"Скрижаль". Книга 3 - Богословы II

Ростислав Дижур. «Скрижаль». Книга 5. Богословы II–III веков

___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

Богословы II–III веков. Основы христианского вероучения закладывались главным образом в Северной Африке, в Александрии. Здесь существовало христианское училище, которое в 190 году возглавил Климент, уроженец Афин. В 202 году, после отъезда Климента из Александрии, его место занял Ориген, который оставался на этом посту в течение более двадцати пяти лет. Богословы александрийской школы усвоили духовное наследие античности и считали важным для христианина стремиться к получению знаний.

Видную роль в формировании мировоззрения церкви сыграл также Тертуллиан — христианский писатель, который родился около 160 года в западной части Северной Африки, в Карфагене. В отличие от богословов александрийской школы, Тертуллиан относился к светским наукам крайне высокомерно и считал любого христианина из ремесленников мудрее всех греческих философов.

Во II–III столетиях церковь для разработки своих догматов нуждалась в просвещённых умах. Когда же главные положения её вероучения были сформулированы — прежде всего благодаря Оригену, — в христианстве взяли верх взгляды, близкие к воззрениям Тертуллиана, фанатика от веры, а Оригена церковь признала еретиком.

301

Ещё не так давно Скрижаль полагал, что христианское богословие опиралось, с одной стороны, на духовное наследие иудаизма, а с другой — на тексты Нового Завета и на всё связанное с новозаветной историей. Теперь он хорошо понимал, что церковь вряд ли сумела бы выстроить свою доктрину, если бы в качестве важной опоры для неё не использовала мощный философский пласт той культуры, которую христиане стали называть языческой.

Первые идеологи церкви были интеллектуалами, которые получили хорошее философское образование. Иначе и не могло случиться. Люди, способные сказать нечто новое, сопоставимое по остроте мысли и силе слова с убеждениями известных мудрецов, просто обязаны были усвоить всё философское наследие Древнего мира.

Скрижаль хотел знать, каким образом разошлись пути философии и религии — и он решил проследить за ходом мыслей первых церковных писателей.

302

Основы христианской догматики сформировались на том пограничном для двух сопредельных цивилизаций духовном рубеже, где культура Западного мира вошла в тесное соприкосновение с культурой Востока. Хотя местом рождения этой новой веры оказалась Иудея, становление христианства как вероучения происходило в Северной Африке, в Александрии — интеллектуальной столице африканских провинций Римской империи.

Александрия являлась одним из главных центров платонизма уже в I веке дохристианской эры. К тому же здесь жил Филон, известный философ, — тот самый эллинизированный иудей, который в своих трудах стремился показать совпадение взглядов древнегреческих философов с вероучением иудаизма. Многие места из Торы он толковал аллегорически. Филон усматривал в Пятикнижии глубокое философское содержание. Он считал Моисея величайшим из всех философов древности и утверждал, что Пифагор был учеником Моисея.

Филон умер в середине I века по христианскому летосчислению. Именно в это время апостол Павел путешествовал по Малой Азии и Греции, возвещая иудеям и эллинам о пришедшем на землю Боге. Вскоре после смерти апостола Павла Иерусалим был разрушен, в результате чего не только иудеи, но и христиане лишились своего исторически сложившегося центра духовной жизни.

Средоточием христианского образования и главным мозговым центром по выработке теоретических положений новой веры стала александрийская школа богословия. Труды древних философов, а также опыт Филона с его философским прочтением Священного Писания оказались для этих первых христианских богословов огромным подспорьем.

303

Во второй половине II века в Александрии преподавал христианский богослов Пантен. До крещения он разделял взгляды стоиков. В Александрийском училище, которым он руководил, курс лекций включал в себя не только толкование библейских книг и изложение основ христианской веры. Слушатели осваивали здесь также все известные к тому времени учения философских школ: от интеллектуального наследия Пифагора до мировоззрений эпикурейцев и скептиков.

В 190 году или чуть позже руководство школой перешло от Пантена к Клименту, уроженцу Афин, которому тогда было около сорока лет. Прежде, в молодые годы, Климент основательно изучил труды древних философов, писания иудеев и сочинения христиан. Приняв крещение, он пустился в странствия с целью послушать наиболее мудрых из наставников церкви. Таким образом он оказался в Египте, в Александрии. Своими трудами Климент снискал славу одного из самых авторитетных христианских учёных первых веков.

Скрижаль хотел ограничиться лишь беглым просмотром сочинений Климента, но когда увидел, что этот александрийский богослов в своих книгах сопоставляет знание и веру, сравнивает философские и христианские ценности, он решил отнестись к этим текстам более внимательно. Вес трудам Климента придавал и тот факт, что до конца II — начала III столетий христианами становились преимущественно необразованные люди, а Климент был одним из первых интеллектуалов, которых эта молодая религия, к тому времени ещё не выработавшая своих догматов, чем-то привлекла.

304

В «Строматах», главном сочинении Климента, сколь-нибудь логическая последовательность изложения отсутствует. Эта особенность «Стромат» отразилась и в самóм заглавии: на греческом языке слово Στρώματα означает «ковры», «подстилки», что следует понимать как пёструю литературную мозаику. Записи, которые составили этот огромный по объёму труд, Климент, очевидно, делал урывками на протяжении многих лет. Но беспорядочность в его заметках объясняется не только этим. Климент перескакивает с одной темы на другую намеренно. «Луговые цветы растут как вздумается им», — заметил он о стиле своего письма. Климент пояснил, что такой фрагментарностью изложения он стремился побудить к систематизации его воззрений самогó читателя, а также хотел отпугнуть тех верхоглядов, которые решили бы воспользоваться плодами его труда в качестве лёгкой добычи. Заканчивая седьмую книгу «Стромат», он сравнил свои неудобочитаемые книги с труднопроходимой чащей, которая нуждается в усилиях неленивого садовника:

VII.18.111 Они напоминают холмы, густо поросшие деревьями, где вперемешку растут кипарисы, и платаны, и лавры, и плющи, и яблони, и маслины, и смоковницы. Здесь сознательно рядом с бесплодным растением помещено и плодоносное, поскольку сочинение составлено так, чтобы уберечься от воров, которые желают расхитить спелые плоды. Однако если найдётся достойный труженик, он сможет выкопать и пересадить деревья так, что в результате появится прекрасная роща.

Скрижаль не поленился и проделал ту работу садовника, к которой Климент побуждал своего читателя. Прекрасная роща у него не получилась, но это помогло уяснить взгляды автора.

305

Климент вовсе не считал, что вероучение христиан многим обязано культурному наследию эллинов. Напротив, следуя за Филоном, образ мыслей которого стал у христиан популярным, он утверждал, что древнегреческие философы позаимствовали свои знания у еврейских пророков. В «Строматах» Климент стремится убедить читателей в том, что последователи Пифагора, включая Платона, были хорошо знакомы с законодательством Моисея. Хотя Климент говорит о философах в достаточно уважительном тоне и без полемического запала, свои упрёки эллинам в плагиате он высказал в резкой форме:

I.17.87 ...Эллинские философы были ворами и разбойниками, поскольку ещё до пришествия Господа позаимствовали у еврейских пророков некоторые части истины. Помимо того что они усвоили это знание только частично, они преподнесли его как своё собственное, местами исказив, местами изобретательно трактуя его в духе софистов, а порой достигая понимания самостоятельно.

Выписывая этот фрагмент текста, Скрижаль вспомнил о сравнении, которое в столь же резком тоне, согласно повествованию апостола Иоанна, сделал Иисус: «10.8 Все, кто приходили до меня, — воры и разбойники». Если Иоанн верно передал слова своего наставника и если древние редакторы евангелий не исказили смысл этого утверждения, то значит не кто иной, как сам Иисус, заклеймил всех без разбору мудрецов, хотя скорее всего, он имел в виду учителей только Израиля. Климент просто следовал примеру грубости того, кого считал идеалом совершенства и кого боготворили все правоверные христиане; но ворами и разбойниками Климент однозначно считал просветителей всего Древнего мира. Впрочем, Скрижаль не был уверен в том, что первенство в очернении философов принадлежало именно Клименту; подобные мысли высказывали христианские писатели II века Иустин по прозвищу Философ, он же Иустин Мученик, и Татиан из Адиабены по прозвищу Ассириец.

Климент в «Строматах» привёл примеры очевидного для него плагиата. Пифагор, по его мнению, предписывал своим ученикам кротко обращаться с животными именно потому, что перенял соответствующее наставление из законодательства иудеев, а Платон свою теорию об идеях как первообразах всего существующего почерпнул из Книги Бытия, где первым из творений Бога назван свет: «1.3 И сказал Бог: “Да будет свет”. И появился свет». Если верить Клименту, Аристотель позаимствовал из Псалмов суждение о том, что область действия Провидения ограничивается подлунным миром; это положение вещей в мире открыл Аристотелю стих: «35.6 (36.5) Господи, милость Твоя до небес, истина Твоя до облаков». А Эпикур своё учение о случайности взял из Книги Экклезиаста, где сказано: «1.2 Суета сует, всё суета». Источником же этических учений эллинов якобы послужило всё то, что сказано о нравственном образе жизни в книгах Моисея.

Абсурдность этих утверждений была для Скрижаля очевидной. О том, что обвинения эллинов в плагиате надуманы, свидетельствовала и непоследовательность самогó Климента. Для придания большей убедительности своим доводам он приводит цитаты не только из Священного Писания: он часто ссылается на высказывания Пифагора, Платона и Аристотеля; порой он цитирует как единомышленников и Гераклита Эфесского, и Демокрита, и Антисфена, и основателя стоической школы Зенона, и Эмпедокла.

Отказывая эллинам в оригинальности взглядов, Климент говорит, что философия для них играет ту же роль, что и Моисеево законодательство — для иудеев. Он отличал знания этих двух народов по рангу, по степени приближения к истине: философия греков — это их Завет, который служит им ступенькой в духовном восхождении к философии Христа.

306

Хотя Климент стремился не сокращать очерченную им дистанцию между представлениями философов и христиан, у него это не всегда получалось. Скрижаль увидел, что этот александрийский богослов так до конца и не справился со своей внутренней борьбой между увлечением философией и побуждениями веры, которая надлежит христианину. Именно отголосками этой борьбы Скрижаль объяснял то, что Климент, наряду с уважительными высказываниями о философах, позволял себе довольно резкие выпады в их адрес, а также то, что в суждениях о месте философии в системе духовных ценностей человечества он был не всегда последовательным.

Климент безоговорочно порицал тех христиан, которые отвергали культурное наследие античности, ничего не зная о нём. Нельзя осуждать воззрения эллинов да и вообще любых оппонентов, не попытавшись даже понять смысл их учений; заниматься философией просто необходимо, причём независимо от того, разделяем ли мы взгляды нехристианских мыслителей или нет, заявил он в «Строматах». Необходимость изучать философию Климент объяснил и другой причиной: человек — существо разумное и поэтому должен стремиться к рациональному знанию, что собственно и представляет собой философия; эта наука — госпожа всех предварительных наук, и она, как всё в мире, тоже идёт от Бога; медицина врачует тело, а назначение философии — исцелять душу. Климент не обошёл стороной известные слова апостола Павла из Послания к Колоссянам: «2.8 Остерегайтесь, чтобы кто не увлёк вас философией и пустым обманом по обычаю людей, по естеству мира, а не по Христу». Многие богословы этим наставлением оправдывали своё презрительное отношение к интеллектуальному наследию Древнего мира. Климент был убеждён, что Павел, предостерегая колоссян, имел в виду не всякую философию, а только учения эпикурейцев и стоиков.

Побуждая читателей стремиться к вершинам знаний, Климент не забывал о том, что большинство его современников были необразованными людьми. И в первой книге «Стромат» он высказался о необходимости освоения наук:

I.6.35 Верующим может быть и неуч, но неуч не способен постичь суть веры. Принимать здравое суждение и отвергать дурное может не слепая вера, а та, что опирается на знание. Незнание есть результат невоспитанности и необразованности. Только обучение даёт знания божественных и человеческих вещей.

Тот, кто считает, что всё можно постичь только силой чувств, далёк от истины, пишет Климент в пятой книге «Стромат». Здесь же, цитируя Эмпедокла и Гераклита, он безоговорочно согласился с ними в том, что знание ведёт к счастью, а неведение — к несчастью.

Наряду с высказываниями о важности образования и ценности философии, в «Строматах» прозвучала мысль, которая противоречит этим утверждениям. Климент заявил, что истину может постичь даже безграмотный человек:

I.20.99 ...Философия не является абсолютно необходимой, поскольку почти все мы без обучения наукам и эллинской философии, а некоторые даже совсем необразованные, под влиянием философии божественной и варварской обрели веру и приняли слово Божье, обученные самóй мудростью.

Скрижаль не сразу сообразил, чтó это за варварская философия, которая наделяет знаниями без каких-либо интеллектуальных усилий со стороны самогó человека. Только за чтением последующих книг «Стромат» он понял, что под варварской философией, открывающей истину даже неграмотным людям, Климент имел в виду мудрость, заключённую в Священном Писании.

Изначально греки называли варварами тех иноземцев, которые не говорили на греческом языке. Позднее, во времена эллинизма, представители греческо-римской цивилизации называли варварами сынов и дочерей тех народов, которые находились вне влияния их культуры. И в первые века христианства это условное размежевание несло в себе именно такой смысл. «V.14.133 Все люди делятся на эллинов и варваров», — заметил Климент в «Строматах». Евреев и христиан по такому делению относили к варварам. Скрижаль нашёл в «Строматах» подтверждение этому, в частности — в шестой книге, где сказано о гармонии варварской Псалтири. Хотя Климент был истинным эллином, он считал себя носителем варварской культуры. «II.2.5 Варварская философия, которой мы следуем, является совершенной и истинной», — пишет он. Позднее, с победой христианства, слово «варвар» продолжало менять свой смысл и приобрело у христиан значение «безбожник».

307

Главную причину отсутствия какой-то последовательности изложения в «Строматах» Скрижаль увидел не в том замысловатом объяснении фрагментарности этого огромного труда, которое Климент дал своим читателям, а в отсутствии цельности мировоззрения автора. Не разрешённый до конца внутренний конфликт Климента даёт о себе знать на страницах «Стромат», с одной стороны, — его нежеланием умалить значение образования и трудов лучших умов античности, а с другой — стремлением убедить своих читателей в том, что вера и христианская философия, гносис, важнее и весомей всех самостоятельных изысканий человеческого разума.

Споря с оппонентами, которые разделяют знание и веру, Климент указал, что без одного нет и другого: «V.1.1 ...Без знания нет веры, так же как без веры нет знания...». Тем не менее приоритет он отдал вере. Для большей убедительности сказанного Климент объявил своим единомышленником Аристотеля, и пользуясь тем, что Аристотель не мог возразить, заключил: «II.4.15 Следовательно, вера превосходит знание и является его критерием». Подлинное знание открывается в вере, пояснил Климент. «II.6.31 Итак, вера есть основание истины», — подытожил он и призвал читателей опираться на веру как на самый надёжный показатель обоснованности знания.

Истинным, согласно Клименту, может быть лишь то, чему есть подтверждение в Библии. Подчинённую роль разума он аргументировал именно тем, что вера, основанная на библейских текстах, уже не нуждается ни в каких доводах. «I.20.98 ...Мы научены самим Богом и просвещены в истине Священного Писания Сыном Божьим»; «VI.15.122 Сей факт, что сам Сын Божий открыл нам это учение, является лучшим доказательством того, что мы владеем истиной», — заявил Климент. Не принявших Христа он считал чуть ли не атеистами: «II.4.12 Кто не верит Его словам, тот не верит в Бога». Из «Стромат» следует, что необходимость в дальнейших духовных исканиях человечества уже отпала.

В безапелляционных высказываниях Климента о том, что христиане достигли вершин знаний и что истина открывается даже необразованным людям, Скрижаль увидел предвестие духовного падения народов Средиземноморья. Христианский мир не только довольно быстро деградировал сам, но силой, принуждением, увлёк с собой также в тёмную пропасть невежества цивилизацию эллинов и римлян.

308

Высказывания Климента — порой категоричные — о ведущей роли веры по отношению к знаниям показались Скрижалю не совсем однозначными. Этот эллинствующий богослов всё же стремился культивировать знания; правда, знания особого рода. Самую высокую веру Климент отождествлял с гносисом.

Слово «гносис» пришло из греческого языка. Оно означает «знание», «познание». В первых веках христианской эры гностицизм представлял собой распространённое явление в религиозной жизни Римской империи, главным образом — у народов восточной её части. В гностицизме существовали различные религиозные течения. Эти верования вобрали в себя положения греческой философии, христианства и религий Востока. Наиболее популярным гностицизм был в Египте, где находился также центр христианского богословия Древнего мира и куда в конце II столетия перебрался Климент. Именно о гностицизме и о тех качествах, которые присущи истинному гностику, этот александрийский богослов говорит в «Строматах» больше всего.

О том, что такое гносис, Климент сообщил довольно туманно. «II.10.76 Гносис — это знание самóй сущности вещи», — сформулировал он; гносис — величайшая и наиболее истинная наука; это мудрость, которую Христос лично открыл своим ученикам. В одном из высказываний Климент назвал истинными гностиками апостолов Иакова, Петра, Иоанна и Павла, после чего дал определение гносису через само понятие гносиса: «VI.8.68 Гносис — это свойство разумной души, которая готовит себя к нему, чтобы благодаря гносису она смогла быть причастна бессмертию». Гносис выше понимания, заявил Климент. Он даже сравнил обретение этого особого рода знания с состоянием полного освобождения от разума: «VII.12.71 Подобно тому как смерть является отделением души от тела, так и обретение гносиса — это смерть разума, когда душа отделяется и освобождается от страстей, стремясь к добродетельной жизни, чтобы она могла затем с уверенностью сказать Богу: “Я живу, как ты пожелал”».

Гностик, согласно Клименту, — это христианский философ, который стремится уподобиться Богу. Истинный же гностик являет собой образ и подобие Бога; ему присущи все добродетели; он обладает большим багажом знаний; он познал Сына Божьего, а через Сына — и Отца.

Хотя о гносисе и качествах настоящего гностика Климент пишет в «Строматах» очень много, о сути истин, открывающихся таким христианским философам, он умолчал. Климент ограничился туманными фразами: «V.1.1 Мы те, кто верят в то и знают то, во что не верят и что не знают другие, то есть гностики, предпочитающие не выражать свои знания словами и практикующие созерцание».

Скрытность и ограничение числа посвящённых крýгом только избранных людей были характерны для приверженцев различных течений гностицизма. Говоря о необходимости такой предосторожности, Климент сослался на Пифагора, Платона и Аристотеля, на эпикурейцев и стоиков, которые значительную часть своих учений утаивали от любопытных и позволяли знакомиться с ними только подлинным философам.

Поскольку Климент утверждал, что истинно лишь то, что согласуется с Библией, ключ к тайным знаниям гностиков-христиан, если такой ключ действительно находился в «Строматах», нужно было искать в толкованиях священных книг. В надежде расшифровать эту тайнопись Скрижаль ещё раз перечитал многочисленные комментарии Климента к текстам Писания.

309

Различные истории и отдельные фразы из библейских книг, включая заповеди Моисея и высказывания Иисуса, Климент трактует аллегорично. Так, шестая заповедь Моисея, запрещающая убивать, адресована по его убеждению тем упрямцам, которые пытаются прекословить истинному слову Бога, а именно утверждают, что мир вечен или же возник без помощи божественного провидения. Седьмую заповедь Моисея, запрещающую прелюбодействовать, Климент разъяснил как сказанное об измене учению церкви. Восьмую заповедь, «не кради», он распространил на тех скульпторов и художников, которые полагают, что все произведения искусства являются их творениями, а не Бога. А все десять заповедей Моисея, согласно Клименту, следует понимать как подобие небес с их десятью составляющими: Солнцем, Луной, звездами, облаками, светом, духом, водой, воздухом, тьмой и огнём.

Метод аллегорического толкования Библии, перенятый Климентом у Филона, позволял объявлять истинным абсолютно любое утверждение. Яркий тому пример Скрижаль увидел в трёх различных комментариях Климента к библейским стихам о надлежащем отношении к родным людям. В третьей книге «Стромат» Климент сначала пересказал известное назидание из Евангелия от Луки о том, что человек, который не возненавидит своих близких — отца, мать, жену и детей, не может быть учеником Иисуса, после чего дал этому назиданию своё, аллегорическое, объяснение: «III.15.97 Это означает, что нам следует избегать неразумных поступков и общепринятого образа жизни». Невозможность буквального понимания призыва Иисуса к ненависти Климент объяснил существованием пятой заповеди Моисея, требующей почитать родителей.

Климент работал над «Строматами» на протяжении многих лет. Видимо, он не перечитывал написанное, а память подводила его. И в четвёртой книге этого труда он пояснил тот же наказ Иисуса о ненависти к родителям и домочадцам совершенно иначе, чем сделал это в третьей книге:

IV.4.15 Словом «мать» иносказательно обозначена родина и средства к существованию. Под словом же «отец» подразумеваются законы гражданского устройства, над которыми праведник должен возвыситься, чтобы стать угодным Богу...

Прошло время — и Климент начисто забыл, что сослался на пятую заповедь Моисея о необходимости почитать родителей как непреложную, для того чтобы усмотреть иносказание в призыве Иисуса ненавидеть родных. И в очередной книге «Стромат» он объяснил эту заповедь Моисея уже аллегорически, чем лишил основания ходульное, приведённое ранее оправдание Иисуса. Теперь Климент заявил, что мать и отец в назидании Моисея — это умозрительные начала:

VI.16.146 Пятая заповедь — чтить отца и мать. Ясно, что она объявляет Бога отцом и господином. [...] Матерью же является не женщина, которая нас родила, как считают одни, и не церковь, как полагают другие, а божественное знание (γνώσις — гносис) и мудрость, «мать праведности», как называет её Соломон.

Имел ли такой метод аллегорического толкования библейских текстов прямое отношение к тайнам христианской философии, Скрижаль не знал, но он ясно видел, что Климент изрядно запутался в своих аллегориях. Если это и был гностицизм, то стоил он не больше той дешёвой софистики, которая с помощью игры словами могла провозгласить истинным абсолютно любое суждение. Климент делал по сути то же самое, уверяя, что так учит Бог.

Скрижаль понял, что истины христианского гностицизма останутся скрытыми от него. Однако теперь он был уверен, что немного потеряет, если так никогда и не узнает этих тайн.

310

На обращённый к себе вопрос‚ нужна ли тебе вообще женщина‚ Скрижаль теперь отвечал утвердительно. Но рядом с ним могла быть не какая-нибудь женщина‚ а только любимая. Любил же он Лену‚ хотя уже понимал‚ что они вместе не будут. Круг замыкался. Оставалось одно: честно сказать ей, что они больше не встретятся.

311

Его разбудил телефонный звонок. В трубке звучал голос Лены; она звонила из Тель-Авива, где было раннее утро. С трудом сдерживая плач, она сказала‚ что картина‚ которую он подарил ей‚ как-то сама упала со стены и разбилась.

Тогда в Израиле Скрижаль очень хотел сделать Лене какой-нибудь интересный подарок. Она долго отказывалась‚ не желая вводить его в расходы. Но когда в художественном салоне на Мёртвом море им попалось на глаза это маленькое полотно‚ они понимающе переглянулись и долго упрашивать Лену ему не пришлось. В Эйлате‚ за день до его отъезда из Израиля‚ он нашёл мастерскую‚ где холст вставили в раму‚ под стекло. На той картине беззаботно и весело играли с приплясом еврейские музыканты — в Иерусалиме, на фоне старого города и Стены Плача.

312

После Климента пост главы христианского училища в Александрии занял Ориген. Именно он стал самым известным богословом александрийской школы.

Ориген родился около 185 года здесь же, в Александрии, в христианской семье. Его отец Леонид принял мученическую смерть во время гонений на христиан. Хотя Оригену шёл в ту пору только восемнадцатый год, он был уже хорошо образован. Чтобы прокормить мать и шестерых младших братьев, Ориген преподавал грамматику и риторику, а когда Климент покинул Александрию, он стал во главе местного христианского училища.

Школа Оригена была открыта для всех. Здесь сложилась атмосфера взаимного уважения между крещёными и некрещёными слушателями. Тут изучали не только основы христианского вероучения, но и светские науки. Несмотря на молодость, Ориген вёл аскетический образ жизни. В его школе занимались и женщины, и он оскопил себя, чтобы избежать соблазнов.

Ориген преподавал в Александрии в течение более двадцати пяти лет. При этом он много путешествовал. Преподавание и богословские сочинения принесли ему известность. Однако на него ополчился епископ Александрии — и в 231 году местный церковный собор осудил Оригена. Его обвинили в том, что он, ещё будучи мирянином, толковал Священное Писание перед верующими в храмах Палестины. Оригену поставили в вину и то, что он был возведён в сан пресвитера не на родине, не в своей епархии, а в палестинской Кесарии. Собор объявил его недостойным звания учителя, лишил сана священника и отлучил от церкви.

Ориген перебрался в Палестину, в Кесарию. По поводу этого переселения он заметил, что Бог вывел его из Египта, как некогда увёл оттуда свой народ. В Кесарии Ориген продолжал преподавать и заниматься литературными трудами. Когда при императоре Деции по всей империи начались гонения на христиан, его посадили в тюрьму в Тире. Он стойко выдержал все пытки, но вскоре после выхода из тюрьмы, в 254 году, умер.

Оригену принадлежит роль первого христианского учёного библеиста и основателя христианского богословия. Он выучил иврит или по крайней мере мог работать с текстами на иврите. Он проделал огромный труд критического издания Ветхого Завета, где в шести столбцах разместил шесть списков священных книг: текст еврейского подлинника и пять греческих переводов, включая самый известный из них — Перевод семидесяти толковников.

Ориген пользовался огромным авторитетом не только у своих современников, но и у христианских богословов последующих столетий. Однако за ряд суждений, отличных от тех, которые позднее стали ортодоксальными, иерархи V–VI веков причислили его к вероотступникам. В 543 году на церковном соборе в Константинополе Ориген был осуждён как еретик и предан анафеме, а десять лет спустя Пятый Вселенский собор признал его сочинения подлежащими уничтожению. Поэтому из огромного количества трудов Оригена сохранилось немногое. Но то, что Скрижаль прочёл, значительно прояснило для него суть духовного конфликта между интеллектуально свободными носителями античной культуры и поборниками догматического мышления — того мышления, которое знаменовало собой наступление новой эпохи.

313

Ориген первым из церковных писателей систематически изложил основы христианской веры. Богословский труд, содержавший эти положения, он закончил около 230 года и дал ему название «О Началах». Греческий оригинал этого сочинения не уцелел, но сохранился его латинский перевод, который сделал монах Руфин. Работая над переводом трудов Оригена, Руфин опустил те фрагменты оригинала, которые показались ему еретическими, а часть суждений, слишком смелых с точки зрения церковной догматики, он несколько смягчил. Тем не менее даже такая правка оригинала не спасла ни Оригена, ни самого переводчика от обвинений в вероотступничестве: именно тогда, при жизни Руфина, около 400 года, начались споры о неортодоксальности взглядов Оригена, и Руфину пришлось держать ответ перед папой Анастасием.

В труде «О Началах», в первой книге, Ориген кратко очертил основы христианского вероучения. Источниками для формулировок ему послужили тексты евангелистов, Ветхий Завет, послания апостолов, а также церковное предание. Перечисляя главные принципы христианства, Ориген прежде всего назвал постулат о едином Боге, творце, о котором говорят и ветхозаветные и новозаветные книги. Следующее положение веры гласит, что Иисус Христос был рождён прежде всякого творения и служил Отцу при создании мира; во плоти человека Иисус родился от девы Марии и Святого Духа, страдал, принял смерть и воскрес из мёртвых. К постулатам христианской веры Ориген отнёс и то, что Святой Дух по чести и достоинству приобщён к Отцу и Сыну. Согласно следующему определению, всякая разумная душа обладает свободой воли, а после ухода из тела получает воздаяние по своим заслугам. Церковное предание учит также, что мир был сотворён; по причине порчи он должен быть спасён, и наступит время воскресения мёртвых. К положениям церковного предания относится и утверждение о существовании ангелов — служителей Бога и служителей дьявола.

Помимо этих точно сформулированных положений веры, было много спорных тем, которые учение церкви не освещало. Поэтому Ориген считал допустимым для любого христианина иметь личную точку зрения о том, что осталось вне церковной догматики. И в «Началах» он рассмотрел возможные ответы на такие открытые вопросы.

Прочтение «Начал» оставило у Скрижаля двойственное впечатление от образа мыслей Оригена. С одной стороны, Ориген, как правоверный христианин, безоговорочно верит христианским авторитетам; так, указывая на противоречивость высказываний апостола Павла, он пишет, что в поисках разрешения этих несовпадений нужно исходить из того, что никаких неувязок в словах Павла быть не может, а потому в них нужно искать некий смысл, который устранял бы все кажущиеся разногласия. С другой стороны, Ориген, истый носитель греческой культуры, пытается вникнуть в суть любой проблемы собственным умом. И те богословские умозаключения, понимание которых церковное предание оставляло неоднозначным, он порой рассматривает с точки зрения пытливого, здравомыслящего эллина. Привести к общему знаменателю своё двойственное впечатление от прочитанного Скрижалю не позволяло также незнание того, какие главы «Начал» затронула редакторская правка Руфина и сколь значительно.

314

В первой книге «Начал», где Ориген дал свод христианских догматов, он вроде бы безоговорочно принял утверждение церкви о непостижимости Бога. Но видимо склонность к самостоятельному мышлению и знание истории развития философской мысли не позволили ему поставить точку в этом вопросе там, где ставит её церковь. Во второй книге «Начал» Ориген уже пишет, что если стремлению разума к познанию Бога не дано осуществиться, то придётся винить самогó Всевышнего в том, что человек оказался наделён столь сильной тягой к несбыточному:

II.11.4 Как глаз естественно ищет света и зрения и как тело наше естественно чувствует потребность в пище и питье, так и нашему уму присуще естественное желание постигнуть истину о Боге и познать причины вещей. Но мы получили это желание от Бога не для того, чтобы оно никогда не должно было и не могло осуществиться. Иначе — если ум никогда не получит удовлетворения — любовь к истине оказалась бы вживлённой в наш ум напрасно.

Далее Ориген высказал предположение, которым попытался примирить своё личное убеждение в том, что искания разума небесполезны, с верой церкви в непостижимость Бога. Стремление и любовь к познанию у людей в земной жизни только зарождается; истинные же знания, видимо, обретут праведники — после смерти, причём не сразу, а в результате обучения:

II.11.6 Я думаю, что святые, которые уходят из этой жизни, будут пребывать в некоем месте, находящемся на земле, которое Священное Писание называет раем; оно будет как бы местом обучения — так сказать, аудиторией или школой душ, где они будут просвещаться относительно всего того, что они видели на земле, и получать сведения о будущем...

Праведники продолжают духовно и умственно расти в той жизни; они приближаются ко всеведению и начинают понимать дела Божьи. Развивая свою гипотезу, Ориген высказался о том, что разум достигает совершенного знания благодаря интеллектуальной подпитке, и он пояснил: «II.11.7 Эта пища, нужно думать, есть не что иное, как созерцание и познание Бога». Таким образом, на вопрос о возможности постижения Бога просвещённой душой Ориген ответил положительно.

315

Представление Оригена о судьбе грешников на том свете также было своеобразным. Предназначение ада заключается не в том, чтобы покарать порочных людей огнём за злые дела, а в том, чтобы исцелять падшие души, считал он. Муки ада Ориген тоже понимал по-своему. Грешная душа собирает в себе много зла, которое в надлежащее время воспламеняется и приносит ей страдания; при этом разум воспроизводит в памяти всё то гнусное и постыдное, что душа совершила будучи в теле. Иными словами, грешникам предстоит пылать на огне совести. «II.10.4 Орудия пыток вокруг субстанции души образуются вредными наклонностями самих грехов», — рассудил Ориген. Причина же этих страданий — во внутреннем разладе, в нарушении того, что Бог предназначил душе:

II.10.5 Когда части тела ослаблены и оторваны от организма, это вызывает мучительную боль. Таким же образом и душа, когда окажется вне порядка, и связи, и гармонии, в которой она создана Богом для добрых дел и плодотворной жизни, будет ощущать разлад с собой во всех своих умственных переходах; она, нужно думать, понесёт наказания и будет претерпевать мучения из-за своего неупорядоченного состояния.

Ориген не сомневался в том, что страдание души служит для её обновления. Бог — это наш врач, говорит он. Чтобы истребить болезни души, приобретённые в результате грехов и преступлений, Бог в качестве лечения иногда прибегает к крайним мерам подобно тому, как врачи прижигают раны и даже порой отсекают больные части тела. «II.10.6 Наказание душ с помощью огня тоже нужно понимать как применяемое с целью врачевания», — полагал Ориген. Чем в большем разладе душа находится со своей божественной природой, тем больше ей предстоит претерпеть и тем дольше путь её очищения. Но каким бы долгим и трудным ни было это испытание, каждое разумное существо может постепенно пройти все ступени совершенства. Причём Ориген не исключил, что по пути восхождения к Богу последуют и злые силы, даже сам дьявол.

316

Скрижаль понимал, почему иерархи церкви предали Оригена анафеме и постановили уничтожить его сочинения. Этот учёный муж, считавший себя правоверным христианином, оставался по духу пытливым сыном Эллады. Он не хотел принимать на веру те библейские рассказы, с которыми не соглашался его разум. Своими суждениями он расшатывал уже почти возведённый каркас христианской догматики, не желая того. Как человек, воспитанный в лучших традициях античной культуры, Ориген полагал вполне естественным иметь по любому вопросу своё мнение и даже призывал единоверцев самостоятельно судить о степени достоверности библейской истории.

В «Началах» Ориген высказался о разных способах прочтения Священного Писания. Простодушные люди ограничиваются усвоением наиболее доступного смысла, тогда как развитые натуры ищут и находят в священных текстах духовное содержание, говорит он. Многие события, описанные и в Ветхом Завете, и в Новом Завете, не происходили на самом деле; эти коллизии послужили только вспомогательным материалом для сокрытия истины от недалёких людей; больше того, в Писании присутствуют и некоторые несообразности, заявил Ориген. «IV.16 Даже Закон и заповеди передают то, что не вполне согласно с разумом», — утверждает он. Пояснив свою точку зрения на примерах из Библии, он заключил:

IV.18 Всё это сказано нами для доказательства того, что божественная сила, которая дала нам Священное Писание, имела целью то, чтобы мы не принимали всё дословно, ведь буквальный смысл Писания иногда не только не соответствует действительности, но даже абсурден и невозможен. Мы должны понимать, что некоторые вещи добавлены к историческим событиям и в законодательство, потому что полезны для людей.

По убеждению Оригена, читателю священных книг следует постараться самому различать, где именно библейские тексты предполагают буквальное понимание, а где необходимо усматривать аллегории, чтобы из иносказательных сюжетов вынести заложенный в них истинный смысл.

Скрижалю импонировал преобладающий в «Началах» способ подачи материала. Ориген не преподносил свои религиозные взгляды как безусловно истинные. Зачастую он просто размышляет. Порой он рассматривает несколько возможных вариантов решения поставленных им же богословских вопросов, но однозначного ответа не даёт. Свои суждения он высказывает в предположительном ключе и прибегая к таким оборотам речи, как «нужно думать», «может быть», «говорят», «по моему мнению», «я думаю, что...». Так, приступая к рассмотрению очень нелёгкого вопроса о вочеловечивании Бога в Иисусе, Ориген заметил: «II.6.2 ...Представим скорее наши догадки, чем какие-нибудь ясные утверждения», а заключая главу о природе души, он скромно обобщил: «II.8.5 Мы скорее изложили лучшее из того, что могли предложить нашим читателям для обсуждения темы о разумной душе, чем дали догматические и чётко определённые положения».

Хотя из «Начал» Оригена Скрижаль немало узнал, главной причиной его обращения к литературному наследию этого философствующего богослова был другой труд, который носил название «Против Цельса».

317

Трактат Оригена «Против Цельса» являлся первым известным в истории открытым спором между представителем античной культуры и сторонником христианства. Случилось так, что этот спор был заочным.

Во второй половине II века эрудированный муж по имени Цельс написал сочинение под названием «Истинное слово», в котором беспощадно раскритиковал религию христиан. Ко времени жизни Оригена достоверных биографических сведений о Цельсе уже не сохранилось, но его труд, как понимал Скрижаль, в III веке был широко известен. Во всяком случае, Амвросий — покровитель и поклонник Оригена — настоял, чтобы Ориген опроверг каждый пункт обвинительных речей Цельса.

Амвросий был состоятельным человеком, которого Ориген обратил в христианство. Он содержал при Оригене целый штат работников пера: стенографы попеременно записывали речи этого плодовитого богослова, а переписчики размножали уже надиктованные книги. Уступив просьбам Амвросия защитить христианство от нападок эллинов, Ориген проделал огромную работу, в результате чего и появился на свет его полемический трактат.

Само сочинение Цельса не сохранилось; об этом безусловно позаботилась церковь, когда христианство стало государственной религией Римской империи. Но поскольку Ориген не только обстоятельно отвечал на каждый выпад Цельса против христиан, но и добросовестно его цитировал, Скрижаль вполне мог судить о содержании «Истинного слова». В этом заочном споре ему больше импонировал спокойный ход рассуждений опального богослова. В отличие от Цельса, который допускал резкие высказывания в адрес христиан, Ориген не поддавался чувствам и возражал своему идейному противнику в достаточно уважительном тоне.

318

Цельс обвинял христиан прежде всего в недалёкости и даже в невежестве. Христиане, утверждал он, принимают своё учение без предварительного исследования, — верят всему, что им говорят. «I.9 Некоторые из них, — писал Цельс о христианах, — не желают ни высказать, ни выслушать никакого обоснования их веры, и только твердят: “Не исследуй, а верь! Твоя вера спасёт тебя!”». Соглашаясь с Цельсом, что вера должна исходить от разума, Ориген заметил, что лишь немногие люди могут найти свободное время и потратить его на пополнение знаний. «I.9 Если было бы возможно для всех оставить житейские дела и посвятить себя философии, то ничего другого не могло быть лучше», — возразил Ориген. Его довод в этом пункте спора сводится к тому, что в любом случае, изучает ли человек основы христианства, или же принимает положения церкви на веру, — всё равно нет лучшего пути к нравственному совершенству, чем тот, который указал Иисус. Таким образом, принимая общее правило о необходимости поверять свои религиозные взгляды разумом, Ориген сделал для христиан исключение: его возражение Цельсу, пусть неявно, но всё же содержит в себе убеждение о необязательности такой проверки для христиан.

Цельс упрекал христиан не только в легковерности и в нежелании понять основы своего учения, но и в том, что они даже восхваляют свою недалёкость, а мудрость считают греховной. Ориген, к его чести, дословно передал слова Цельса о том, что христианские проповедники отправляются на рынки, идут туда, где собираются толпы зевак, мальчишек или рабов, и находят восторженный приём. Цельс сообщал, что христиане предпочитают не иметь дела с образованными людьми, а крестят глупцов, простаков и неучей: «III.44 Считая таких людей достойными вашего Бога, вы тем самым признаёте, что хотите и можете обратить в вашу веру только подобного сорта личностей — глупых, жалких, ничтожных, с женщинами и детьми».

Цельс в «Истинном слове» многократно возвращался к обвинению христиан в невежестве и в культивировании невежества. А поскольку Ориген взял на себя нелёгкую задачу последовательно, выпад за выпадом, отразить каждый упрёк Цельса, он вынужден был сначала озвучивать эти нападки.

319

Скрижаль уже знал, что в результате многочисленных столкновений и войн Римской республики с монархиями Средиземноморья принципы коллегиального правления в Риме были подточены амбициями, стремлением к власти, стяжательством полководцев и политиков. И произошло это во многом под влиянием того, что властолюбцам Рима довелось увидеть собственными глазами ничем не ограниченное владычество и огромное личное богатство царей Востока. Ко времени миссионерских путешествий апостола Павла, на развалинах Римской республики уже возвышалась империя с монархом во главе, который обладал единоличной властью. Из слов Цельса вырисовывалась картина того, как миссионеры новой, пришедшей с Востока религии подтачивали греческо-римский мир в его основании, в низах народа. Пропагандой необычных взглядов, влиянием на простодушных носителей античной культуры они расчищали обломки Западной цивилизации для построения христианского мира.

Обвинительные речи Цельса против христиан-миссионеров с их лукавыми методами агитации были довольно конкретными. Он бесспорно говорил о том, чему сам был очевидцем:

III.55 Мы видим, как в частных домах шерстоделы, портные, сукновалы, а также самые необразованные и грубые люди не решаются произнести ни слова в присутствии старших и знающих хозяев, но стоит лишь им остаться в обществе только детей и некоторых женщин, столь же невежественных, как сами они, так начинают разглагольствовать и заявлять, что не следует слушаться отца и своих учителей, которые ограничены, глупы и не способны ни на что хорошее, но следует повиноваться только им одним; что лишь они знают, как нужно жить, и что если дети последуют за ними, то будут благоденствовать сами, и сделают счастливой всю семью. И если во время этих разговоров они заметят, что к ним подходит кто-нибудь из наставников, или один из более умных людей, или сам отец семейства, то наиболее трусливые из них робеют, а наиболее дерзкие начинают побуждать детей сбросить с себя ярмо, шепча, что в присутствии отца и учителей они не будут и не могут научить ничему хорошему; [...] и что если хотят, то должны оставить отца и учителей и пойти вместе с женщинами и друзьями на женскую половину дома, или в портняжную мастерскую, или сукновальню, где получат совершенное знание.

На утверждение Цельса о недалёкости христиан Ориген ответил, что невежество — это беда не только его единоверцев, а бич всего мира, и поэтому естественно, что среди крещёных людей оказалось большинство необразованных простаков, чем интеллектуалов. Упрёк же христианам в прославлении невежества Ориген парировал тем, что Цельс извращённо понял фразу апостола Павла из Первого послания к Коринфянам: «3.18 Если кто из вас думает, что является мудрым в этом мире, то пусть станет глупым, чтобы оказаться мудрым». Ориген пояснил: «I.13 Мы называем мудростью этого мира каждую ложную систему философии, которая, согласно Писанию, ни к чему не приводит». И далее он ещё раз подтвердил, что гораздо важнее принять вероучение церкви, обратясь к разуму, чем просто креститься.

320

Продолжая критиковать христианство как веру необразованных людей, Цельс указал на то, что Иисус приблизил к себе не просвещённых мужей, а мытарей и лодочников. И Ориген встал на защиту апостолов. Прежде всего он уточнил, что мытарь среди них был всего лишь один, Матфей, а лодочников — два: Иаков и Иоанн; братья же Пётр и Андрей были не лодочниками, а рыбаками. Об остальных учениках Иисуса и вовсе нельзя сказать, каким образом они зарабатывали на пропитание, заметил Ориген. Тем не менее он признал, что никто из апостолов не получил даже азов знаний. По существу же ответ Оригена Цельсу о необразованности учеников Иисуса сводился к тому, что они вовсе не нуждались в умении говорить по правилам диалектики и риторики эллинов: они приобщали людей к христианству с помощью силы Божьей. Более того, если бы Иисус для распространения своего учения избрал мудрых мужей, — то есть пошёл бы путём, который обычно выбирают основатели философских школ, — то тогда божественность его учения не была бы столь очевидной, пишет Ориген. Именно успех проповедей этих простолюдинов среди столь многих народов служил для него бесспорным доказательством божественного происхождения христианской веры.

Этот главный козырь Оригена — факт массового крещения представителей различных народов Римской империи, необразованных и невежественных в своём большинстве, — не казался Скрижалю убедительным опровержением доводов Цельса. Весомым аргументом Оригена в этом споре с интеллектуалом-эллином могла быть ссылка на учёность главного миссионера христианства — Павла, который сумел одолеть наметившееся тяготение Западного мира к философской вере и заставить этот мир поверить в чудесное сошествие Бога на грешную землю. Однако о просвещённости Павла и силе его интеллекта Ориген почему-то умолчал.

Сам факт крещения народов Римской империи, даже если бы оно было исключительно добровольным, никак не мог служить доказательством правоты христианства; принятие любых убеждений подавляющим большинством людей не является свидетельством истинности таких господствующих взглядов. Напротив, Скрижаль давно понял, что с самых древних времён и до той эпохи, в которой ему довелось жить, люди, в большинстве, заблуждались и продолжают заблуждаться. Встретив этот грустный вывод в высказываниях Эпикура, Сенеки и других мудрых мужей, он перестал сомневаться в справедливости такой оценки уровня интеллектуального развития человечества. Ход истории учит, что правыми всегда оказываются образованные и самостоятельно думающие люди, составляющие меньшинство, а то и вовсе отдельные независимые в своих суждениях личности.

321

Цельс в «Истинном слове» писал, что христиане подают легковерным пустые надежды и вселяют в них страхи с целью обратить их в свою веру. Ориген подтверждал, что христианские миссионеры сулят праведникам вечную блаженную жизнь и пугают людей угрозами вечных страданий, но он уточнил, что церковь делает это во имя всемирного блага:

IV.10 ...Нашей задачей является исправление человеческого рода, частью — с помощью угроз наказания, которые, как мы убеждены, необходимы каждому и которые, возможно, будут небесполезными для тех людей, которые действительно претерпят их, а частью — с помощью обещаний блаженства в Царстве Божьем тем, кто живут добродетельной жизнью и потому достойны быть его подданными.

В качестве отповеди Цельсу на обвинения христиан в спекуляции загробной жизнью Ориген попытался уличить его в необъективности. Он повторил сказанное Климентом в «Строматах» о том, что не только христиане, но и философы верят в существование души после смерти тела; почему же Цельс не осуждает философов за пустые надежды? — апеллирует Ориген к своим читателям. Такая постановка вопроса заставила Скрижаля задуматься — и он увидел существенную разницу в позициях этих двух авторов.

Цельс не осуждал христиан ни за веру в бессмертие души, ни за веру в неизбежность воздаяния, — не укорял хотя бы потому, что сам глубоко верил в то и другое. Об этом сообщил Ориген: «III.16 Поскольку истина дорогá, следует отметить, что Цельс говорит: “Боже упаси, чтобы я, или они, или вообще кто-нибудь отвергал учение о будущем наказании нечестивых и вознаграждения праведников!”». Цельс срамил христиан за профанацию взглядов о бессмертии души — за то, что миссионеры приобщают к церкви простаков с помощью запугиваний вечными муками и обещаниями вечного блаженства. Вера не должна быть основана ни на страхе, ни на выгоде, считал Цельс; человек сам, с помощью собственного разума, может осознать существующее в мире положение вещей, но это под силу только образованным и думающим людям.

322

Защищая христианство, Ориген утверждает, что его единоверцы в нравственном отношении стоят выше окружающих людей. Этот довод в арсенале аргументов александрийского богослова Скрижаль счёл самым сильным: он полагал, что в первые века распространения христианской веры так, видимо, и было. Но Скрижаль понимал и то, за счёт чего приверженцы этой молодой религии обеспечили себе временное нравственное превосходство над сторонниками других культов.

Усилиями апостола Павла и миссионеров следующих нескольких поколений христианство в первые века своего существования действительно добилось многого в проповеди морального образа жизни. Непросвещённый люд поверил, что праведники получат на том свете вознаграждение сторицей. Вера в воскресение плоти с переселением в чудесное небесное царство и страх вечного наказания за грехи побуждали христиан придерживаться праведного образа жизни. К церкви приобщались не только мечтательные натуры и мистики. Практичные люди, принимая крещение, видели в этом акте выгодную сделку: проповедники предлагали им воздержаться от совершения недобрых дел в течение относительно короткого времени — при жизни на земле, а взамен гарантировали вечное блаженство на небесах. Кроме того, Божий суд и раздача заслуженных наград праведникам могли произойти совсем скоро, ведь по свидетельству апостола Матфея, которое совпадает со свидетельством Марка, сам Иисус пообещал: «24.34 Ещё не исчезнет это поколение, как всё это сбудется».

Окрылённые верой в непреходящее безоблачное счастье и запуганные угрозой наказания за грехи приверженцы новой религии Востока существенно поднялись в нравственном отношении над своими некрещёными соотечественниками. Однако несмотря на все самоотверженные усилия апостола Павла и его преемников, христианство, которое пришло в мир и утвердилось в нём в качестве религии необразованных низов общества, просто обречено было на то, чтобы во главе церкви в конце концов оказались ограниченные люди или властолюбцы, пользующиеся легковерием и послушанием паствы. А в среде крещёного простонародья, где из поколения в поколение передавалась надежда на скорое пришествие Судьи и на вознаграждение праведников, вполне закономерно началось охлаждение религиозного энтузиазма и падение нравов.

323

Развитие событий, подобных тем, которые происходили на заре христианства, Скрижаль наблюдал и на своём веку. В стране, где он родился и вырос, проповедники коммунизма обещали всем гражданам построение нового счастливого общества, причём в самом скором будущем. И несколько поколений советских граждан — подавляющее большинство людей — под влиянием неумолчной коммунистической пропаганды свято верили, что именно так и случится: не за горами тот день, когда каждый человек станет получать все блага по своим потребностям. «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме», — утверждали руководители советской державы. И строители коммунизма, воодушевлённые верой в скорое светлое будущее — особенно на заре советской власти, когда вера нищих пролетариев в обещанное благоденствие была ещё по-юношески наивной и полной сил, — явили пример необычайного трудового энтузиазма, самоотверженности в работе, братской взаимопомощи и альтруизма. При всей аморальности правителей Советского Союза и несбыточности их конечных планов, народы этой многонациональной страны, объединённые мечтой о скором светлом будущем, в нравственном отношении действительно подтянулись. Но вера советских граждан была основана не на реалиях, а на священных для той лукавой религии мифах, по сути — на лжи, и потому постройка московской версии вавилонской башни была обречена на крушение; Советское государство само собой развалилось. Больше того, на смену временам невиданного на российской земле трудового энтузиазма пришла пора крайней нищеты и нравственного падения людей. Так же как посулы первых христианских миссионеров — обещания вечной беззаботной жизни, подкреплённые чудесами новозаветной истории, — привели сначала недалёких жителей Средиземноморья к эйфории, а затем обернулись полной деградацией крестившегося греческо-римского мира, так многие народы XX века, которые поверили в близкое безоблачное коммунистическое будущее, воспряли духом, но вскоре горько расплатились за свою слепоту.

324

Указание Оригена на общность веры в бессмертие души у христиан и философов помогло Скрижалю полнее осознать разницу между воззрениями богословов и прозорливых интеллектуалов на причину того, почему людям необходимо жить по совести. В отличие от христиан, мораль которых питают надежды на вечное блаженство и подстёгивают страхи вечного наказания, философы древности при всех разногласиях между ними сходились во мнении, что нравственного образа жизни следует придерживаться потому, что добродетель просто наиболее естественна для человека, — она соответствует природе души; живя добродетельно, человек находится в согласии с собой и с миром, и это делает его максимально счастливым здесь, на земле.

325

Хотя Цельс не сомневался в существовании души после смерти тела, веру христиан в воскресение мёртвых он считал нелепой: ни одно существо, которое берёт начало от материи, не обладает бессмертием, писал он в «Истинном слове». Оспаривая точку зрения Цельса, Ориген утверждает, что материя принимает те формы, которые ей придаёт Творец, поэтому стоит лишь Богу захотеть — и наступит новый порядок вещей, начнут действовать иные законы. В качестве доказательства возможности воскресения мёртвых Ориген привёл примеры чудес, которые случаются ежедневно. «IV.57 ...Разве не удивительно хотя бы то, что и теперь из мёртвого человеческого тела происходит змея, которая, как считает большинство, образуется из костного мозга позвоночника, и что из вола возникают пчёлы, из лошади — осы, из осла — жуки, и обычно черви — из большинства трупов?» — спрашивает он.

Скрижаль понимал, что суеверие и заблуждения были и остаются присущими людям вне зависимости от их религиозных убеждений. Как следует из процитированных Оригеном фрагментов «Истинного слова», Цельс, обвинявший христиан в невежестве, тоже принимал некоторые небылицы за чистую правду. И Скрижаль не задержал бы внимание на вере Оригена в чудеса, но в трудах этого опального богослова он усмотрел яркие примеры того, как само желание необычайных знамений порождает мифы, которые легковерные люди принимают затем за постулаты веры. Так, своё доказательство чудесного рождения Иисуса Ориген построил на очевидной для него предпосылке долженствования чуда.

Цельс в «Истинном слове» привёл слова некоего иудея о том, что мать Иисуса зачала от солдата, после чего законный муж выгнал её из дома. Невозможность такого поворота новозаветной истории Ориген объяснил тем, что для учителя христиан унизительно было бы прийти в этот мир незаконнорожденным. «I.32 Неужели Тот, Кто ниспосылает души в тела людей, так унизил бы Того, Кто совершил столь великие дела, научил столь многих людей и отвратил столь многих от уймы пороков? Неужели вместо такого, самого позорного рождения Он не мог ввести Его в мир по крайней мере через законный брак?» — возмущается Ориген. Ссылаясь на Пифагора, Платона и Эмпедокла, он говорит далее о воплощении душ в различные тела в соответствии с заслугами каждой души, а поскольку Иисусу в нравственном отношении нет равных, то и предназначенное Иисусу тело просто обязано было оказаться наилучшим из всех человеческих тел. Таким образом ход событий, который просто виделся Оригену наиболее правильным, он выдал за обоснование ложности сообщения Цельса. Представление Оригена о справедливости указывало ему, что рождение учителя христиан даже в семье законных супругов было бы слишком приземлённым для Бога способом нисхождения в мир: Иисус просто обязан был появиться на свет самым необычным образом.

Интеллектуалы, которые посмеивались над утверждением христиан о непорочном зачатии Иисуса, видели причину такого фантастического начала новозаветной истории в неправильном понимании известного пророчества Исайи; а христиане в построении догмата о рождении Иисуса девственницей в самом деле отталкивались именно от фразы Исайи из седьмой главы его книги. Эти пересмешники-эллины указывали, что слово, которым древний пророк Израиля назвал мать ещё не родившегося праведника, означает у евреев не только девушку, но и молодую женщину.

Ориген знал иврит, и прежде чем возразить Цельсу, он подтвердил, что пророчество Исайи можно прочесть двояко. Тем не менее Ориген допускал в той фразе только один смысл: он исходил из предпосылки, что в предсказании более уместно говорить о чуде и что родить сына Божьего более приличествует девственнице. В труде «Против Цельса» он сначала процитировал те самые слова Исайи — «7.14 Дева зачнёт, и родит сына, и назовёт его Эммануил», — а затем пояснил, почему, с его точки зрения, в этой фразе речь не может идти о заурядном зачатии:

I.35 Но что это было б тогда за знамение, если родить предстояло молодой женщине, а не девственнице? И кому из двух более подобает стать матерью Эммануила, что значит «с нами Бог»: женщине, которая совокупилась с мужчиной и забеременела, как происходит с женщинами, или той, кто чиста, невинна и девственна? Конечно, только последней надлежало дать жизнь Тому, от рождения которого говорят: с нами Бог.

Догмат о непорочном зачатии Иисуса сложился в христианстве задолго до рождения Оригена. Но в суждениях этого александрийского богослова Скрижаль увидел классический пример того, каким образом формируются постулаты веры — как желание необычайного знамения порождает в доверчивых людях убеждение о том, что чудо действительно случилось.

326

Труд Оригена «Против Цельса» открыл Скрижалю и то, почему четыре канонизированные церковью евангелия, написанные вроде бы разными авторами, содержат местами абсолютно идентичные, совпадающие слово в слово свидетельства. Из возражений Оригена Цельсу следует, что желание христиан убедить сомневающихся в божественной миссии Иисуса привело к появлению многих версий евангелий и к многократной правке этих книг разными людьми.

Прежде чем ответить Цельсу на обвинения христиан в постоянной переработке жизнеописаний Иисуса, Ориген процитировал своего оппонента:

II.27 Цельс говорит: «Среди христиан есть похожие на таких людей, которые в пьяном угаре доходят до самоубийства; они трижды, четырежды, множество раз изменяют первоначальный текст Евангелия, переделывают его, чтобы они смогли ответить на все возражения».

Ориген не только не стал отрицать факты правки новозаветных книг, но даже провёл границу между вероучением христиан и содержанием текстов евангелий. И он сделал это именно потому, что евангелия подвергались и продолжали подвергаться переработке:

II.27 Насколько мне известно, только последователи Маркиона и Валентина, и может быть ещё Лукиана, искажали Евангелие. Но такое свидетельство является обвинением не против христианства, а против тех, кто дерзают так обращаться с Евангелием. И подобно тому как нет оснований для обвинения философии из-за того, что существуют софисты, эпикурейцы, перипатетики и другие — кто бы ни были те, которые придерживаются ложных мнений, — так неповинно истинное христианство в том, что некоторые искажают новозаветные истории и впадают в ереси, противоречащие смыслу учения Иисуса.

В текстах Цельса и Оригена Скрижаль увидел очередные свидетельства того, что люди, которые не исследовали, не испытали свою веру силой разума, могут пожертвовать здравым смыслом и отрицать существующее в мире положение вещей, чтобы только не допустить сомнений в истинности своих религиозных взглядов. И если некие события прошлого или настоящего плохо согласуются с этими слепо усвоенными постулатами, то корректировке подлежат не формулы веры, а всё то, что им противоречит.

327

Поскольку тексты ветхозаветных книг сложились в далёком прошлом, христианизировать их можно было только одним способом — особым толкованием, как случилось это с туманным пророчеством Исайи о рождении некоего Эммануила. Новозаветный же канон церковь утвердила довольно поздно, и пока это не произошло, ревнители христианства из самых благих побуждений не только подправляли и переписывали известные свидетельства о земном пути Иисуса, но сочиняли также новые его жизнеописания. Эти анонимные евангелисты и правщики стремились согласовать повороты в судьбе своего законоучителя с предсказаниями древних пророков Израиля, а также представить их в более удивительном, в более божественном свете.

После того как Скрижаль прочёл некоторые из книг, не вошедших в новозаветный канон, чудеса, описанные в канонических евангелиях, показались ему не столь уж фантастическими. Так, в ходе событий, изложенных в «Первоевангелии Иакова еврея», которое было популярным в христианских общинах Востока, разверзается гора, завесы Храма испускают рыдания, а пролитая кровь превращается в глыбу, подобную камню. «Книга о рождестве блаженнейшей Марии и детстве Спасителя», которую читали и передавали из уст в уста христиане западной части Римской империи, повествует о том, что дева Мария ещё в детстве получала каждый день пищу из рук ангела; новорождённому Иисусу поклонялись бык и осёл, львы и леопарды; пальма по его просьбе склонила свои ветви, чтобы накормить святое семейство плодами, и вóды Иордана расступились перед ним. Если верить этой книге, Иисус, будучи ребёнком, одним своим гневным словом умертвлял детей, после чего воскрешал их.

Книга «Евангелие младенчества» по безудержному полёту фантазии и стремлению недалёких людей поднять своего кумира на недосягаемую для смертных высоту напомнила Скрижалю древние рассказы о детских годах Заратустры. Так, в «Евангелии младенчества» сообщается, что вода, которой Мария омывала своего малыша, исцеляла больных от проказы; пелёнки Иисуса в огне не горели; сатана, который мучил молодую девицу, от одного вида пелёнки Иисуса в страхе покинул деву и с тех пор больше не показывался. Малолетний Иисус представлен в этой книге чуть ли не магом. Будучи младенцем, он в огне не сгорел и в воде не утонул. По одной из переданных здесь историй, он, играя с другими детьми, сделал из глины изображения животных и птиц, после чего оживил их. «Евангелие младенчества» повествует также о двух случаях смерти ребят после того, как рассерженный на них Иисус бросил каждому только одну фразу. Вина детей, на которых он разозлился и убил словом, была невелика: один из них захотел разрушить водоём, который выкопал Иисус, а другой просто толкнул его. В отличие от историй с воскрешением умерщвлённых ребят, рассказанных в «Книге о рождестве блаженнейшей Марии...», в «Евангелии младенчества» Иисус не вернул к жизни убитых им детей.

328

В результате творческого рвения сочинителей и по причине расхождений в личных предпочтениях пресвитеров и старейшин христианские общины Средиземноморья до IV столетия почитали священными разные евангелия. Свод текстов новозаветного канона каждая община определяла сама. Подложность многих манускриптов, написанных от имени апостолов, была для образованных людей очевидной хотя бы потому, что авторов этих книг выдавало незнание ни традиций иудеев, ни истории страны, где жили апостолы и где проповедовал Иисус. Но легковерные простолюдины, которые искали подтверждения правильности своего выбора веры, в достоверности этих сказок, видимо, не сомневались. Только в 325 году на Вселенском соборе в Никее епископы отобрали из более чем ста евангелий четыре книги, которые наиболее отвечали представлениям церкви о новозаветных событиях.

329

В труде «Против Цельса» Ориген большей частью ограничился тем, что отражал нападки на христиан, однако порой он переходил из глухой защиты в наступление. Так, он не только утверждал, что члены церкви в большинстве случаев превосходят в нравственном отношении окружающих людей, но даже возглавляют все прогрессивные движения своей эпохи. Учение христиан призывает к мудрости, а те крещёные глупцы, которые считают образование злом и сторонятся мудрых людей, составляют в среде христиан меньшинство, заявил Ориген; из-за них нельзя обвинять церковь в невежестве. В подтверждение правоты своих слов о высоком интеллектуальном уровне христиан он сослался на свидетельства о мудрости Соломона, царя Израиля, и библейских пророков, указал на знания, заключённые в Псалмах, и закончил доказательство словами апостола Павла, который в Первом послании к Коринфянам среди всех даров Бога поставил на первое место мудрость, на второе — знание, и только затем назвал веру. После ещё ряда ссылок на апостола Павла Ориген подвёл итог: «III.49 Знание служит не препятствием к познанию Бога, а содействием...».

И всё же согласно Оригену, знание знанию рознь: он был очень далёк от мысли уравнять убеждения философов и веру христиан по степени постижения истины. Он считал, что даже Моисей был мудрее всех светил античной культуры. «I.13 Моисей, хотя гораздо ниже Господа, значительно превосходит ваших мудрых поэтов и философов», — возразил он Цельсу в довольно резком, не характерном для него полемическом запале. И конечно, мудрость ни одного из смертных не может сравниться с божественной мудростью учителя христиан:

I.29 Наш Иисус, которого упрекают за то, что он родился в деревне, притом не в греческой и не принадлежащей одному из народов, пользующихся большим уважением, и которого презирают как сына бедной женщины-труженицы, [...] смог перевернуть весь обитаемый мир и стать гораздо выше не только афинянина Фемистокла, но даже выше Пифагора, и Платона, и всех других мудрецов, царей и полководцев во всём мире.

В четвёртой книге труда «Против Цельса» Ориген, видимо для того чтобы показаться более убедительным в умалении мудрости философов по сравнению с мудростью христианских авторитетов, прибегнул к некорректному приёму. Сказав о греческих философах несколько добрых слов, он продолжил речь фразой апостола Павла, вырванной из контекста Послания к Римлянам: «I.21–23 ...Познав Бога, они не прославили Его как Бога и не возблагодарили, но предались пустым рассуждениям, и неразумные их сердца помрачились; считавшие себя мудрыми, они стали глупыми и променяли славу бессмертного Бога на подобие образа тленного человека, и птиц, и четвероногих, и пресмыкающихся». Из этих и дальнейших слов Павла следует, что он вовсе не имел в виду философов; Павел явно говорил о тех народах древности — и видимо прежде всего об иудеях, — которые обоготворяли животных, за что Бог покарал их постыдными страстями: скотоложством и гомосексуализмом. Хотя Ориген и назвал себя другом истины, он откровенно подменил смысл этой фразы Павла.

В сопоставлении с нападками, которым в III столетии подвергалось христианство, несколько упрёков Оригена, брошенных Цельсу и философам, выглядели безобидным отпором человека, который защищал убеждения своих единоверцев, если не гонимых властями, то презираемых многими греками и римлянами. Пройдёт совсем немного времени — каких-то полтора столетия, — и приверженцы этой новой, пришедшей с Востока религии превратятся в гонителей не только всех распространённых в Средиземноморье культов, но станут преследовать свободомыслящих людей. И в той же Александрии, на родине Оригена — когда-то одном из главных интеллектуальных центров Римской империи — толпа христиан зверски убьёт последнего александрийского философа — Гипатию, женщину: надругается над ней, разорвёт тело и сожжёт останки.

330

Хотя Ориген почему-то считал Цельса философом эпикурейской школы, Цельс, очевидно, был одним из тех снобов, которые мнят себя интеллектуалами, знающими абсолютно всё, и которые взирают на неучей свысока; к философии он имел весьма далёкое отношение. Однако Скрижаль при всём его неприятии резких оценок Цельса понимал, чтó побудило этого безусловно образованного обвинителя христианства взяться за написание «Истинного слова»: Цельс был возмущён тем, что мировоззрение ограниченных людей наступало и завоёвывало культурное пространство Римской империи.

Поразмыслив, Скрижаль сказал себе, что соглашаться с таким обобщением на основании только дошедших фрагментов «Истинного слова» Цельса было бы неправильно. И тот факт, что церковь постаралась уничтожить все труды с критикой христианства, не мог служить оправданием для поспешных умозаключений. Скрижаль пытался восстановить объективную картину борьбы античной культуры с новой, христианской. Поэтому он решил поискать ещё какие-нибудь свидетельства той эпохи, в которых отразилось отношение представителей греческо-римской цивилизации к вероучению церкви.

331

В результате поисков Скрижаль обнаружил сочинение под названием «Октавий». Оно датируется концом II — началом III века. Его автор Минуций Феликс жил в Риме, был адвокатом и сочувствовал христианству. В отличие от труда Оригена «Против Цельса», сочинение Минуция представляет собой художественное произведение. По сути это диалог между римлянином — Цецилием, который разделяет веру предков, и христианином — Октавием. Хотя выбранный Минуцием жанр не предполагает знакомства с историческими фактами, Скрижаль увидел в такой форме повествования и положительную сторону: автор, который задался целью защитить христианство, скорей всего высказал устами своего некрещёного героя наиболее типичные суждения римлян о чуждой для них вере. А именно такие обобщения Скрижаль и хотел найти.

Цецилий, герой этого диалога, является заурядным, довольно суеверным человеком. Он повторяет слухи, которые распространялись о христианах: они якобы убивают младенцев в ритуальных целях, пьют их кровь и устраивают трапезы, на которых напиваются и предаются похоти без разбора. При всей своей набожности Цецилий назвал христианские догматы старушечьими сказками и бабьим суеверием. «8 ...Люди этой жалкой, запрещённой, презренной секты набирают последователей из низших отбросов общества и женщин, легковерных и доверчивых, что присуще этому полу...» — говорит он. Христиане прочат благословенную вечную жизнь после смерти только себе, так как считают праведными только самих себя, а всем другим обещают вечные муки, возмущается Цецилий. У него не укладывается в голове, как можно верить в конец света и воскресение:

8 О удивительная глупость и невероятная дерзость! Они презирают мучения здесь, но боятся тех, которые неизвестны и предстоят в будущем. Они не бояться умереть сейчас, но бояться умереть после смерти. Так обманчивая надежда обольщает их возрождением и заглушает в них страх.

Оскудение жизни Цецилий связывает с ростом числа христиан: «9 Так как дурное развивается быстрее, то с каждым днём, по мере падения нравов, отвратительные очаги этого нечестивого общества распространяются по всему миру». Признавая, что христиане относятся друг к другу с любовью и видя в этом склонность к блуду, он говорит, что приверженцы этой новой религии живут в страхе, отказывают себе в благопристойных удовольствиях, не посещают зрелищ, не хотят участвовать в празднествах и в публичных пиршествах. Цецилий призвал своего собеседника и его единоверцев одуматься:

12 Итак, несчастные, вы и здесь не живёте и там не воскреснете. Поэтому, если у вас есть сколь-нибудь мудрости и сдержанности, перестаньте исследовать небесные сферы, и судьбы, и тайны мира; достаточно видеть то, что под ногами, особенно для таких невежественных, невоспитанных, грубых, неотёсанных людей. Тому, кому не дано понимать земное, тем более недоступно рассуждать о божественном.

Содержание диалога Минуция Феликса упрочило представление Скрижаля о том, что христианизация народов Средиземноморья и постепенная их деградация — это был по сути один постепенный процесс, который охватил жизнь целого ряда поколений. И к началу средних веков, в результате сначала добровольного, а затем принудительного крещения подданных Римской империи противостояние образованных людей и ревнителей веры закончилось победой невежества.

332

С точки зрения более поздней христианской догматики, Климент и Ориген не были правоверными христианами. Гораздо ближе по духу к той церкви, в жёсткие формы которой вылилось и окостенело некогда окрылённое верой христианское движение, оказался Тертуллиан, богослов конца II — начала III столетия.

Тертуллиан родился на четверть века раньше Оригена — около 160 года, также в Северной Африке, но в западной её части — в Карфагене. Он получил разностороннее светское образование и слыл хорошим юристом. Сначала он практиковал в Риме, где очевидно и принял крещение, а в 195 году вернулся в Карфаген.

В отличие от Оригена, которого интересовали теоретические начала веры, Тертуллиан больше занимался обоснованием законности христианской религии и её восхвалением. Его волновали также вопросы быта христиан и церковной дисциплины. К исканиям философов он относился крайне надменно. Своими трудами Тертуллиан торил прямую дорогу к невежеству средневековой церкви с её нетерпимостью к инакомыслию, воинственностью, высокомерием и презрением к наукам.

Из сказанного Тертуллианом следует, что каждый человек может стать разумнее любого мудреца, стоит лишь ему креститься. «46 Любой христианский ремесленник находит Бога и показывает Его, и значит устанавливает все признаки, которые составляют существо Бога, хотя Платон утверждает, что творца вселенной трудно найти, а найдя Его, трудно сообщить о Нём всем», — пишет он в «Апологии».

В сочинении под названием «Предписание против еретиков» Тертуллиан отказал в мудрости не только Платону, но всем и каждому, кто не разделяет с ним веру: «3 Никто не мудрый, никто не правоверный, никто не превосходит всех в достоинстве, но только христианин». Чуть далее по тексту он свысока пожурил Аристотеля за недальновидность — за то, что оставил философам диалектику, обучающую искусству построений и разрушений построенного, после чего Тертуллиан назвал диалектику наукой, которая всё исследует, но ещё ничего не объяснила.

333

Рассуждения древних мыслителей Тертуллиан считал бесполезными и даже вредными. В своём наступлении на философов он в качестве союзника привлёк апостола Павла, который в Послании к Колоссянам предостерёг единоверцев от увлечения философией. Тертуллиан, в отличие от Климента, толковал этот призыв Павла чуть ли не как запрещение рассуждать. С его точки зрения, размышлять и незачем: обретение веры упраздняет искания разума. «6 Нам нет нужды в любознательности после Христа Иисуса, нет нужды в исследовании после Евангелия! Имея нашу веру, мы не хотим знать никаких других учений», — уверенно заявил он в «Предписании против еретиков». Именно так уяснив повеления Иисуса, Тертуллиан убеждает в этом своего читателя: «10 Обретя веру, ты предотвратил все дальнейшие задержки для исканий и нахождений. Сам плод твоего искания выявил для тебя этот предел. Эту границу установил тебе Тот Самый, Кто хочет, чтобы ты не верил ничему другому, кроме того, чему Он учил, и потому Он хочет, чтобы ты не искал». Знания не нужны; больше того, лучше не знать, пояснил дальше Тертуллиан. «14 Пусть любознательность уступит вере», — наставляет он читателя-христианина.

В пику философам, которые во всём стремятся найти смысл и логику, Тертуллиан в сочинении «О плоти Христа» сформулировал своё кредо: «5 Сын Божий был распят; и я не стыжусь, потому что этого дóлжно стыдиться. Сын Божий умер; и в это нужно верить, потому что это абсурдно. Он погребён и воскрес; и это достоверно, потому что невозможно». Сказанным «Верю, потому что абсурдно» — Тертуллиан провозгласил правоту слепой веры, которая свои, не подлежащие пересмотру, постулаты выдаёт за высшее знание.

Тертуллиан был одним из первых идеологов христианства, чьими усилиями богословие постепенно отмежевалось от философии и превратило эту, поначалу условную, границу в непреодолимую пропасть. По одну сторону этой пропасти упрочилась вера в чудеса, укоренилась мистика и стало нормой решение всех спорных вопросов, касающихся сферы духа, в соответствии с указом императора или согласно постановлению церковного собора, а по другую сторону остались поиски истины и проверка любых воззрений доводами разума.

334

На протяжении восьми столетий Западная цивилизация, которая своим духовным становлением была обязана древним грекам и римлянам, уверенно шла по пути обретения знаний. Но в конце II века христианской эры греческо-римский мир стал сворачивать с этого пути и к началу IV столетия полностью изменил своим идеалам. Народы Средиземноморья, увлечённые мистикой Востока и соблазнённые посулами вечной жизни, приняли веру, блюстители которой, как вскоре выяснилось, сурово пресекают любые попытки разума поставить под сомнение её догматы. Исподволь менялись духовные ценности не только древних, ещё некрещёных народов, но и в самóм христианстве подмена идеалов с вытеснением философии на задворки богословия происходила постепенно. В течение какого-то времени церковь стояла перед выбором, заключать ли с философией дружественный союз — и если заключать, то на каких условиях, — или же полностью отмежеваться от философии как своенравного, небезопасного для веры порождения античности. Церковь пошла по пути, проторенному Тертуллианом.

335

После того как Лена переехала с мужем в Израиль, Скрижаль не мог, не имел права, послать ей письмо на домашний адрес, который стоял на конверте её письма, присланного из Тель-Авива. Но после их предыдущего телефонного разговора он твёрдо решил, что если Лена позвонит, он скажет ей о своём намерении расстаться. Однако проходила неделя за неделей, а Лена не звонила. Писем от неё тоже не было. Скрижаль знал, насколько точно и тонко она чувствовала каждое его желание, и он понял: ей уже всё известно; она уловила все его невысказанные мысли, когда они разговаривали по телефону, и даже ещё раньше — когда картина упала со стены.

____________________

Читать следующую главу

Вернуться на страницу с текстами книг «Скрижаль»

На главную страницу