Ростислав Дижур. «Скрижаль». Книга 2. Индуизм

___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

 

 

 

 

 

Индуизм. — Религия, которая является одной из наиболее значительных по числу приверженцев. По статистическим данным конца ХХ века эту веру исповедуют в мире около 750 миллионов человек. Из них 675 миллионов проживают в Индии.

Индуизм сформировался в I тысячелетии христианской эры в результате развития древнего ведийского культа и брахманизма, которые вобрали в себя различные народные традиции Индии. Многочисленным толкам этой религии присуща вера в перевоплощение душ в соответствии с действием кармы — совокупности совершаемых людьми добрых и злых дел.

Высшей, надмирной, реальностью согласно теории индуизма является Брахман. Однако лишь немногие индусы в своей религиозной жизни вспоминают о Боге-Творце и о философском наследии брахманизма. Главными почитаемыми в индуизме богами стали Вишну и Шива. Понимание сути этой религии значительно разнится в зависимости от культурного уровня её сторонников и от местных обычаев. В необразованных слоях приверженцев индуизма широко распространены магия, колдовство, поклонение идолам и местным божкам, культ животных и растений.

 

249

*

До того как Скрижаль познакомился с учениями Будды и Джины, он практически ничего не знал об индуизме.  Ему было лишь известно, что эта религия является господствующей в Индии.  История этой страны, как помнилось ему, уходила в прошлое более чем на четыре тысячелетия, и потому он считал индуизм одной из самых древних религий мира.

Теперь, когда Скрижаль столкнулся с разнообразными верованиями Индии и проследил путь их развития, он пришёл к важным выводам.  Прежде всего, он ясно увидел, что под одним и тем же названием культа могут уживаться различные верования, не имеющие между собой ничего, кроме имени, общего.  Он осознал и то, что религии умирают, — уходят из жизни так же, как люди: одни умирают своей смертью, тихо и незаметно; другие гибнут под натиском более молодых и жизнеспособных культов.  При этом и религии, подобно людям, не уходят бесследно.  Представления о мире, усвоенные их приверженцами, переосмысливаются и развиваются в других учениях, которые часто выходят из среды этих же умирающих религий, но выступают уже под новыми именами.

Скрижаль не знал, действует ли закон перевоплощений на уровне одной отдельно взятой человеческой жизни, как в том убеждены индусы.  Но за изучением истории их верований он увидел, что такие метаморфозы происходят с мировоззрением людских масс.  Народы, которые населяли Индию, несколько раз меняли и своих богов, и свои идеалы: старый, отживший культ умирал, чтобы возродиться в новом качестве.

 

250

*

Появление ведийской религии в Индии было вызвано процессом миграции воинственных племён ариев.  Это переселение происходило в течение всего второго тысячелетия античной эры.  Из Средней Азии арии направлялись частью на юго-восток — на территорию, названную впоследствии Ираном, частью же поворачивали на юго-запад — в страну, которая лежала за рекой Инд.  Эти небольшие племена не представляли собой единого народа.  Порой они объединялись — заключали временные союзы — и вели войны.  Случалось, племена воевали и между собой.  Арии хорошо стреляли из лука и метали дротики.  На своих быстроходных, запряжённых конями боевых колесницах они продвигались за Инд всё дальше и дальше.  Прокладывая себе дорогу силой оружия, они захватывали скот и богатства местных жителей.  Коренное население Индии превосходило этих пришельцев уровнем материальной культуры, но жители Индостана не были воинственными людьми и противостоять ариям не могли.

Завоеватели уделяли особое внимание религиозной стороне своей жизни.  Арии выражали почтение богам щедрыми жертвоприношениями и хвалебными песнями.  Сочинением гимнов занимались риши — поэты, которые в среде жрецов составляли особый класс.  Жрецы ариев — брахманы — заучивали эти гимны наизусть и передавали их, слово в слово, из поколения в поколение.  Многие из песен сложились, вероятно, ещё задолго до вторжения арийских племён в Индию.  Записанные только в Х–ХI веках новой эры, эти поэтические тексты составили четыре сборника.  Из них наибольшее значение придаётся Ригведе.  Гимны, которые в неё вошли, являются одними из самых древних сохранившихся литературных памятников человечества.

Скрижаль пытался увидеть жизнь на Земле в её развитии.  И он захотел узнать, что волновало людей за четыре, а то и за пять тысячелетий до его появления на свет.

 

251

*

Борис — давний сослуживец Скрижаля, с которым он случайно встретился в Нью-Йорке, — позвонил ему и поделился своими переживаниями.  Борис работал программистом в компании‚ куда принимали почти исключительно эмигрантов из бывшего Советского Союза, причём отбирали специалистов, которые только недавно приехали в США и потому готовы были трудиться за любые деньги.  По словам Бориса‚ зарплату в его фирме прибавляли очень неохотно и понемногу‚ а когда эта сумма достигала известного уровня‚ человеку давали понять‚ что ему надо подыскивать себе новую работу.  На место ушедшего брали другого‚ не менее толкового специалиста, который трудился по двенадцать часов в день за минимальную плату.  Именно в таком положении засидевшегося ветерана теперь, после четырёх лет службы, находился Борис.  Скрижаль сказал, что может занести его резюме в отдел кадров своей компании, и Борис с радостью ухватился за это предложение.

 

252

*

Издание Ригведы, которое купил Скрижаль, состояло из трёх объёмистых томов.  Эти песни, а их здесь было более тысячи, показались ему довольно однообразными.  Если бы он не поставил перед собой определённую цель, то бегло пролистал бы эти книги, чтобы просто получить представление о священном писании индусов.  Но он хотел понять, от чего этот народ отталкивался в своём духовном росте, что приоткрыло бы начало духовного пути всего человечества.

Отношение ариев к богам, как стало ясно Скрижалю, было откровенно прагматичным.  С помощью жертвоприношений и молитв брахманы добивались не просто покровительства богов, но выпрашивали у них вполне конкретные земные блага.  «I.30.16 Он наш добытчик», — говорит об Индре, царе богов, один из поэтов Ригведы.  Именно такую роль арии отводили в своей жизни высшим силам.  Призывы к богам в этих священных гимнах порой походили то на рыночные торги, то на военные переговоры.  Скрижаль занёс в картотеку наиболее характерные из них:

 

I.20.7 Дайте богатства нам,

Совершающим трижды семь возлияний, —

Каждому дайте богатства,

Довольные нашими прославлениями.

 

I.102.4 Встань в каждом бою на нашу сторону.

Пусть с тобой как с союзником

Мы победим вражеское войско.

 

Для древних ариев не существовало ни слишком мелочных, ни чересчур дерзких просьб, с которыми было бы зазорно обращаться к богам:

 

I.118.2 Сделайте полными наших коров.

Сделайте резвыми наших коней.

Сделайте каждого воина сильным.

 

IV.17.16 Желая добычи, желая коров и коней,

Мы, певцы, призываем Индру, сильного, для дружбы;

Дающего жён зовём —

Того, чья помощь нерушима...

 

IV.32.17–19 О тысяче обученных быстрых коней

Мы Индру просим,

О сотне вёдер сомы...

Дай нам от щедрости твоей в дар

Десять кувшинов из золота.

 

VIII.78(67).2–3 Принеси нам скот, коней и украшения,

И дай нам ещё золотые кольца,

А также, о смелый, дай нам в изобилии

драгоценностей для украшения ушей,

Ведь ты слывёшь добрым.

 

Человек, каким представал он перед Скрижалем из песен Ригведы, являлся малой букашкой, судьба которой полностью зависит от прихоти богов.  Правда, из тех же стихотворных текстов следовало, что древний арий мог умилостивить, задобрить этих всемогущих властелинов, выпросить у них долголетия, сил, счастья, богатства.  Человек мог даже подпоить богов, чтобы они не скупились на свои щедроты.

 

253

*

Из приношений богам, упомянутых в Ригведе, больше всего говорится о соме — одурманивающем напитке.  Это зелье приготовляли брахманы.  Они выжимали сок из какого-то неназванного в Ригведе растения, процеживали, а затем смешивали его с водой и молоком.  Это был тот же напиток, которым совершали возлияния жрецы древних иранцев, родственных ариям.  В своё время Заратустра боролся против боготворения хаомы, одурманивающей людей.

Судя по стихам Ригведы, сома приводила испившего её человека в состояние блаженства.  Брахманы сначала сами пробовали изготовленное питьё, а затем приносили его в жертву богам: выливали сому в костёр.  Ежедневный кропотливый труд, необходимый для производства этого дурмана, рассчитан был на ублажение небесных сил.  Но жрецы своими действиями преследовали вполне земные, корыстные цели.  «1.4.2 Приди на наши выжимания, — приглашает Индру древний певец. — Испей сомы, о пьющий сому.  Ведь упоение богатого сулит дарение коров».  «I.81.8 Опьяняйся, герой, соком, выливающимся для дарения и силы.  Ведь мы знаем, что у тебя много добра», — зазывает его другой риши.  Сома была для ариев не только жертвенным напитком; Сома — один из богов, который подпаивал в запредельном мире всех тамошних обитателей.  «IХ.97.42 Опьяняй Ваю, чтоб он поспешил и дарил, — взывает к Соме один из многочисленных посвящённых ему гимнов Ригведы, — опьяняй Митру-Варуну, когда тебя очищают.  Порадуй богов, порадуй толпу Марутову, опьяняй Небо и Землю, о бог, о Сома».

 

254

*

Некоторые пожелания древних ариев, адресованные небожителям, представлялись Скрижалю крайне сомнительными с точки зрения нравственности.  «II.28.9 Сними с меня долги, которые я сделал.  Пусть я не выплачу их, о владыка», — просит бога Варуну один из стихотворцев Ригведы.  Если следовать ходу мыслей этого риши, то получалось, боги могут содействовать человеку в совершении нечестного поступка; по крайней мере, их можно попытаться купить обильными жертвоприношениями и льстивым славословием.  Впрочем, в другом, англоязычном переводе этого стиха речь идёт не о долгах, а о грехах, проступках автора, и Скрижаль не смог проверить, какой из переводов ближе к тексту оригинала.

«I.176.4 Убей каждого, кто не дарует возлияний [сомы], бесчувственного, не доставляющего тебе наслаждений.  И нам его имущество отдай», — обращается к Индре другой поэт.  Переводы Ригведы на русский и английский языки, которыми пользовался Скрижаль, в передаче смысла этого призыва совпадали.  Скрижаль увидел в нём один из самых ранних в истории человечества примеров нетерпимости к инакомыслящим.  Запал этого стиха Ригведы напоминал ему рвение святош, которые провозглашали смерть нечестивцам за отступление от религиозных традиций, хотя на самом деле их нападки на вольнодумцев были продиктованы исключительно стремлением к личной наживе.

Поймав себя на мысли, осуждающей подобный фанатизм, Скрижаль понял, что не должен подходить к убеждениям древних ариев с мерками нравственности ХХ века.  Тот брахман, который попросил у Индры смертной кары неверным, даже не считал нужным скрыть свои откровенно корыстные желания.  Тем не менее Скрижаль помнил, что у шумеров приблизительно в ту же эпоху — за две тысячи лет до начала нового летосчисления — были уже достаточно развиты понятия о социальной справедливости и нравственности, а в их литературных произведениях отразился весь спектр переживаний, присущих цивилизованному человеку.

 

255

*

Хотя древние арии считали каждого смертного песчинкой, послушной малейшему дыханию всесильных богов, Скрижаль за чтением гимнов Ригведы иногда улавливал смутное несогласие беспокойных натур с такой ролью человека на земле.  Попытки древних жрецов-стихотворцев самоутвердиться шли не только от стремления амбициозных натур выдвинуться за счёт унижения врагов и недругов.

Певец Ригведы порой заявляет о причастности людей к вечному началу мира.  Однако перед тем как решиться на такие речи, брахман, видно, мог порядком отхлебнуть жертвенного напитка:

 

VIII.48.3 Мы выпили сому и стали бессмертны,

Мы света достигли и нашли богов.

Что теперь может сделать нам злоба врага?

И что, о бессмертный, хитрость смертных?

 

Стремление не только подняться с колен, но в чём-то даже приблизиться к богам, отталкивалось и от безусловно трезвой мысли.  Так, один из поэтов Ригведы обращается к Небу и Земле то ли в воодушевлении от военной победы над врагами, то ли в помыслах уже о духовном величии:

 

I.160.5 Воспетые, великие, о Небо и Земля,

Даруйте нам, могучие Двое, великую славу, высокую власть,

Посредством которой мы сможем возвыситься над народами.

И дайте нам силу, достойную удивления.

 

Среди огромного количества гимнов, которые Скрижалю показались безликими и крайне однообразными, он увидел дерзкие, яркие строки.  Эти глубокие стихи говорили о непосредственной связи, о прямом родстве между человеком и невидимым божественным началом мира:

 

I.164.37–38 Не понимаю — кем я в самом деле являюсь.

Непостижимый, в пределах разума блуждаю.

Как только перворождённый-закона входит в меня —

Опять завожу эту речь.

 

Уходит и снова входит в меня, и остаётся присущим.

Бессмертный смертного порождает.

Они непрестанно движутся в разные стороны.

Люди замечают одного и не замечают другого.

 

Гимн, из которого Скрижаль выписал эти строчки, определённо выделялся из серой массы остальных песен древних ариев.  Эти строфы отличала богатая образность и заметный философский уклон.  Их автором являлся слепой певец по прозвищу Диргхатамас, что значит «погружённый в глубокий мрак».  Этот гимн был последним из двадцати пяти его песен, которые вошли в Ригведу.  Скрижаль заинтересовался ими и обнаружил, что автором выписанных им чуть раньше стихов с просьбой к Небу и Земле о славе, власти и о какой-то удивительной силе тоже был этот слепой риши.

 

256

*

Начав присматриваться к богам Ригведы, Скрижаль отметил явную закономерность: блёклости, безликости авторов священных гимнов соответствовала такая же аморфность небожителей, которых они восхваляли.

Число богов в гимнах ариев было несколько раз обозначено цифрой тридцать три.  Порой их количество определялось в Ригведе числом три тысячи триста тридцать девять, ни больше ни меньше.  Человек мог привлечь богов на свою сторону, воспользовавшись их пристрастием к соме и неравнодушием к лести.  Боги Ригведы не вездесущи: каждый пребывает в данную минуту лишь в определённой местности.  «I.7.10 Для вас мы призываем Индру отовсюду, от всех других племён, — он только наш, ничей другой он быть не может!» — восклицает песнопевец, уповая на избранность своего племени.  Но этот же риши в другом гимне, где выпрашивает у Индры обильных даров, обмолвился о всемирной значимости царя богов: «I.9.3 Опьяняйся, о повелитель всех людей, прекрасногубый, возрадуйся восхвалениями, присутствующий при этих возлияниях».

На фоне бесчисленных приземлённых поэтических излияний древних ариев стихи слепого певца Диргхатамаса выделялись не только суждением о высокой природе человека.  Столь же резко из хора славословий Ригведы выпадали высказывания Диргхатамаса о надмирной реальности:

 

I.164.5–6 Невы́давшийся разумом, незоркий духом,

Я спрашиваю про эти устроенные богами пространства. [...]

Незрячий — зрячих мудрецов об этом спрашиваю;

Несведущий, спрашиваю, чтобы ведать:

Что это за Одно, которое в образе нерождённого

Устроило и упрочило эти шесть пространств?

 

После того как Диргхатамас назвал это Одно нерождённым и непреходящим, он заключил: «I.164.42 Им живёт всё».  Вопреки противоречивым подсчётам жрецов, Диргхатамас утверждает, что в мире существует только одна высшая сила.  При этом ко множеству божественных имён он прибавил ещё одно, — имя известной своей красотой мифической птицы:

 

I.164.46 Индрой, Митрой, Варуной и Агни его называют,

А он — божественный прекраснокрылый Гарутмант.

Что есть Одно мудрецы называют по-разному...

 

Слепому певцу открылось нечто, чего никто из его зрячих современников-стихотворцев не прозрел.

 

257

*

В Десятой мандале Ригведы, куда вошли песни, появившиеся позднее всех других, Скрижаль увидел ещё один замечательный гимн.  Так же как последний из гимнов Диргхатамаса, он ярко выделялся из множества прочих блёклых строф Ригведы.  В этих стихах пульсировала жизнь.  Неизвестный автор размышляет в них о происхождении мира:

 

Х.129. 2–7 Не было смерти тогда и не было бессмертия.

Не было признака, разделявшего дни и ночи.

То Одно бездыханно дышало согласно своей природе.

И кроме него, не было ничего вообще. [...]

 

Он ли первопричина творения,

Создал ли Он всё или не создал, —

Кто надзирает за всем на высшем небе,

Истинно знает это, а может быть, и не знает.

 

Закончив чтение Ригведы, Скрижаль задумался над тем, в чём, собственно, заключалась характерная особенность ведийского культа.  Не встреть он в Ригведе тех немногих выписанных им глубокомысленных строк, он мог бы сказать, что религия древних ариев была основана на рыночных отношениях с богами: за свои песни и жертвенные обряды брахманы выторговывали у богов различные земные блага.  Но Скрижаль никак не мог ставить в один ряд те ведийские гимны, которые казались ему давно мёртвыми, вместе с живыми, взволновавшими его стихами.  Быть может именно из-за этих немногих песен, подумал он, индусы и стали чтить Ригведу как священное писание.

Скрижаль понял, что говорить о верованиях какого-то народа в целом и даже о вере некой группы людей можно только условно.  Так, в отношении древних арийских стихотворцев правильней было бы чётко разграничивать по крайней мере представления подавляющего большинства из них и взгляды этих двух философствующих поэтов: слепого риши Диргхатамаса, который к концу жизни внутренне прозрел, и неизвестного автора сто двадцать девятого гимна Десятой мандалы Ригведы.

 

258

*

После того как Скрижаль занёс резюме Бориса в отдел кадров своей компании, Бориса пригласили на интервью и затем предложили ему занять вакантную должность программиста.  Борис был очень рад.  Его откровенно выживали с прежнего места службы.  «Надо же‚ как получилось.  Я хотел помочь с работой тебе‚ а вместо этого ты нашёл работу мне, — сказал он Скрижалю и уверенно добавил: — Это Бог сделал так‚ что мы встретились... чтобы вызволить меня».

Мысль о том, что истинной, скрытой причиной его отъезда из России являлась необходимость помощи Борису в поисках работы, показалась Скрижалю интересной.  И всё же он очень сомневался‚ что Бог занимается такими вещами‚ как трудоустройство.

 

259

*

Скрижаль перечитал гимны слепого поэта Диргхатамаса ещё раз и надолго задумался.  Поразмыслив, он распространил свой вывод об условности однозначных суждений о вере не только любого сообщества людей, но даже одного человека.  Он ясно увидел, что миропонимание Диргхатамаса с годами существенно изменилось, как происходит со многими людьми.  В своих ранних стихах Диргхатамас, подобно другим брахманам, прославлял богов и хулил соплеменников за скупость подарков жрецам.  Его голос почти ничем не выделялся тогда из общего хора песнопений.  Однако в последнем из гимнов он предстаёт человеком, который коренным образом изменил свои убеждения.  Слепой риши говорит здесь о едином высшем начале мира, — об Отце, оберегающем всех и вся.  От прежнего дутого величия Диргхатамаса ко времени появления этих строк ничего не осталось: «I.164.21 Могучий хранитель мира, мудрый, вошёл в меня, недалёкого».

Сделав вывод о неоднозначном характере не только массовой, но даже личной веры, Скрижаль осознал, что он тем самым просто внутренне согласился с утверждением Будды о непрерывном изменении каждого смертного в течение жизни.  Вера — будь то вера в Бога или вера в господство денег — не есть нечто такое, что человек носит в душе от рождения до смерти не подвергая сомнению или пересмотру.

 

260

*

Задумавшись когда-то над тем, существует Бог или нет, Скрижаль решил для начала вникнуть в суть каждой из мировых религий и разобраться во взглядах самых известных религиозных натур.  Теперь он пришёл к довольно неожиданным выводам.

Он и прежде понимал, что вера человека, так же как любое убеждение, находится в непрерывном развитии и может претерпевать падения и взлёты.  Но Скрижаль только теперь вполне уяснил, что из этого, в частности, следует невозможность точной передачи своего, личного, отношения к миру кому-либо ещё.  Вера не поддаётся воспроизведению на опыте.  И тем более безнадёжным делом увидел он стремление народов сохранить — передавать от поколения к поколению — чьи-то личные религиозные взгляды, подобно тому как происходит это с точными научными знаниями или профессиональными навыками.

Вера человека, как стал думать Скрижаль, не есть нечто поддающееся рассмотрению извне.  Ведь чтобы судить о чьём-либо отношении к миру, необходимо находиться в этих отношениях: нужно быть или той сáмой личностью, чьи убеждения вызывают интерес, или же самим миром.  Даже будучи изложенной на бумаге, вера, которая некогда окрыляла какую-то возвышенную душу, застывает, а усвоенная другими людьми буквально, становится догмой.  Она, как бабочка в коллекции засушенных насекомых, возможно и даёт какое-то представление о трепетном полёте, но уже мертва.

Ход рассуждений Скрижаля указывал по меньшей мере на искажённость религиозных учений, основанием для которых послужила вера какого-то одного человека.

 

261

*

Проверяя свои выводы — пытаясь понять, не заблуждается ли он, — Скрижаль подумал, что все исторические события тоже ведь миновали и не подлежат воспроизведению на опыте, но тем не менее достоверность большинства из них не оспаривается.  Почему же чья-нибудь личная вера, спрашивал он себя, также не может стать общим достоянием?

Скрижаль посмотрел с этой точки зрения на историю как науку попристальней и понял, что всеобщее, довольно относительное, согласие людей во взглядах на прошлое прослеживается до тех пор, пока речь идёт о конкретных датах, сохранившихся документах и бесспорных фактах.  А рассказы очевидцев и обобщения комментаторов этих свидетельств зачастую оказываются довольно противоречивыми.  Поэтому история даёт в лучшем случае некую усреднённую оценку прошлого.  Эта оценка подправлена с учётом несовпадения личных пристрастий как самих летописцев, так и участников исторических событий.  Но даже если бы произошло чудо, подумал Скрижаль, и у человечества оказалась бы только одна и притом абсолютно объективная версия всего пережитого землянами, то и в этом случае количество разных восприятий такого безупречного с исторической точки зрения документа определялось бы немногим меньше числа людей, изучивших эту объективную летопись: каждый уяснил бы её по-своему.

Сравнив между собой максимально возможную степень постижения веры другого человека и максимальную степень познаваемости прошлого, Скрижаль только укрепился в своих выводах.  Даже с учётом неизбежного расхождения между действительной и писаной историей человечества, достоверность рассказов о событиях в мире внешнем, где всё же имеются очевидцы, несопоставимо выше достоверности мнений сторонних наблюдателей о переживаниях, которые некогда происходили во внутреннем мире любой живой души.

 

262

*

И всё-таки Скрижаль увидел просчёт в своих суждениях о личном, непередаваемом другим, характере веры.  Один из заданных себе вопросов — о существовании нравственных заповедей, которые являются неотъемлемой частью любой веры, — поставил его в тупик.  Ведь нормы духовной жизни вполне поддаются и формулировке, и посылу в качестве назиданий — как современникам, так и потомкам.  Подобно тому как мастер приобретает в течение жизни профессиональные навыки и делится ими с учениками, проницательный человек способен постичь закономерности, существующие в сфере духа, и поведать о них другим людям.  И такое заимствование чужого духовного опыта в самом деле происходит.

Скрижаль стал думать, что кое в чём он, наверное, заблуждается.  Теперь он допускал, что у личной веры есть некая составляющая, которая может быть без искажений понята другой душой.

 

263

*

Допущение Скрижаля о частичной открытости мировоззрения человека для других людей не поколебало его вывод о непередаваемости личной веры в целом.  А это означало, что в поисках одушевлённого начала мира ему вряд ли удастся положиться на чей-либо опыт.  Во всяком случае, он вынужден был согласиться с тем, что все его усилия понять мировосприятие любого человека — а значит и веру каждого из основателей известных религий — будут по большей части напрасными.

Скрижаль засомневался в том, имеет ли вообще смысл продолжать изучение религиозного опыта человечества.  Ограниченный предел достоверности исторических фактов и сходящая на нет степень познания индивидуальной веры могли дать ему в лучшем случае лишь смутное представление о сути отношений между кем-либо из живших на земле людей и высшими силами.  Даже если он пойдёт в этих исканиях до конца, то отражение действительности, которое он вынесет из книг — отражение, зачастую не вполне соответствующее истинному ходу событий и неминуемо, в той или иной степени, искажающее взгляды известных религиозных натур, — будет к тому же неизбежно искажено его субъективным восприятием прочитанного.

И всё же, мысленно положив на одну чашу весов свои сомнения, а на другую — надежду на прозрение, Скрижаль перестал колебаться.  Значительно весомей была его надежда на то, что в очертаниях картины мироздания, которая ему откроется, он всё-таки различит основополагающее разумное начало, а если не увидит ничего подобного, то по крайней мере поймёт, что все превращения космической материи определяет непреложная, чисто физическая закономерность, для которой явления духа, разума — лишь случайные, побочные результаты развития тел.

 

264

*

Скрижаль чувствовал, что его положение на службе должно вскоре измениться.  Задания, которые он получал как разработчик, постоянно усложнялись, и совмещать напряжённый умственный труд с обязанностями библиотекаря становилось всё тяжелее.  Главный же конфликт заключался в том, что у него было два начальника.  Один курировал его библиотечные дела, другой руководил выполнением его технических задач.  Хотя подавляющую часть своего служебного времени Скрижаль занимался работой, так или иначе связанной с программированием, высшим по должности из двух его начальников был Джим, кому он подчинялся как библиотекарь.  Иногда срочные задания, полученные от одного босса, накладывались по времени на столь же срочные распоряжения другого.  Оба начальника были недовольны такой ситуацией, и каждый из них намекал Скрижалю, что её надо менять.

 

265

*

Вывод о невозможности познать чьё-либо отношение к миру сильно пошатнул доверие Скрижаля к религиям, в основании которых лежала вера одного человека.  И всё же он решил не торопиться с обобщениями.  Индуизм был интересен ему как раз тем, что являлся иной, народной, религией.  В этом вероучении отразились взгляды не одной личности, а многих миллионов людей.  И Скрижаль вернулся в прошлое, в предысторию индуизма — в начало первого тысячелетия античной эры, где остановился в изучении ведийского культа.

Он узнал, что нравы древних ариев менялись по мере того, как происходило их сближение с коренными жителями Индии.  Жаркий тропический климат и благодатные природные условия, которые не требуют от человека напряжённого физического труда, также сделали своё дело: воинственные пришельцы стали со временем вполне мирными людьми.  Отношения между победителями и побеждёнными приняли достаточно устойчивые формы и наконец были жёстко зафиксированы в рамках кастовой системы.

Перемена образа жизни ариев повлекла за собой изменения в их верованиях.  Взаимопроникновение культур привело к тому, что ведийская религия несколько облагородила примитивные ритуальные обычаи туземцев, но при этом почти растворилась в грубом суеверии побеждённых ариями народов.  Древние боги завоевателей с течением веков частью потеряли своё былое значение, частью — исчезли вовсе.  Их вытеснили новые божества.  Среди новых богов стали особо выделяться Вишну, Шива и Брахма.  Так в конечном итоге родился формальный, лишённый духовного содержания культ, который получил название брахманизм или брахманская религия.

Брахманизм отличала строгая обрядность, сосредоточенная главным образом на ритуале жертвоприношений.  В народе упрочилась вера в силу заклинаний и колдовства.  Одним из главных действующих лиц религиозной жизни стал шаман, способный изгонять злых духов.  У индийцев постепенно выработались представления о переселении душ и о карме с её влиянием на характер будущих воплощений каждого человека.  По сравнению с ведическим периодом роль жреца, брахмана, в обществе ещё больше возросла.  В VI веке античной эры, когда появились буддизм и джайнизм, жрец уже выступал в качестве посредника между богами и людьми.  Однако не всех брахманов удовлетворяло соблюдение лишь внешней стороны культа.

 

266

*

Тихим протестом мыслящих индийцев против служения грубому массовому культу, как понимал Скрижаль, стало отшельничество, часто переходившее в свою крайность — аскетизм.  Это движение развилось в среде тех же брахманов.  Чуткие религиозные натуры искали путь к истине в одиночку, в уединении, в глубинах собственной души.  Отшельники задавались теми же вопросами, которые впервые прозвучали в стихах лучших поэтов Ригведы; они тоже размышляли о природе жизни на земле и о месте человека в мире.

В результате этой невидимой работы пытливых умов, начиная приблизительно с VIII века античной эры, стали появляться упанишады — небольшие по объёму произведения в прозе или в стихах.  В центре внимания упанишад находится, во-первых, Брахман — та высшая реальность, которую люди обычно называют Богом, и во-вторых, Атман — человеческое Я.  Авторы упанишад жили в разные века, но по сути утверждали одно: Атман — есть Брахман; всепроникающий и вездесущий Бог пребывает во всех существах.  «II.2.10 Подобно тому как воздух, войдя в мир, становится разным в зависимости от того, во что входит, хотя остаётся единым, так и Я внутри всех существ становится разным в зависимости от того, во что оно входит, и также пребывает вне», — поясняет автор «Катха-упанишады».  Брахман лишён всяких конкретных свойств, а потому не поддаётся определению.  Тот, кто уверяет, что понял его, — не знает его, а знает лишь тот, кто не в состоянии его постигнуть.  Человек, который видит присутствие Бога в каждом существе, уже не может испытывать ненависти к кому-либо, говорит автор «Иша-упанишады».  Того, кто осознал неуничтожимость своей — разделяемой с Богом — души, уже ничто не тревожит и не печалит.  Только такой человек по-настоящему счастлив.

Скрижаль не смог отыскать сборник упанишад, о чём очень сожалел.  Цитаты из них на русском языке, которые попали в его картотеку в разное время из разных литературных источников, хотя и давали представление о вершинах индийской мысли, но были довольно немногочисленны.  Он надеялся вернуться к упанишадам ещё раз, когда ему удастся найти их переводы.

 

267

*

Джим пригласил Скрижаля к себе в кабинет.  Он завёл разговор издалека: говорил о будущих проектах фирмы, отметил, что компания растёт, и если сейчас на библиотечные дела у Скрижаля уходит лишь несколько часов в день‚ то вскоре на них потребуется гораздо больше времени.  Джим сказал, что понимает, насколько тяжело совмещать обязанности библиотекаря с участием в проектах, и поэтому хочет решить проблему: Скрижаль может выбрать что-то одно.  Джим выжидающе посмотрел на него и предложил ему работать только библиотекарем, без выполнения других обязанностей.

Скрижаль предполагал, что обстоятельства на службе для него вскоре изменятся, но такого поворота событий ожидал меньше всего.  Он сразу же мысленно отверг это предложение, но попросил пару дней на обдумывание, чтобы выдержать паузу, нужную для такого ответа.  Джим собирался в командировку, и они договорились встретиться через неделю.

Отказ от должности библиотекаря означал продолжение той умственной работы за компьютером‚ которая требует большой сосредоточенности и от которой Скрижаль изрядно уставал.  Согласие же на предложение Джима, напротив, сулило ему за ту же зарплату почти безделье: несколько телефонных разговоров и личных контактов с сотрудниками в течение дня, выполнение мелких бумажных дел и немудрёных заданий от Джима.  И всё-таки Скрижалю намного легче было общаться с компьютером, чем с сослуживцами.  Его крайне тяготили те нелепые ситуации, в которые он постоянно попадал из-за своей безъязыкости и непонятливости при исполнении библиотечных обязанностей.  Больше всего его напрягали именно ежедневные вынужденные разговоры с незнакомыми людьми.

Ещё не так давно Скрижаль мечтал о карьере библиотекаря.  Но теперь, когда его желание сбылось, он хотел распрощаться с этой необременительной, казалось бы, должностью ради напряжённой, но молчаливой работы за компьютером.

 

268

*

В то время как духовные искания глубокомыслящих индийцев остались запечатлёнными в упанишадах, все метаморфозы, которые происходили с ведийской религией и брахманизмом, а также все суеверия неарийского населения Индостана вобрал в себя индийский эпос.

Эпические произведения Махабхарата и Рамаяна, как понял Скрижаль, оказались теми морями, куда веками втекали многочисленные реки и ручейки песенного творчества индийского народа.  Если Веды и священные тексты брахманов были доступны только высшим кастам, то эти поэмы стали священным преданием для всех слоёв общества.  Махабхарата — самое обширное из этих произведений — складывалась в течение более десяти столетий и свой окончательный вид приобрела приблизительно к V веку новой эры.  В Махабхарату вошли различные исторические и мифологические сюжеты.  Этот эпос стал для индийцев авторитетным источником знаний во всех областях: в истории, религии, философии, политике, праве.  Из шести миллионов стихов Махабхараты сохранилось около ста тысяч, но и они составляют восемнадцать книг.  Из них больше всего Скрижаля интересовала Бхагавадгита, которую сами индийцы считают величайшим произведением.  Однако ни Бхагавадгиты, ни других частей этого эпоса Скрижалю найти не удалось.  И он занёс Махабхарату, вслед за упанишадами, в список книг, которые нужно отыскать и прочесть.

 

269

*

Спустя неделю после разговора с Джимом Скрижаль опять сидел в том же кабинете, в том же кресле и пытался как можно дипломатичней — насколько позволял его бедный английский — объяснить начальнику причину своего решения.  Для компании, сказал Скрижаль, будет значительно выгодней‚ если он продолжит участвовать в разработке проектов‚ поскольку у него за плечами большой опыт в области программирования.  Он выразил сожаление, что такой выбор лишит его возможности работать под началом Джима.  Говоря всё это, Скрижаль не совсем лукавил: он действительно испытывал симпатию к Джиму.  И всё же его решение было продиктовано другим‚ более сильным желанием: он хотел, чтобы в течение дня его как можно меньше донимали разговорами.

 

270

*

Верования народов, которые населяли Индию от вторжения ариев до появления учения Будды, Скрижаль уже представлял, но он почти ничего не знал о современном ему индуизме.  И он проследил ход развития этой религии на протяжении последних двух тысяч лет, до конца ХХ века.

Скрижаль увидел, что начиная от времён зарождения буддизма и джайнизма религиозная жизнь в Индии постепенно принимала всё более доступные для народа формы.  Стали появляться многочисленные секты, которые вовлекали в свои ряды все слои общества, включая и самые низшие.  Зашоренные, но вполне определённые взгляды на мир, присущие древнему ведийскому культу, успели изрядно потерять свои очертания в развившем их брахманизме.  А в индуизме, который сформировался в первом тысячелетии новой эры, древние верования ариев растворились ещё больше.  Разные индуистские секты отличались и продолжают отличаться одна от другой учениями о количестве богов, об их старшинстве и выполняемых ролях.  Верования сторонников каждой из этих сект также разнятся между собой и зависят от культурного уровня людей.  С течением столетий представления индусов о высших мировых силах к тому же менялись: в общежитии богов рождались и возвеличивались новые божества, которые оттесняли на задний план прежних владык и старожилов пантеона.  Подобная перегруппировка сил в стане богов длится в Индии, как видел Скрижаль, уже на протяжении около четырёх тысяч лет.

Жрец по-прежнему выступает у индусов посредником между людьми и богами.  Однако свою роль главного действующего лица при жертвоприношениях служитель культа понемногу меняет на миссию гуру — наставника мирян в вопросах веры.  И если когда-то, в эпоху вед, брахман помышлял только о материальных благах, то с течением времени идеалом у жрецов и в народе стал считаться аскетический образ жизни и отрешение от всего земного.

Многие религиозные вожди, начиная с Будды и Вардхаманы, провозгласили возможность спасения для каждого человека из любого сословия.  Индийцам с давних пор были известны два пути к спасению: путь дел, который заключается в исполнении ритуалов и кастовых обязанностей, и путь познания, основанный на размышлении.  Индуизм расширил представления о праведной жизни и признал третий путь, ведущий к освобождению: путь полной преданности и любви к Богу.  Таким образом, люди с совершенно разным пониманием природы высших сил и надлежащих человеку действий по отношению к этим силам исповедуют вроде бы одну и ту же религию.

 

271

*

Ритуалы индийцев также из века в век менялись.  Фокус традиций сместился от обряда жертвоприношений к почитанию изображений богов.  Средоточием культа стали храмы.  Тем не менее наличие храма вовсе не обязательно для индусов: они совершают обряды у домашних алтарей и в священных местах.  Священными становятся скалы, вершины холмов, рощи, деревья, кучи камней — местá, где, как считается, побывало какое-то божество.  Подавляющая масса сельских жителей верит в духов и демонов — и в тех, которые выбирают себе дом, деревню, лес, поле, и в тех, которые участвуют во всех важных событиях жизни человека, от его рождения до смерти.  В народе широко распространены заговоры и колдовство, культы отдельных животных и растений.  Индусы считают священной корову, а во многих частях страны — и обезьяну; шиваиты почитают также и змей.  В Индии развит культ воды.  Священна не только река Ганг, но и многочисленные озёра и ручьи.  Вместе с тем, как видел Скрижаль, в чрезвычайно гибкой системе взглядов этой религии присутствует и другой, философский, уровень миропонимания.  Интеллектуально развитые натуры не разделяют примитивный культ своих соотечественников.  Они верят в единого Бога.

 

272

*

Поразмыслив над прочитанным об индуизме, Скрижаль сделал некоторые выводы.  Если под вероисповеданием понимать некую вполне определённую систему взглядов на взаимоотношения между высшими силами, окружающей человека действительностью и самим человеком, то индуизм к вероисповеданиям он не причислил бы, — хотя бы потому, что этой сáмой определённости он просто не увидел.  Убеждения авторов упанишад могли быть объединены с грубым идолопоклонством только по имени, но не по существу.  Если же за фундаментальные положения индуизма принять веру в действие закона кармы и в перевоплощение душ, тогда круг этого культа нужно расширить ещё больше включением в него и буддизма, и джайнизма.

Индуизм, как заключил Скрижаль, есть не более чем название разнообразных верований индийского народа.  И значит, говорить о сути этой религии можно лишь с той же долей условности, что и определять характер любой нации.  Так, за расхожими утверждениями типа «американцы меркантильны», «евреи набожны», «русские — пьяницы», «француженки сексуальны» стои́т в действительности всё то многообразие индивидуальных особенностей людей, о котором столь ревностно позаботилась природа.






____________________


Читать следующую главу


Вернуться на страницу с текстами книг «Скрижаль»


На главную страницу