
существующей вечно. Итог его рассуждений
о существовании духа и материи лаконично выражен в статье «Философия»
Философского словаря: «IV Таким образом, невозможно, чтобы мир был без Бога, и невозможно, чтобы
Бог был без мира».
В статье «Атеист» Вольтер заметил, что истинными апостолами Бога являются
философы. В этой же статье Философского
словаря он лаконично указал на то, чтó в каждой религии настоящее, а что
— надуманное. Он передал это положение
как важнейший принцип общества деистов Лондона: «II Мораль одинакова для всех
людей, и значит она исходит от Бога; богопочитание различно, и значит оно
придумано людьми».
*
Невозможно отвергать
существование Бога, но невозможно также его познать, утверждал Вольтер. Он призвал читателей ограничить бесполезное любопытство знанием того, что Бог
существует, и заняться делом. «XII ...Я буду почитать его, пока живу, не веря никакой школе и не
устремляясь в пределы, которых не может достичь ни один смертный», —
высказался за Вольтера древний римлянин в «Письмах Меммия к Цицерону». В статье «Атеизм» Философского словаря он признался
в полном неведении природы Бога: «II Но где этот вечный Геометр? В одном
ли месте или повсюду, не занимая пространства? Я не знаю. Образовал ли он всё
из своей собственной субстанции? Я не знаю. Необъятен ли он, не обладая
количеством и качеством? Я не знаю. Всё, что я знаю: нужно почитать его и быть
справедливым».
Настаивая на
непознаваемости деятельной первопричины, герои философских работ Вольтера так
или иначе всё же характеризуют Бога.
Стоя́щий за ними автор понимает Бога не только как разумное и вечно существующее начало. Он видит в Боге также справедливую,
могущественную и свободную силу, хотя указывает, что каждое из этих качеств
имеет свои пределы: если бы Бог был абсолютно справедливым и могущественным, он не допустил бы
существование зла и многие
достойные люди не были бы столь несчастными; а свобода Бога ограничена,
поскольку он не может делать то, что противоречит действующим законам.
То, что зло, так же как добро, исходит от Бога, для
Вольтера было несомненным. Он назвал
шарлатанами тех говорунов, которые утверждают, что всё в мире — благо. Однако зло является злом в отношении только
людей: для Бога такого понятия не существует.
Древнегреческий философ, который высказывает взгляды Вольтера в «Диалогах Эвгемера», убеждён, что зло — неизбежное
следствие мироустройства. Эвгемер
доходчиво пояснил своему собеседнику, как мог бы ответить сам Бог на упрёки в
допущении несправедливости в мире: «III Я не могу делать противоречивые вещи; противоречиво то, что зло не
существует, когда существует добро; противоречиво то, что есть огонь и что этот
огонь не может вызвать пожар; что есть вода и что в этой воде не может утонуть
животное». На Бога нужно смотреть
как на отца, который не сумел сделать добро всем своим детям, однако сделал всё
что мог. Бог допустил зло, но дал
универсальное средство воспрепятствовать ему, наделив людей совестью,
порядочностью и чувством долга. В статье
«Атеизм» Философского словаря Вольтер посоветовал читателям не доискиваться
причин зла, а утешаться тем, что можно пользоваться физическим и моральным
благом.
*
Вольтер был невысокого
мнения о человечестве. История мира —
это история фанатизма;
большинство людей — волки и лисы; открытия служат людям, чтобы уничтожать друг
друга, и если ад существует, то он — на земле, сетуют герои Вольтера и те
мудрецы, которым он приписал авторство своих сочинений. И всё же Вольтер верил, что словом, печатным и
устным, людей можно сделать лучше и просвещённее. Он занимался этим в течение всей своей жизни,
однако считал, что возможности человечества в познании крайне ограничены: люди навечно обречены не знать не только Бога, но и самих
себя. «I Мы — всего лишь слепцы, которые нащупывают свой путь, чтобы научить
этому других слепцов», — сказал Вольтер в трактате «О душе», выдав его за
сочинение врача Сорана, практиковавшего в Древнем Риме.
О душе людям тоже ничего толком не известно. Рассмотрев в «Письмах Меммия к Цицерону» все
возможные предположения того, что представляет собой душа, Меммий-Вольтер
склонился к мысли, что такой субстанции не существует вообще, что душа — это
способность, свойство, присущее органам человека. Эвгемер в названных его именем диалогах
охарактеризовал неведение людей о природе души как задуманное искони: «V ...Бог
не открыл нам это начало: он не пожелал, чтобы мы его знали».
Вольтер признавал, что очень многого не может понять, в
частности — того, есть ли жизнь после смерти: нет доказательств ни за ни против такого существования. В трактате «Проповеди, произнесённые в
Лондоне в 1765 году в частном собрании», который Вольтер выдал за речи некоего
англичанина, он оценил вероятности смерти души и её неуничтожимости как равные:
I Мы не
знаем, что именно в нас мыслит, а следовательно мы не можем знать, переживёт ли
это неведомое нам существо наше тело. Возможно, в нас физически присутствует
неразрушимая монада, скрытое пламя, частица божественного огня, которая
вечно существует под различными обликами. Не стану говорить, что это
обнаружено, но не желая обманывать людей, мы можем сказать, что у нас столько же причин
верить в бессмертие мыслящего существа, сколько и отрицать бессмертие.
Неведение сути многих вещей не мешало Вольтеру оставаться
благодарным Богу за подаренную жизнь. «III Тебе, абсолютному повелителю природы, я
обязан всем; ты одарил меня умением чувствовать и мыслить, как дал способность
переваривать пищу и ходить. Я благодарю
тебя за это и не спрашиваю тебя о твоём секрете», — сказал за него герой
«Диалогов Эвгемера». Эвгемер заметил
собеседнику, что эта молитва лучше, чем бесплодные споры о природе души.
Вольтер убеждал современников в том, что незнание природы
многих вещей — тем более незнание догматов христианства — никому не мешает быть
достойным человеком. И различия во
взглядах людей он считал естественным явлением, которое не должно служить
поводом для раздоров. В Ферне он
построил церковь. В ней католики и
протестанты молились вместе. На фасаде
этой церкви по его указанию была выведена лаконичная надпись: DEO EREXIT VOLTAIRE — «Богу возвёл Вольтер».
*
В феврале 1778 года Вольтер приехал из Ферне в Париж, где
он не был почти тридцать лет. Это
событие всколыхнуло весь город. Кучер
Вольтера вынужден был вести лошадь медленным шагом, потому что карету повсюду
сопровождала огромная толпа людей.
Русский писатель Фонвизин, который нелестно отзывался о французских
философах-вольнодумцах, оказался свидетелем этого бурного ликования
парижан. В письме графу Панину, своему
начальнику, он, в частности, сообщил, что появление Вольтера в Париже произвело на жителей города такое впечатление,
как будто на землю сошло некое божество.
Вольтеру устраивали бурные овации в театре; академики
единодушно избрали его директором Парижской академии наук на ближайшую четверть
года; перед его домом постоянно толпились люди, которые хотели увидеть героя
нации. В эти последние месяцы жизни
Вольтер ежедневно принимал у себя друзей и почитателей — философов, писателей,
артистов, представителей иностранных держав.
Бенджамин Франклин, который в то время являлся послом Соединённых Штатов
Америки во Франции, попросил его благословить своего внука. Вольтер сделал это, положив руки на голову
мальчика и сказав: «Бог и свобода».
Людовик XVI был недоволен приездом этого дерзкого вольнодумца, но
ничего не предпринимал.
Продолжая работать и оставаясь острым на язык, Вольтер
сохранил ясность ума до последних дней.
Он собирался вернуться в Ферне, но З0 мая 1778 года скончался. Как врага церкви, его не могли похоронить в
Париже. Племянник Вольтера спешно вывез
его тело из столицы и похоронил в провинции Шампань на кладбище аббатства
Сельер.
*
Вольтер умер в зените славы. Насколько Скрижалю было известно, ни один
литератор прежде не удостаивался такого триумфа при жизни. Впрочем, Франция и вся просвещённая Европа
знала Вольтера не только как лучшего писателя века, но и как бесстрашного борца
за справедливость, за победу разума над средневековыми суевериями. Равного ему, частному человеку, по силе
противостояния произволу властей и агрессии религиозных фанатиков в мире тоже
не было.
В личной жизни Вольтер испытал много огорчений. Его племянница Мари-Луиз Дени, с которой он
прожил двадцать лет, была коварной, корыстолюбивой женщиной. Она воровала у него рукописи и продавала их. Скучая в провинции, она в марте 1768 года
уехала из Ферне в Париж даже не попрощавшись с Вольтером. Несколько месяцев спустя, в письме его
секретарю, Жан-Луи Ваньеру, она высказалась о том, что жизнь нужно прожить
приятно и без печалей. Видимо опасаясь,
что наследство дяди достанется кому-то другому, мадам Дени через полтора года
вернулась из Парижа в Ферне. Вольтер ей
всё прощал. В сентябре 1777 года он
завещал ей всё своё огромное состояние.
После этого она стала уговаривать его поехать в Париж, а затем, уже в
Париже, плела интриги для того, чтобы он больше не вернулся в Ферне. Разбогатев после смерти Вольтера, она
заработала среди прочего и на том, что продала библиотеку и рукописи дяди
императрице России Екатерине II. Екатерина
заплатила ей за это 30 000 рублей золотом и подарила в придачу бриллианты
и меха.
*
Отношения между Вольтером и королём Пруссии
Фридрихом II были очень сложными; они прошли и через полосу большой
взаимной симпатии, и через полный разрыв.
Тем не менее из всех похвальных слов, сказанных в адрес Вольтера, именно
оценка Фридриха в письме Д’Аламберу, датированном 28 июля 1770 года, показалась
Скрижалю по достоинству отражающей заслуги этого великого мужа перед
человечеством:
Самый
прекрасный памятник Вольтеру — тот, который он сам воздвиг себе своими
произведениями. Они будут существовать дольше, чем собор Святого Петра, Лувр и
все эти постройки тщеславия, посвящённые вечности. Люди перестанут говорить
по-французски, а Вольтер будет переведён на язык, который его заменит.
В 1791 году по решению Учредительного собрания останки
Вольтера были перевезены в Париж и захоронены в Пантеоне, который революционное
правительство превратило в мавзолей великих людей Франции.
____________________
Вернуться на страницу с текстами книг «Скрижаль»