Ростислав Дижур. «Скрижаль». Книга 4. Готфрид Лейбниц
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Готфрид
Лейбниц. —
Учёный-энциклопедист. Родился в 1646 году в Лейпциге, умер в 1716 году в
Ганновере.
Лейбниц внёс существенный вклад в развитие самых разных
областей знаний и гуманитарных дисциплин. Он ярко проявил себя в математике и
философии, в механике и физике, в логике и языкознании, в психологии и
богословии. Лейбниц был также талантливым изобретателем, инженером, юристом,
политиком, дипломатом, публицистом, летописцем и организатором. Он стал
основателем и первым президентом Берлинской академии наук, был членом
Лондонского королевского общества и Французской академии наук.
Лейбниц разделил с Ньютоном первенство изобретения
дифференциального и интегрального исчисления. Среди многих его плодотворных
идей и открытий — подробное описание двоичной системы счисления, на которой
основана работа компьютеров.
*
Отец Готфрида Вильгельма Лейбница, профессор Лейпцигского университета,
преподавал философию, а мать была дочерью профессора права. Уже в раннем детстве Готфрид проявил
необычайную тягу к знаниям. В
восьмилетнем возрасте, когда отца уже не было в живых, он получил доступ к
отцовской библиотеке. Вспоминая об этом,
Лейбниц говорил, что восторжествовал так, будто нашёл клад. Помимо обучения в школе, он занимался
самообразованием, с упоением читал книги древних философов, историков, отцов
церкви, и не только на немецком языке, но и на латыни. В одиннадцать лет Лейбниц стал читать и на
греческом. В школе его особенно увлекла
логика. Уже тогда он задумал создать
универсальный язык, способный в точности передавать мысли.
С 1661 по 1666 год Лейбниц обучался в Лейпцигском университете, где изучал
право, философию и математику. После
окончания университета он уехал из родного города и больше в Лейпциг не
возвращался. В том же году он защитил
диссертацию на соискание степени доктора права в Альтдорфском университете, что
невдалеке от Нюрнберга. Случайная
встреча в Нюрнберге с бароном Бойнебургом — очень влиятельным человеком, бывшим
министром курфюрста Майнца — вовлекла Лейбница в перипетии политической жизни
Европы.
*
Между Лейбницем и Бойнебургом сложились дружеские отношения, и в 1667 году
Лейбниц переехал во Франкфурт, где жил Бойнебург. По совету своего старшего друга и с его
рекомендацией Лейбниц отправился в Майнц и поступил на службу к курфюрсту в
должности советника ревизионной комиссии.
В письме от 22 апреля 1670 года, адресованном известному в то время
учёному Герману Конрингу, Бойнебург охарактеризовал Лейбница:
Это молодой
человек двадцати четырёх лет из Лейпцига, доктор права, столь эрудированный,
что нельзя ни описать, ни поверить. Он усвоил всю философию и счастливо
применяет древнюю к новой. Он обладает способностью излагать свои мысли на
самом высоком уровне. Он предан математике и хорошо разбирается в физике,
медицине и механике. Он трудолюбив и пылок. В религии он независим, но впрочем,
принадлежит к вашей церкви.
В свои двадцать четыре года Лейбниц являлся уже автором работ по математике
и физике, а также сочинений на философские, богословские и политические
темы. В одной из опубликованных статей
он выступил против атеистов, в другой — защищал христианский догмат о Троице от
социан. В 1670 году Лейбниц составил
меморандумы, в которых обосновал то, что королём Польши должен быть избран германский
князь, и он разработал планы для обеспечения безопасности Германской
империи. В частности, чтобы отвести
угрозу от империи со стороны Франции и обеспечить мир в Европе, Лейбниц указал
на необходимость побудить воинственного короля Людовика XIV к оккупации Египта и Константинополя, что должно привести к завоеванию
Османской империи. Бойнебург и Лейбниц
хранили этот проект в тайне и сообщили о нём только курфюрсту Майнца Иоганну
Филиппу. Иоганн Филипп одобрил
замысел. Письмо Бойнебурга к
Людовику XIV вместе с краткой пояснительной запиской Лейбница о целях
составленного им плана были переданы французскому королю через дипломатического
агента.
*
Людовик XIV пожелал более подробных разъяснений от автора проекта, и в
марте 1672 года Лейбниц отправился в Париж с рекомендательным письмом от
Бойнебурга. Подробно изложенный им план
не попал к королю. Аудиенции монарха
Лейбниц тоже не удостоился. Людовик
предпочитал воевать в Европе против христиан.
Именно тогда, в марте 1672 года, Франция и Англия объявили войну
Нидерландам.
*
Почти четыре года, которые Лейбниц прожил в Париже, были очень
плодотворными для его научной работы и способствовали раскрытию его
разносторонних талантов. Он завершил
здесь работу над усовершенствованием арифмометра. Его арифмометр умножал и делил числа, а также
извлекал корни, тогда как счётная машина Паскаля могла производить только
операции сложения и вычитания. В начале
1673 года Лейбниц в составе дипломатического посольства курфюрста Майнца
побывал в Лондоне. На заседании
Королевского общества он продемонстрировал свой арифмометр и был избран членом
Общества.
В Париже и в Лондоне Лейбниц познакомился с ведущими учёными Европы и
многому научился у них. В 1675–1676
годах, живя в Париже, он изобрёл интегральное и дифференциальное
исчисление. Результаты своих открытий
Лейбниц опубликовал до того, как Ньютон объявил о своих достижениях в
математическом анализе, но Ньютон пришёл к ним на одиннадцать лет раньше
него. Между этими двумя гениальными
людьми разгорелся спор за приоритет открытия интегрального и дифференциального
исчислений, который запятнал нравственный облик обоих учёных. Лейбниц опустился даже до анонимных
публикаций. Он настаивал на том, что
честь первооткрывателя принадлежит именно ему, и обвинял Ньютона в плагиате.
Живя в Париже, Лейбниц номинально числился на службе у курфюрста Майнца, но ни поручений, ни жалованья не получал. Его просьбы о высылке денег остались
тщетными. И в 1676 году он принял
предложение Иоганна Фридриха, герцога Ганновера, занять должность
советника. Направляясь из Парижа в
Германию на новое место работы, Лейбниц ещё раз побывал Лондоне. Он также заехал в Гаагу, чтобы познакомиться
со Спинозой, и эта встреча состоялась.
*
На службе в Ганновере, который являлся столицей одного из многих
самостоятельных государств Германии, Лейбниц находился до конца своих
дней. Каким образом он справлялся со
столькими должностными обязанностями при необычайном разнообразии его научных
интересов и множестве начинаний в различных сферах жизни — от изобретательства
в быту и в промышленности до разработки планов на самом высоком государственном
уровне — трудно вообразить. Скрижаль не
мог припомнить интеллектуальной встречи с другим таким разносторонне одарённым
и деятельным человеком во всей истории Западного мира, которую проследил до
XVII века.
Оставаясь на должности советника герцога, Лейбниц выполнял обязанности его
библиотекаря, принимал участие в судебных процессах и в инженерных
работах. Он то и дело обращался к
герцогу с предложениями — о развитии шерстяной промышленности, об использовании
машин, заменяющих ручной труд, об изыскании средств для поддержки молодых
учёных. Лейбниц работал над
конструированием машин для осушения руды, давал рекомендации по приведению в
порядок архивов, по добыче природных ресурсов и чеканке монет. Он рекомендовал правителю Ганновера основать
минералогический музей, открыть типографию, ломбард, ввести обязательное
страхование граждан, биржу труда, цензуру книг.
Лейбниц активно участвовал в организации празднеств при дворе своего
работодателя — сочинял стихи и сюжеты для представлений. При этом он продолжал заниматься математикой,
динамикой, химией, вопросами права, составлял исторические обзоры и работал над
большими историческими трудами, выступал в качестве публициста и разрабатывал
свою систему философских взглядов.
*
Лейбниц внимательно следил за международными отношениями. Радея об интересах Германии, он пишет
сочинения на политические темы, даёт советы австрийским министрам и
самомý императору Леопольду.
Лейбниц представил императору проект улучшения военного дела и всеобщего
ополчения; он отстаивал правá императора на евреев, хлопотал об
основании Исторического общества в Германии, исполнял дипломатические
поручения, вынашивал планы развития торговли Германии с Испанией и странами
Востока, предлагал основать немецкие колонии в Америке и учредить акционерное
общество, которое служило бы национальным банком Германии.
Для содействия развитию научных знаний Лейбниц широко пользовался своими
связями. Находясь в Италии, он просил
своих высокопоставленных друзей повлиять на главу католической церкви, с тем
чтобы Римская курия поубавила рвение в преследовании учёных. Там же, в Италии, он загорелся мыслью о
коренном переустройстве монастырей.
Считая что тысячи нахлебников общества тратят в этих обителях время
попусту, Лейбниц задумал обратить монастыри в исследовательские центры.
Поскольку в Германии не было научной организации, подобной Лондонскому
королевскому обществу и Парижской академии, Лейбниц и эту задачу взял на себя.
Потеряв надежду осуществить задуманное в Ганновере, он благодаря своим обширным
связям добился в 1700 году основания Академии наук в Берлине и стал её
президентом. Он продолжал хлопотать об
учреждении таких же научных центров в Дрездене и Вене.
Лейбниц несколько раз встречался с Петром Первым и своим влиянием на
русского царя способствовал интеллектуальному пробуждению России. Он составлял докладные записки Петру о
необходимости проведения научных исследований, об основании в России коллегий для
учёных, университетов для юношества и школ для детей. Результатом его встреч и переписки с царём
было создание Академии наук в Петербурге.
Пётр издал приказ о принятии Лейбница на службу в чине тайного советника
юстиции и назначил ему достойное жалованье.
Много сил и времени Лейбниц отдавал делу объединения церквей протестантов и
католиков. С целью сгладить существующие
противоречия он, в частности, изложил свои мысли в сочинении о спорных
догматических вопросах в христианстве. В
течение почти тридцати лет Лейбниц являлся одним из самых активных участников
совещаний об унии, но в конце концов потерял надежду на успех этого
начинания. Тем не менее он, будучи
лютеранином, продолжал вести переговоры о единении протестантских церквей; он
поддерживал иезуитов, занятых распространением христианства в Китае, и призывал
правительства протестантских стран отправлять в Китай своих миссионеров.
При всей занятости Лейбниц вёл обширную переписку. Количество его сохранившихся писем превышает
пятнадцать тысяч. Они адресованы более
чем к тысяче лиц, из которых тридцать два адресата были монархами.
*
За чтением четырёхтомника философских работ Лейбница у Скрижаля сложилось
впечатление, что большинство из них написаны если не на скорую руку, то по тому
или иному случаю. Суждения Лейбница,
отражающие его мировоззрение, оказались разбросанными по многочисленным
статьям, письмам и рукописям. Напряжённый, наполненный разнообразными делами образ жизни, очевидно, не давал ему сосредоточиться на создании фундаментального
труда, в котором он обстоятельно изложил бы свои философские взгляды.
С ранней юности Лейбницу была близка философия Платона. Величайшим из людей он считал Пифагора. Лейбниц высоко ценил труды Аристотеля и
Плотина; даже о схоластах он высказывался с похвалой. Очень большое влияние на него оказали труды
Фрэнсиса Бэкона и Декарта. Особенно это
заметно в более ранних его работах.
Лейбниц пытался обосновать положения метафизики с помощью математических
методов, подобно тому как делали это Декарт и Спиноза, но он решительно
отмежевался от взглядов и того и другого.
Он часто критиковал Декарта за поспешность в суждениях и
непоследовательность, а Спинозу считал проницательным, но нечестивым писателем,
который создал ложное учение.
Самое известное из сочинений Лейбница, как
большинство других его трудов, было опубликовано уже после его смерти; этот
небольшой по объёму, менее двадцати страниц очерк издатель назвал
«Монадология». Лейбниц кратко изложил в
нём свои философские взгляды для Евгения Савойского — прославленного
полководца, просвещённого человека, с которым у него сложились дружеские
отношения.
*
Понятие монады является центральным в мировоззрении Лейбница. Этим словом, передающим звучание слова «единица» на греческом языке, ещё древние философы, начиная
от пифагорейцев, называли верховное существо, или Единое. Скрижаль встречал этот термин и у Джордано
Бруно. Он перечитал свои выписки и нашёл
то, что искал, в диалоге Бруно «О героическом энтузиазме»: «II.II От монады, которая есть божество, происходит монада,
которая является природой, вселенной, миром...». Лейбниц расширил понятие монады до крайних
пределов — распространил его абсолютно на всё, от Бога до невидимой пылинки.
*
Лейбниц был убеждён в том, что любая, даже самая малая частица вещества
делима. При этом он утверждал, что существуют
неделимые и неуничтожимые атомы иного рода — нематериальные, одушевлённые. Ими являются индивидуальные субстанции, или
монады. Их бесчисленное множество, они
повсюду. В неживой материи и в
примитивных существах монады присутствуют в качестве первичных сил и находятся
в бессознательном состоянии. В живых
особях монадами
являются души.
Нет ни одного материального объекта абсолютно лишённого этой первичной
силы, и нет ни одной монады, за исключением Бога, не связанной с материей. Собственно, монада и
представляет собой индивидуальную субстанцию, состоящую из развитой в той или
иной степени нематериальной силы и тела.
Все монады, так же как все вещи в мире, непрерывно изменяются: первичные
силы — по законам духа, телá — по
законам материи. Каждая такая
индивидуальная субстанция является миром в себе, независимым от других —
зависимым только от Бога. «7 Монады не имеют окон, через которые что-либо
могло бы войти или выйти», — образно говорит об этом Лейбниц в
«Монадологии».
Так же как нет двух полностью одинаковых вещей в мире — даже двух капель
воды, — так нет и двух абсолютно одинаковых монад; каждая в той или иной степени отражает всё, что было есть и будет во вселенной,
причём запечатлевает реальность своеобразно.
Лейбниц высказался
об этом в трактате
«Рассуждение о метафизике»:
9 Каждая
субстанция подобна целому миру и подобна зеркальному отражению Бога или даже
всего универсума, который она выражает по-своему; так один и тот же город
смотрится по-разному в зависимости от различных положений наблюдателя. Поэтому в некотором смысле вселенная умножается
столько раз, сколько есть субстанций, и таким же образом слава Бога умножается
в совершенно разных представлениях о его работе.
Лейбниц не раз
повторял это сравнение в более поздних рукописях, перефразируя его. В письме королеве Пруссии Софии Шарлотте,
датированном 8 мая 1704 года, он после сравнения душ с
живыми зеркалами, добавил: «Бог как бы изменяет вселенную столько раз, сколько есть душ, или как бы
создаёт столько же разных копий вселенной, по существу похожих, но внешне
разнообразных».
*
Лейбниц полагал, что существует не только бесчисленное множество монад, но
и бесчисленное множество степеней их совершенства. Наиболее развитые из этих атомов-субстанций
он условно подразделял на души и духи.
Души, по его градации, — это первичные силы, соединённые с органическими
телами. А те души, которые возвысились до разума, до самопознания и понимания нематериальных вещей,
Лейбниц называл духами, esprit, что можно также понимать как разум, ум. Духи являются наиболее способными к совершенствованию. Они олицетворяют мир и Бога более
адекватным образом, чем души. «36 ...Хотя каждая субстанция выражает всю вселенную, духи выражают
скорее Бога, чем мир, тогда как другие субстанции выражают скорее мир, чем Бога», — пишет Лейбниц в «Рассуждении о метафизике». «14 Дух не только может воспринимать дела Божьи, но и сам
способен производить нечто им подобное, хотя и в малых размерах», — пояснил он в трактате «Начала природы и благодати,
основанные на разуме». Душа, возвышенная
до разума, является своего рода образом Бога, как бы малым божеством. Оставаясь
уникальной, она подражает в своих действиях тому, что Бог вершит во всём
мироздании.
*
Лейбниц утверждал, что души не умирают.
Одним из доводов для него служило то, что душа — простая, неделимая
субстанция, и значит она не подлежит распаду.
На бессмертие этих духовных атомов якобы указывает и присущая им
особенность быть отражениями вечной вселенной.
В аргументации неуничтожимости индивидуальных субстанций Лейбниц, автор
методов исчисления бесконечно малых величин, отталкивался также от принципа
непрерывности — от тех закономерностей, которые присущи естественным, тесно
связанным между собой явлениям. В 1702
году он пояснил суть этого принципа в письме
французскому математику Пьеру Вариньону:
Так как
закон непрерывности требует, чтобы в случае приближающихся основных
особенностей одного существа к основным особенностям другого все особенности
первого должны приближаться к свойствам другого постепенно, то необходимо,
чтобы все порядки естественных существ составляли только одну цепочку, в
которой разные классы и связи между ними сочетались так тесно, что ни
чувственным восприятием, ни воображением невозможно точно установить тот
момент, когда кончается одно и начинается другое.
Так как в природе нет скачков, а
есть постепенные переходы, значит смерть монад нарушала бы свойственный миру порядок вещей.
Всякое живое и наделённое восприятием существо останется
им всегда; причём душа не переходит из одной оболочки в другую, а сохраняет
некую часть предшествующего тела, которая со временем претерпевает изменения,
считал Лейбниц. «II.27 Таким образом,
происходит не переселение души, а трансформация: сворачивание или
разворачивание, и наконец, изменение тела этой души», — говорит герой его
сочинения «Новые очерки о человеческом понимании». В
«Монадологии» после слов о том, что в мире не
существует ни абсолютного рождения, ни полной смерти, Лейбниц пояснил: «73 То, что
мы называем рождениями, — это разворачивания и возрастания, а то, что называем
смертями, — это сворачивания и убывания». Только Бог может сотворить и уничтожить простые субстанции. Лейбниц был убеждён в том, что дýши животных тоже не
погибают, хотя пребывают иначе, чем души людей, сохраняющие сознание и
способность принимать наказание или награду.
Его несогласие с философами, которые полагали, что существует один
всеобщий дух или один всеобщий разум, шло главным образом оттого, что такое
мировоззрение несовместимо с признанием бессмертия отдельных душ.
*
Лейбниц не пытался объяснить механизм взаимодействия души
и тела. Всё известно только Богу,
говорил он. Однако в качестве своего рода толкования этой
и других загадок мира Лейбниц
ввёл понятие предустановленной
гармонии. Этим словосочетанием он, не поясняя суть явлений, указал на их непреложную закономерность. Именно благодаря предустановленной Богом
гармонии, в мире нигде нет хаоса; Бог предопределил то, что дýши должны
существовать по своим законам, телá — по своим. В соответствии с тем же принципом всеобщей
согласованности Бог ради наибольшего блага допустил существование зла и
прегрешений, а при сотворении мира предусмотрел чудеса, которые должны
произойти впоследствии. Таким образом,
даже чудеса якобы не нарушают всеобщий порядок вещей.
Предустановленная в мире гармония
служила Лейбницу доказательством существования Бога: только наличием одной
общей причины можно объяснить согласованность всего со всем. Под Богом он понимал сверхмировое, свободное
от телесности основание вещей, их первопричину и цель. Бог создал мир и управляет своим творением. Лейбниц утверждал, что Бог находится вне
мира, но высказывался также иначе, — говорил, что Бог присутствует в вещах:
присутствует не пространственно, а по сущности.
Бог — не виновник греха, он желает наилучшего и лишь
допускает зло, которое есть не что иное, как следствие несовершенства,
лишённости, потому что иначе не было бы и добра. «I.11 ...Мы помним, что мы
обрели самогó Иисуса Христа из-за греха», — заметил Лейбниц в «Очерках теодицеи о благости Бога,
свободе человека и происхождении зла». Этот трактат, изданный в 1710 году, часто называют просто «Теодицея», то есть богооправдание. Допуская зло, Бог направляет его к добру, а главной целью Бога является блаженство духов, то есть разумных душ, уверяет Лейбниц. В этой книге он несколько раз повторил, что мир, созданный Богом, является лучшим, самым совершенным из всех возможных миров.
*
Никому не дано познать Бога вполне, однако сущность и предназначение человека заключаются именно в связи и общении с Богом, полагал Лейбниц. Соглашаясь со многими богословами в том, что всё мире предопределено, он указывал, что эта предусмотренность не противоречит свободе воли, данной
человеку. Главная задача разума
заключается в том, чтобы познать благо и следовать ему, но каждый
сам делает свой выбор. Наиболее
интересное из рассуждений Лейбница о свободе воли Скрижаль нашёл в письме к
Пьеру Бейлю; письмо датируется предположительно первой половиной 1702 года:
...С нами происходит то же, что с самим Богом, который всегда
детерминирован в своих действиях, потому что он не может не выбирать самое лучшее.
Но если бы он не имел выбора, — если бы то, что он совершает, было единственно
возможным, — он оказался бы подвластным необходимости. Тот, кто ближе к
совершенству, тот более детерминирован к добру и в то же время более свободен.
С точки зрения Лейбница, ничего радостнее, чем любовь к
Богу, людям не дано испытать. В письме к
Николасу Мальбраншу в марте 1699 года он высказался о том, что
любовь к Богу необходима для высшего блага человека и является этим высшим
благом, после чего добавил: «А значит, и
все другие любовные чувства и удовольствия подчинены любви к Богу, поскольку
иначе они не могут дать прочного удовольствия...».
Лейбниц жил холостяком.
Биографы не могут назвать ни одного случая его влюблённости. Он полностью отдавал себя служению науке,
познанию мира и своим бесчисленным делам.
Тем не менее известно, что на пятидесятом году жизни Лейбниц собрался
под венец. Но пока его избранница
взвешивала предложение о браке, он передумал жениться.
*
Лейбниц стремился примирить философию и богословие. Необходимость компромисса он обосновывал тем,
что все явления природы могут быть объяснены
естественными законами, но сами естественные законы являются порождением высших
сил. Тот, кто понимает это, избирает
средний путь в философии, удовлетворив как богословов, так и физиков, пояснил
он в «Замечаниях к общей части принципов Декарта». Лейбниц
считал, что нужно верить полагаясь на разум, но не всё можно понять: есть то,
что выше интеллектуальных способностей человека; и в церковных догматах могут
заключаться непостижимые тайны.
Лейбниц верил в провидение, в
существование ангелов и гениев и в то, что
порочность людей является следствием первородного греха. Он безоговорочно верил в воскресение и жизнь после смерти, в наказание за грехи и в будущее блаженство как вознаграждение за добрые
дела. Более того, он защищал постулаты
богословия от нападок дерзких умов.
В «Очерках теодицеи» — в части «Предварительные рассуждения о согласии веры
и разума» — Лейбниц пишет, что нельзя противопоставлять истины, открытые
благодаря интеллекту, тем, которые Бог сообщил избранным с помощью чудес и
откровений. Противоречия между этими
истинами якобы лишь кажущиеся: «5 Таинства можно объяснить настолько, насколько это необходимо, чтобы поверить в них; но их невозможно понять, и
нельзя понять, каким образом они происходят». Понимание таинств и не нужно людям, уверяет
Лейбниц. В этой части «Очерков теодицеи»
его философские построения с защитой христианских догматов порой переходят в
игру словами:
23 Истина выше разума,
когда наш ум, или даже каждый созданный ум, не может её понять; и на мой
взгляд, такова Святая Троица, таковы чудеса, принадлежащие только Богу, как,
например, Творение. [...]. Ведь истина никогда не может противоречить
разуму; и когда разум оспаривает и
опровергает догматы, каждый человек, вместо того чтобы признать их непонятными,
может сказать, что нет ничего легче для понимания, чем их абсурдность.
Эта богословская позиция Лейбница как-то не очень согласовывалась с его убеждением о
предустановленной в мире гармонии и выглядела близкой к известному кредо
Тертуллиана: «Нужно верить, потому что это абсурдно». Вымученно звучит в этом же трактате сравнение
достоверности положений церкви с достоверностью фактов, известных из опыта:
Лейбниц говорит, что непостижимость религиозных догматов не означает их
надуманность, подобно тому как незнание тайн происхождения запаха и вкуса не
мешает людям признавать существование этих явлений. Для разрешения противоречий между доводами
разума и положениями веры достаточно наличия вероятности того, что христианские
догматы не заключают в себе ничего неразумного, и не нужно даже пытаться понять
их, утверждает Лейбниц. Он
безоговорочно признавал правоту учения церкви и считал, что истинность
чего-либо, что противоречит вере, не может быть доказана.
*
Получалось, что стремясь примирить философию и богословие, Лейбниц пытался
привести их к согласию за счёт строгого ограничения сферы приложения ума
интеллектуалов. Тем самым он соглашался
и с гонителями свободомыслящих людей и с теми философами, которые поддерживали
табу на критику положений веры, в частности — с Фрэнсисом Бэконом и с Декартом. В «Очерках теодицеи» — в «Предварительных
рассуждениях» — он даже заметил, что в позиции ортодоксов, которые отводили
философии роль служанки богословия, есть доля истины.
Лейбниц и сам порой уподоблялся церковному писателю. Так, усвоив религиозные представления,
развитые Августином, он в своих трудах не раз возвращался к разговору о Граде
Божьем — сáмом благоустроенном из государств, где блаженствуют все
духи. В «Рассуждении о метафизике» он
заявил, что древние философы очень мало знали об обитателях этого небесного
царства и о самóм царстве; только Иисус Христос предельно ясно указал на
существование этого совершенного государства.
Согласно Лейбницу, Бог
предопределил избранных к спасению потому, что предвидел их преданность учению Иисуса Христа.
*
Грёзы Лейбница о согласии между философами
и богословами были напрямую связаны с его мечтаниями о том, что воззрения
философов можно привести к единству. В
этом стремлении примирить всех со всеми Скрижаль видел самое большое, даже
кричащее, противоречие в убеждениях Лейбница.
Если каждая монада, проще говоря — внутренний мир каждого человека,
отражает реальность по-своему, значит о точном совпадении взглядов даже двух
людей не может быть и речи.
Разномыслие среди
интеллектуалов Лейбниц объяснял отсутствием критерия, с помощью которого можно
было бы отличать истинные суждения от ложных. В небольшой работе под названием
«Элементы разума», датируемой 1686 годом, он сначала посетовал, что философы
уже в течение стольких веков спорят и не могут прийти к единству взглядов, а
затем заявил, что знает метод достижения всеобщего согласия. Разработку этого метода Лейбниц видел главной
своей задачей и занимался её решением на протяжении всей жизни. Чуть далее в «Элементах разума» он сообщил,
что ещё в детстве пришёл к мысли о возможности выразить истины с помощью
чисел. В возрасте двадцати лет он
защитил диссертацию под названием «Об искусстве комбинаторики», которая
посвящена логике как научному универсальному инструменту в теории
открытий. Лейбниц считал, что необходим
универсальный язык, на котором люди всех наций смогли бы делиться мыслями друг
с другом. Освещая историю появления идеи
такого языка, он пишет, что её выдвинули ещё древние мудрецы, но только Иоахим
Юнг из Любека сумел продвинуться в упорядочивании системы суждений. Лейбниц заявил, что разрабатываемый им метод
даст возможность точно, в числовой форме, взвешивать доводы разума и тогда
человечество за несколько лет достигнет большего, чем за прошедшие века. Эта всеобщая наука, как называл её Лейбниц,
осчастливит все народы. Люди перестанут
спорить, а когда возникнут сомнения, скажут друг другу: «Давайте посчитаем!».
В одном из многих набросков плана к своему главному, так и
не написанному труду Лейбниц высказал уверенность в том, что всеобщая наука
поднимет человека на новую ступень нравственности, интеллекта, благоденствия и
позволит с помощью точных доказательств получить знания о Боге и душе. Лейбниц не смог осуществить свой дерзкий
замысел. И всё же его искания не были
бесплодными. Он внёс существенный вклад
в развитие логики и своими идеями способствовал формированию математических
основ компьютеризации различных областей деятельности людей. Норберт Винер, основоположник кибернетики и
теории искусственного интеллекта, считал, что компьютерная эра началась с той
самой диссертации двадцатилетнего Лейбница.
*
Скрижаль задумался над тем, возможно ли в принципе
совпадение взглядов людей, в частности — философов, о таких неочевидных началах
миропорядка, которые связаны с вопросами о существовании Бога и
послесмертии. Размышляя об этом изо дня
в день, он в конце концов понял, что не может быть подобной — единственно
верной — системы философских взглядов, как не может быть одной общей для всех
веры. Если философию понимать как любовь
к мудрости, то она, как любого рода любовь, несёт в себе отпечаток личности, и
значит уникальна. Если под философией
понимать некое всеобъемлющее представление о мире, то и в этом случае оно у
каждого своё, потому что отражает образ мыслей данного человека, подспудно
окрашенный особенностями его характера, темперамента и наклонностями, то есть
является его личным восприятием действительности.
Уяснив, что представление о мире каждого человека — это
лишь одна из многих, по сути уникальных реальностей, своеобразие которой
обусловлено воспитанием и неповторимым сочетанием убеждений, знаний, догадок и
влечений сердца, Скрижаль понял, что занимавший его вопрос — о том, кто из
известных философов в своих трудах сумел более точно отразить миропорядок, —
поставлен некорректно: каждое философское учение, каким бы гениальным ни был
его автор, является субъективным.
*
Напрашивался вывод, что познать мир в целом — таким, каким он есть на самом
деле, или говоря языком богословов понять замысел Творения и познать Бога, —
невозможно. И такой вывод походил на
правду.
Чтобы познать общее, нужно по меньшей мере быть общим. О том, что человеку порой удаётся отрешиться
от личных качеств и осознать себя Целым — стать им, — Скрижаль знал не только
понаслышке; с ним такое случалось. Но в
эти моменты духовного прозрения, поднявшись до созерцания себя всеединым, он
лишался всех способностей, которые присущи смертным, и в частности —
возможности поведать кому-либо о своём состоянии: о пережитом могут
рассказывать лишь конечные существа.
Обособившись от Целого — вернувшись в мир множества, — человек способен передать
то, что испытал, лишь через призму своего личного мировоззрения и с помощью
крайне ограниченного набора условных знаков, которыми являются слова. Такое описание неизбежно выходит
индивидуализированным, да ещё искажённым условностью, неадекватностью речи.
Получалось, Целым, или на языке религиозного искательства — Богом, можно
только быть. Стремление кого бы то ни было обрести
всеобъемлющее знание неизбежно сопряжено с субъективизацией действительности,
потому что каждый индивидуум понимает универсальное индивидуально. Но даже если такой духовный опыт, который
граничит со всеведением и пребыванием одного сознания — всецелым, достижим,
достоверно его не передать. Тем не менее
вывод о невозможности в принципе ввести
представления о началах вселенной в область объективных научных данных требовал
оговорки: каждое индивидуальное мировосприятие является истинным в том смысле,
что при любых его изменениях оно адекватно, верно отражает личное ви́дение
действительности. Скрижаль усвоил
и другое: каждый носитель высшего разума — это неповторимое Эго мира, которое
органично обособлено в пределах духа и в то же время неразрывно связано со всем
и каждым, кто подобным образом вовлечён в эти внепространственные пределы или
же только причастен к ним как носитель жизни.
*
Уяснив, что индивидуальные особенности восприятия человека
так или иначе искажают в его представлении объективное положение вещей во
вселенной, Скрижаль вспомнил, что подобное ограничение возможностей познания
существует и относительно явлений микромира.
Согласно принципу неопределённости Гейзенберга — одному из
основополагающих законов квантовой механики, — любое измерение, производимое
над элементарными частицами, воздействует на них и тем самым отражается на
результатах исследований. В соответствии
с формулой, которую в 1927 году вывел немецкий физик Вернер Гейзенберг,
погрешность в определении местонахождения микрочастицы, умноженная на
погрешность измерения количества движения этой частицы, есть постоянная
величина, которая не может равняться нулю.
Иными словами, получение точных данных об исследуемом микрообъекте
неосуществимо: даже если один из параметров частицы удастся вычислить с
максимальной степенью точности, точность измерения другого параметра в лучшем
случае окажется в той же степени искажённой: экспериментатор в принципе не
сумеет достичь большего; это невозможно.
Подобно тому как в микромире использование измерительного
прибора вносит погрешность в результаты исследований, стремление человека
познать вселенную в целом — познать как явление, сочетающее в себе строго
закономерные изменения материи и духа и в то же время допускающее свободу
носителей разума в принятии решений, — неизбежно приводит к результату, на
который влияет присутствие в этом опыте самогó познающего. Но в отличие от исследований в области
элементарных частиц, где погрешности измерений можно выразить с математической
точностью, суждения людей о мире-в-целом выливаются в палитру самых
разнообразных воззрений. И насколько они
далеки от объективной реальности — неизвестно.
*
Скрижаль понял не только то, что на внутриличностном уровне каждое из
субъективных представлений о мире можно
причислить к истинным знаниям; он понял
также, что сам факт существования множества таких различающихся между
собой суждений о действительности, несмотря на вероятностный характер каждого
из них, являлся столь же достоверным, как научно доказанные соотношения и
законы.
В том, что разнообразие мнений остаётся неизменным на протяжении всей
истории землян, Скрижаль увидел целенаправленную мотивацию со стороны тех сил,
которые движут эволюцией. Не только сами
тайны мира, но и расхождения в их понимании, несогласие с мнениями большинства,
побуждали любознательных натур к поискам истинных причин происходящего — от
объяснения земных феноменов до суждений об основополагающих законах
мироздания. Сам факт такого постепенного
продвижения человечества в познании законов природы и вселенной — от страстных
споров к согласию, основанному на неопровержимых научных доказательствах, — был
для Скрижаля очевидным. Он уяснил, что
борьба субъективных мнений, которая объясняется уникальностью каждой личности,
служит эволюции необходимым, действенным инструментом для её целей. В то время как наука делает всё более
определёнными и даже однозначными ответы на те вопросы, которые прежде
порождали разные гипотезы и спекуляции, пределы множества индивидуальных
горизонтов мира также расширяются, охватывая новые явления жизни, вызывая новые
разногласия, и тем самым подвигая пытливых натур к новым открытиям.
*
Из размышлений Скрижаля следовало, что единомыслие, так же как единоверие,
— не более чем плод недалёкого прожектёрства, которое не учитывает главных
законов мира. Посягательства властей и
рутинёров на свободу слова, стремления унифицировать личные убеждения людей,
так же как навязывание кому-либо некой системы взглядов в качестве единственно
верной, являются невольными или сознательными попытками изменить эти
фундаментальные законы; на языке церкви такие действия называют богоборчеством. А в том факте, что каждый человек понимает
истину индивидуально, Скрижаль видел не ошибку эволюции в развитии сознательной
жизни на земле, а напротив — результат оптимальных действий той скрытой силы,
которая направляет интеллектуальное становление разумных существ.
*
Если объективно познать основы мира действительно никому
не дано, то для чего тогда изучать труды философов? — спросил себя Скрижаль, —
для чего вникать в ход мыслей мудрых людей?
Закравшееся сомнение помогло ему посмотреть на свои искания с другой
стороны. Если каждая своеобразная
философская система взглядов — это иной, неведомый ему мир, — вернее,
один-на-всех мир, увиденный глазами другого думающего человека, — то чем больше
он познаёт, тем духовно богаче он становится.
А не в этом ли главная прелесть жизни?
Не в подобных ли открытиях?
Недолгое сомнение в целесообразности изучения философских
трудов возвратило Скрижаля к мысли о том, что он занимается не только
самообразованием, но и самопознанием.
Ведь когда-то он уяснил, что всё происходившее и происходящее в
интеллектуальной жизни землян, происходило и происходит с ним лично: постижение
открытий как будто бы другого ума является по сути не чем иным, как
восстановлением прорех в его собственной памяти, потому что дух с его главным
инструментом — разумом — не имеет границ.
С каждым новым таким интеллектуальным общением его духовный мир — а
вернее, мир, неделимый на чей-то и личный, — становился богаче, открывался в
ещё одном ракурсе.
Труды философов при всех расхождениях во взглядах между их авторами
издревле способствовали духовному становлению пытливых натур. Считать эти труды бесполезными — значит не
видеть достигнутые благодаря им положительные результаты в истории
человечества: это и постепенное избавление от вековых предрассудков, и развитие
наук, и признание прав отдельной личности на собственные убеждения, и усвоение
многими людьми нравственного образа жизни как наиболее естественного и дающего
наибольшее удовлетворение. Эти положительные
сдвиги в интеллектуальном развитии и в усвоении законов нравственности
произошли и с ним, Скрижалем. Своим духовным ростом он в большой степени был
обязан многим философам, а теперь ещё и Лейбницу — за то, что побудил его к
таким размышлениям.
*
Читая о последних годах жизни Лейбница, об унижении, которое он переносил,
Скрижаль испытывал острую боль. Но
сопереживая, он понимал, что этот гениальный человек сам выбрал свой путь;
Лейбниц не только был царедворцем, но и всячески стремился к занятию высоких
должностей. Он каким-то образом успевал
одновременно совмещать возложенные на него обязанности при разных дворах; он
постоянно хлопотал о невыплаченных ему пенсиях и содержании.
Скорее всего, самым главным занятием, за которое Лейбниц получал жалованье
в Ганновере, было написание истории рода Вельфов-Брауншвейгов, начатое по
поручению герцога Иоганна Фридриха. Этот труд из года
в год разрастался, и не только в объёме: по содержанию он представлял собой
историю Германской империи, но Лейбниц так и не успел закончить его.
Начиная с 1698 года в Ганновере правил курфюрст Георг Людвиг, который в
1714 году стал королём Англии под именем Георг I. Он относился к Лейбницу крайне
пренебрежительно. Король видел в нём
одного из своих слуг, который в течение десятилетий получал деньги за написание
исторического труда, но поручение всё ещё не выполнил. Лейбниц переносил откровенные
оскорбления. В конце 1714 года король
Георг приказал ему никуда не выезжать и ничем другим не заниматься до тех пор,
пока не доведёт дело до конца. Лейбниц
оказался фактически в заключении. Его
здоровье было уже подорвано, но он отдавал этому историческому писанию всё своё
время и все силы. Когда он не мог уже ни
сидеть, ни ходить — работал в постели.
На погребении Лейбница присутствовали только два человека: его секретарь
Иоганн Экхарт и друг Джон Кер, который в своих мемуарах заметил, что столь
выдающегося учёного похоронили как разбойника.
Никто из представителей Ганноверского двора на похороны не явился.
*
Проследив жизненный путь Лейбница, его интеллектуальные метания и хлопоты
на службе у правителей и коронованных особ, Скрижаль с грустью подумал о том,
сколько душевных сил и времени этот феноменально одарённый человек растратил на
незначительные дела. Скрижаль подумал и
о том, что расточителям своего таланта хорошо бы поразмыслить над выбором
счастливца Спинозы, который жил почти отшельником, всецело занятым своим делом,
и был сам-себе-королём.
____________________
Вернуться на страницу с текстами книг «Скрижаль»