Ростислав Дижур. «Скрижаль». Книга 1. Цари Израиля

___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

 

 

 

 

 

Цари Израиля. Эпоха царей Израиля начинается с середины ХI века античной эры, от времени правления Саула — первого еврейского царя. За ним царствовал Давид, а потом сын Давида, Соломон. При царе Соломоне еврейская держава достигла вершины своего могущества. После его смерти страна разделилась на два царства, Иудейское и Израильское. Эти государства не раз воевали между собой и затем были покорены внешними захватчиками.

О событиях, происшедших в эпоху царей, рассказывается в Книгах Самуила, в Книгах Царств и в Книгах Летописей. Эти книги входят в библейский канон как евреев, так и христиан, только называются в этих канонах по-разному.

 

361

*

Пророк Самуил, последний из судей Израильских, решил уступить настоятельному требованию соотечественников, которые желали иметь над собой царя, как было это у других народов.  В своём выборе он не руководствовался ни степенью знатности будущего царя, ни мерой богатства.

За помощью к пророку Самуилу обращались многие.  Пришёл к нему за советом и юноша по имени Саул, который отчаялся найти ослиц, пропавших из дома его отца.  Юноша был чрезвычайно красив и очень высок ростом.  Он понравился пророку или, как сказано в Первой книге Самуила — в Первой книге Царств по её названию в православном каноне, — Господь указал Самуилу на Саула как на будущего царя.  Пророк накормил юношу обедом, беседовал с ним до ночи и уложил спать, а утром сообщил ему о том, что Бог избрал его царём Израиля.

Согласно библейскому рассказу, Саул был скромен от природы.  Сказанные ему пророком слова он держал в тайне от своих родных.  А когда Самуил собрал народ, чтобы объявить, кто будет царём, Саул скрылся и его никак не могли найти.

Пребывание у власти круто изменило характер этого застенчивого юноши.  Спустя годы, когда Саул решил избавиться от претендента на престол, каким видел он Давида, первый царь иудеев действовал уже свирепо и беспощадно.

 

362

*

За годы своего царствования Саул одержал много военных побед над племенами, которые окружали израильтян.  Но несмотря на воинственность и жестокосердие первого еврейского царя, он, как следовало из Первой книги Самуила, вышел из милости Божьей за то, что оказался недостаточно жесток.

Однажды, после целого ряда победных войн иудеев, пророк Самуил пересказал царю Саулу то, что открылось ему свыше, — Бог якобы призвал Саула истребить народ амаликитян:

 

15.2–3 Так говорит Господь Саваоф: «Вспомнил Я о том, что сделал Амалик Израилю — как преградил ему путь, когда он вышел из Египта; теперь иди и порази Амалика и истреби всё, что у него; и не щади их, но предай смерти и мужчину, и женщину, и ребёнка, и грудного младенца, и вола, и овцу, и верблюда, и осла».

 

Если бы эти слова в самом деле принадлежали Всевышнему, то сказанное должно было означать, что Господь, с одной стороны, забывчив, а с другой — злопамятен и чрезвычайно жесток.  Ведь Бог приказал истребить всех амаликитян — истребить поголовно — за то, что их предки, которые жили двумя столетиями ранее, воевали с евреями, направлявшимися из Египта в обетованную землю.

Царь Саул прежде в точности следовал указаниям пророка, но на этот раз исполнил повеление Самуила не до конца, — он оставил в живых царя амаликитян и воспользовался захваченной добычей:

 

15.7–9 И поразил Саул амаликитян от Хавилы до окрестностей Сура, что пред Египтом; и Агага, царя амаликитян, захватил живым, а весь народ истребил мечом. Но Саул и народ пощадили Агага, и лучших овец, и волов, и откормленный скот, и ягнят, и всё добро, и не истребили их, а всё, что было скверным и негодным, истребили.

 

Бог, с которым общался пророк Самуил, не простил Саулу жалости к Агагу, царю амаликитян: «15.10–11 И было слово Господа к Самуилу: “Я сожалею, что поставил Саула царём, потому что он отвернулся от Меня и не выполнил моих повелений”».

Саул раскаялся, признал за собой этот грех, и убил-таки царя Агага, убил собственными руками, и всё же вины своей тем самым не искупил.  Господь указал пророку Самуилу на другого человека, которому надлежало править Израилем.  Его звали Давид.

 

363

*

Скрижаль знал, что Давид считается величайшим из еврейских царей.  И читая библейские главы о любимце израильского народа, он был особенно внимателен.

Когда на страницах Библии впервые заходит речь о Давиде, этот будущий царь Израиля предстаёт красивым белокурым юношей, пасущим овец.  Он искусно играет на гуслях и слывёт храбрым человеком.  Давид попадает на службу к царю Саулу в качестве музыканта, а вскоре становится и его оруженосцем.  Выигранное Давидом единоборство с Голиафом принесло евреям победу над филистимлянами.  Эта победа прославила Давида настолько, что царь Саул до самой своей смерти искал возможность убить некогда полюбившегося ему гусляра.  Давид бежал от преследований.  Несколько раз он даже имел возможность умертвить царя Саула, но не сделал этого из-за нежелания преступать закон и, как следовало из текста, просто из присущего ему благородства.

Отражая привлекательные черты царя Давида, библейская летопись не идеализировала эту историческую личность.  После воцарения над всем Израилем Давид жестоко расправился с моавитянами, хотя в прошлом, в пору гонений на него, привёл к моавитскому царю своих родителей с просьбой дать им на время убежище.  Царь Моава принял тогда его отца и мать, и они жили в Моаве, пока Давид скрывался от Саула.  О причине расправы Давида над моавитянами в Библии не сказано.  Возможно, это была просто одна из захватнических войн агрессивного еврейского царя.

Необычайно жестоко воевал царь Давид и против аммонитян.  О том, какую резню он устроил в их столице, в Равве, свидетельствует Вторая книга Самуила — Вторая книга Царств в православном каноне: «12.30–31 ...И добычи из города вынес очень много.  А народ, бывший в нём, он вывел и положил их под пилы, и под железные молоты, под железные топоры, и бросил их в обжигательные печи.  Так он поступил со всеми городами аммонитян».

Наибольшим грехом, который авторы библейских текстов вменяли Давиду, и наибольшим сотворённым злом перед Богом, как представляли они, было его влечение к Вирсавии.  То, что понравившаяся ему женщина оказалась замужней, не остановило Давида: её привели к царю — и он насладился запретным плодом.  От законного же супруга Вирсавии Давид избавился, подстроив ему гибель на поле боя.

 

364

*

Интересной для понимания религиозных чувств Давида и любопытной для характеристики самогó Всевышнего времён первых еврейских царей показалась Скрижалю история о перенесении ковчега завета на Сион.

После того как Давид отвоевал у иевусеев Иерусалим, он сделал его столицей своего царства и решил, что место святилищу — именно здесь.  Ковчег завета, который находился в одном из соседних городов, поставлен был на новую колесницу, и участники этой многотысячной процессии с ликованием тронулись в путь.  Но по рассказу той же Второй книги Самуила, это радостное шествие закончилось трагически:

 

6.5–7 А Давид и все потомки Израиля играли пред Господом на разных музыкальных инструментах из кипарисового дерева, и на кифарах, и на псалтирях, и на тимпанах, и на систрах, и на кимвалах. И когда дошли до гумна Нахонова, Оза простёр свою руку к Божьему ковчегу и взялся за него, потому что волы наклонили его. И Господь разгневался на Озу, и поразил его Бог там же за дерзость, и умер он там у Божьего ковчега.

 

Увидев, чем чревата близость этой грозной святыни, Давид решил, что лучше держаться от неё подальше, и передумал везти ковчег на Сион, в свою резиденцию.  Он поместил этот священный ларец в доме некоего Аведдара, и только три месяца спустя, когда царю донесли о благоденствии в Аведдаровом доме, Давид торжественно, с песнями и танцами, но в то же время с великой осторожностью и заискиванием перед Всевышним, предпринял то, что намеревался сделать: перенёс ковчег завета в Иерусалим.

 

365

*

Оза, движимый самым благим намерением — поддержать падающий с колесницы ковчег, не был первым, кто поплатился жизнью за попытку прикоснуться к святыне.  Ещё до эпохи царей Бог жестоко расправился с любопытными иудеями города Вефсамиса.  Во всяком случае, о том повествует Первая книга Самуила: «6.19 ...И поразил Он жителей Бет-Шемеша за то, что они заглядывали в ковчег Господа, и убил из народа пятьдесят тысяч семьдесят человек».

Перед тем как священный ковчег попал в руки наказанных за любопытство жителей Вефсамиса, он находился у филистимлян, которые захватили его во время сражения с иудеями.  Филистимляне поместили ковчег в храме своего бога Дагона, но на следующее же утро нашли своего кумира павшим лицом вниз перед святыней иудеев.  Филистимляне водрузили статую Дагона на прежнее место, но на этот раз случился полнейший конфуз: поутру статуя лежала перед ковчегом завета обезглавленной и с отрубленными руками.

 

366

*

Скрижаль ясно видел, что бог Израиля времён Давида — всё тот же племенной бог, который опекал евреев в эпоху судей.  С одной стороны — он жестокий и беспощадный, а с другой — это некий дух, умещающийся в довольно ограниченном пространстве, в шатре.

После перенесения ковчега завета в Иерусалим Давид собирался построить здесь храм, куда хотел поставить ковчег.  Но Бог Израиля устами пророка Нафана сообщил еврейскому царю о том, что мéста своего пребывания — «в шатре и в скинии» — он при жизни Давида не покинет.  В библейской летописи это звучит так, что Давид не достоин высокой чести устроителя храма.  Тем не менее в дальнейших рассказах о его потомках, которые наследовали престол Израиля, их правление сравнивается с царствованием Давида как наилучшего из царей.  Единственное, что при этом ставится Давиду в укор, — его связь с Вирсавией и расправа над её законным мужем.

 

367

*

В суждениях о том, кому предстояло быть устроителем храма, а кому нет, Скрижаль видел попытку повествователя логически, задним числом, объяснить уже происшедшие события.  И всё же летописец не умолчал о том, что царь Соломон, который удостоился чести построить храм Всевышнему, являлся сыном многожёнца Давида именно от греховной связи с Вирсавией.  По всей вероятности, это было общеизвестно.

Факты можно приукрасить или пристрастно истолковать — это всегда, вольно или невольно, делалось.  Но изменить ход исторических событий так, чтобы они выглядели более логичными или более благопристойными, нельзя.  Как заметил когда-то древний греческий трагик Агафон, даже Бог не может сделать случившееся неслучившимся.

 

368

*

Когда Скрижаль узнал, что живущие над ним соседи выезжают из своей квартиры, он облегчённо вздохнул: значит, уезжала и девочка, которая почти каждый день подолгу мучила пианино.  В эту квартиру на пятом этаже вскоре вселились новые жильцы: худощавый грузин с чёрными как смоль волосами и его белокурая, всегда с сигаретой в зубах, супруга.  С появлением этой пары в дом стали захаживать крайне подозрительные личности: и мужчины — главным образом грузины, и женщины явно фривольного поведения.  А на лестничных пролётах и площадках теперь то и дело попадались под ноги использованные шприцы.

Время от времени в квартире Скрижаля раздавался звонок в дверь, иногда — и ночью: звонили ошибавшиеся дверью.  Лифта в доме не было, и клиентам, которые торопились на свидание с партнёром или с иглой, недоставало, видимо, терпения дойти до пятого этажа.  Скрижаль стал уже думать, не повесить ли на своей двери табличку с надписью: «Бордель — этажом выше».

 

369

*

С первого июня Центральная библиотека в очередной раз изменила график работы — стала закрываться ещё на час раньше.  Когда-то здесь обслуживали читателей до десяти часов вечера.  И только благодаря этому Скрижаль сумел заняться самообразованием: после службы у него оставалось четыре часа, которые он мог провести за книгами.

Встретив на лестнице заместителя директора библиотеки, молодую тучную даму, Скрижаль поинтересовался у неё, с чем связано изменение в работе читального зала.  Ничего нового он в ответ не услышал.  У библиотеки просто не хватало денег.  Сокращением времени обслуживания читателей ещё на один вечерний час администрация пыталась сэкономить на плате за свет и таким образом немного залатать дыру в бюджете.  На сетования Скрижаля, что общество и без того деградирует и что люди после работы уже не пойдут в библиотеку, дама отреагировала весьма оптимистично.  «Эта мера временная, — твёрдо заявила она. — С первого сентября читальный зал будет опять открыт до восьми вечера».  Скрижалю очень хотелось в это верить, однако он грустно заметил, что изменения вокруг давно происходят только в худшую сторону.

Хотя Скрижаль усомнился в обещании администраторши, он в течение всего лета не терял надежду оказаться неправым.  Но ни первого сентября, ни первого октября чуда не произошло: библиотека по-прежнему закрывалась в семь вечера, а точнее, без двадцати минут семь: звучал звонок — и следовала просьба к читателям сдавать книги.  Та же тучная дама при встрече со Скрижалем делала вид, что не замечает его.  Он понимал безнадёжность продолжения их летнего разговора и больше не приставал к ней с вопросами, чтобы не докучать человеку понапрасну.

 

370

*

Скрижаль получил приглашение приехать вместе со своей супругой в американское посольство в Москву — на собеседование.  Это приглашение означало, что американские иммиграционные службы в принципе не возражают против переезда Скрижаля со своей семьёй в США.  Отказ с их стороны мог теперь последовать разве только в случае, если при собеседовании выяснится, что Скрижаль способен каким-то образом усложнить криминогенную ситуацию на Американском континенте или если врачи на медицинской комиссии установят, что кто-то из членов его семьи болен, к примеру, туберкулёзом.

По существу же, в посольстве должен был решиться вопрос, с каким статусом семья Скрижаля приедет в США: в качестве беженцев или же в качестве эмигрантов, переселяющихся по каким-то личным соображениям.  Причисление к беженцам означало, что семья может рассчитывать на некоторую материальную помощь в течение первых месяцев обустройства.  В случае же въезда в США с любым другим статусом, эмигрантам с первых шагов на американской земле предстояло полагаться только на собственные силы.

 

371

*

Франц Иосиф I. — Австрийский император и венгерский король.

В 1850 году Франц Иосиф во время военного смотра обратил внимание на фельдфебеля, грудь которого украшали многие ордена. Император спросил командира полка, за какие заслуги получены эти награды. Когда Франц Иосиф узнал о подвигах героя, он изумился: «Почему же фельдфебель не произведён в офицеры?». «Его зовут... — командир смутился. — Его зовут Абрам Шварц, он еврей». «В австрийской армии нет евреев, есть лишь солдаты, — заметил император. — Заслуженные же солдаты становятся офицерами».

Франц Иосиф подозвал к себе Абрама Шварца и приказал фельдмаршалу Радецкому вручить фельдфебелю офицерскую шпагу.

 

372

*

Морозным зимним утром, задолго до указанного в приглашении часа Скрижаль и его жена стояли в длинной очереди в американское посольство на одной из самых оживлённых московских магистралей.  Когда они попали наконец в здание посольства, им пришлось простоять ещё несколько раз в очередях, сначала — за бланками, а после — к чиновнику, чтобы сдать заполненные анкеты.  Затем они поднялись несколькими этажами выше и оказались в самой главной очереди.

Приём граждан бывшего Советского Союза вели здесь в отдельных кабинетах пять представителей американской иммиграционной службы.  Люди, которые уже прошли интервью, выходили из тех комнат очень взволнованными.  Одни из них охотно рассказывали, о чём и как с ними беседовали, другие же появлялись в слезах или в растерянных чувствах и на обращённые к ним вопросы не отзывались.

После двухчасового ожидания, все в очереди — и сидевшие в креслах, и стоявшие вдоль стен — уже знали, в каком кабинете кто принимает и о чём спрашивает, добродушный ли он человек или не очень.  Самой страшной, по общему заключению, была самая дальняя дверь, в конце коридора.  Многие выходившие из той двери безнадёжно махали руками, хотя результаты рассмотрения дел всем предстояло узнать лишь в конце дня, в пять часов вечера.

В динамике прозвучала его фамилия, и далее Скрижаль услышал номер именно того, самого дальнего кабинета.

Помещение для собеседования оказалось разделённым стеной на две части: на небольшую приёмную, где кроме стульев, ничего не было, и рабочую комнату служащего посольства, которая просматривалась через окно.  По ту сторону стены, за стеклом, сидел сухощавый молодой мужчина в очках.  Он очень неплохо говорил по-русски, но без каких-либо эмоций.  И держался он крайне холодно.  Переговоры вёл Скрижаль, — ещё накануне он попросил супругу не вступать в беседу, если к ней не обратятся.

Отвечая на вопрос о побудительных мотивах эмиграции, Скрижаль сказал о своей тревоге за сына и жену — о страхе, связанном с усилением антисемитского движения в стране.  Чиновнику нужны были факты.  Он потребовал привести примеры, которые подтверждали существующую для семьи опасность.  Скрижаль рассказал о прошедшем в Туле, разрешённом властями, антиеврейском митинге, а также о телефонном звонке в филармонию с угрозой расправиться с еврейскими артистами.  Молодой американец поджал губы и лишь покачал головой.  Услышанное не показалось ему убедительным.

— Эта угроза была не вам.  Вот вам лично звонили? — спросил он.

— Нет, — ответил Скрижаль.

— Я никакой опасности лично для вас не вижу, — произнёс сидевший за стеклом чиновник.

Скрижаль молчал.  Он гадал, почему американец не выбрит: поленился, или решил отпускать бороду, или же двухдневная щетина была теперь в моде.

После довольно длительной паузы молодой человек спросил, может ли Скрижаль вспомнить какие-либо случаи дискриминации по отношению к нему как еврею во время учёбы или же нечто подобное со стороны его сослуживцев или начальства.

— Нет, — ответил Скрижаль.

— Может быть, при приёме на работу?

Ещё пару минут назад этот небритый парень отклонял все аргументы.  Теперь он как будто сам подсказывал желательные для него ответы.  Скрижаль хотел вновь сказать «нет», но вспомнил, как после окончания института ему в самом деле отказали в приёме на работу.  И у него не было сомнений в истинной причине отказа.

 

373

*

Они, трое друзей, заканчивали пятый, последний курс факультета кибернетики.  Незадолго до защиты диплома они узнали, что одному из научных центров их институтского городка нужны молодые специалисты как раз их выпуска.  Здание, куда требовались лишь умные головы, студенты и преподаватели называли Первым корпусом.  По слухам, там занимались секретными разработками.  Но не секреты влекли их, двадцатидвухлетних парней, а то, что им, во-первых, сулили там сумасшедшие деньги: не 110 рублей в месяц и даже не 120, как случалось иногда с круглыми отличниками, а 145 рублей, что по их понятиям составляло сумму просто фантастическую.  Во-вторых же, для них, сдружившихся, появилась замечательная возможность не разлучаться после учёбы, а трудиться вместе.  Лучшего просто нельзя было придумать.  И они захотели остаться работать в институте.

Всех троих пригласили на собеседование в окутанное тайной здание.  Внутрь, правда, не провели.  В холл спустился солидный мужчина и пообщался с ними.  Было видно, что разговором он остался доволен.  Прощаясь, он попросил их подойти в канцелярию и заполнить анкеты; по его словам, это являлось лишь необходимой формальностью.

Через месяц, уже перед самой защитой диплома, обоим друзьям Скрижаля позвонили из того секретного корпуса и сообщили, что их с нетерпением ждут, — они могут выходить на работу, как только освободятся от своих учебных дел.  Скрижаль никакого ответа не дождался.  Чтобы не оставаться в неведении, он решил позвонить начальнику, который беседовал с ними.  После небольшой заминки начальник сказал, что на вакантное место уже взяли другого человека.  Почему — не объяснил, а допытываться Скрижаль не стал.

Когда друзья узнали про полученный им отказ, они не захотели принять приглашение Первого корпуса.  Скрижаль пытался их убедить, что это не тот случай, когда нужно держаться, как дети, один за другого, — несерьёзно, мол.  Но его уговоры не подействовали на друзей.  Они не изменили своего решения.

 

374

*

Скрижаль рассказал сидевшему за стеклом американцу о той своей попытке устройства на работу и добавил, что не сомневается: причиной отказа была его национальность, которую он указал в анкете.  На вопрос, кто по национальности были его друзья, Скрижаль ответил: «Русские».

— У вас есть какие-нибудь доказательства, что вас не взяли из-за того, что вы еврей? — спросил небритый молодой человек.

— Нет, — ответил Скрижаль.

Было похоже, что этот служащий посольства — самый грозный, как рассказывали о нём люди из очереди, — свой план по отказникам на сегодня выполнил.  Оставаясь бесстрастным, он продолжал допытываться о случаях дискриминации из жизни Скрижаля и словно подсказывал нужные ему ответы.

— Хорошо, — сказал он. — А там, где вы работали...  Случалось такое, что кого-то посылали на учёбу, а вас — нет?

— Да нет же, наоборот, — честно признался Скрижаль. — Первым посылали меня, а потом уже я учил других.

Человека за стеклом почему-то интересовали факты десятилетней давности и ещё более ранние события из жизни Скрижаля, а совсем не то, что беспокоило Скрижаля сегодня.

После ряда других, чисто формальных, вопросов собеседование было закончено.  Попрощался американец так же сухо, как держался на протяжении всего разговора.

 

375

*

Ровно в пять часов вечера, уже при свете фонарей, из здания посольства вышел человек со списком в руках, и его тут же окружила толпа.  Многие из дожидавшихся этого момента, казалось, очень давно знали друг друга, хотя впервые встретились в очередях только утром.

Периодически смахивая снег, падающий на страницы, работник посольства громко зачитывал список, — называл количество членов очередной семьи и статус, с которым семейство могло въехать в США.  Следом за фамилией Скрижаля он произнес: «Три человека.  Статус беженцев».

 

376

*

Скрижаль понимал, что он с женой и сыном не были, конечно, беженцами в буквальном смысле этого слова.  Откровенно, положа руку на сердце, он не смог бы утверждать, что единственной причиной, которая заставила его обратиться в посольство с просьбой о переезде в США, явилось стремление спасти своих близких и уберечься самому от грозящей им всем опасности.  Среди побудительных мотивов, которые склонили его к решению эмигрировать из России, — и он это хорошо осознавал — присутствовало и желание просто лучшей, более достойной жизни, в первую очередь для своего ребёнка.

Только с натяжкой можно было причислить к беженцам и большинство из тех тысяч и тысяч российских граждан, которые обращались в иностранные посольства с просьбой принять их на жительство.  Они также искали, осознанно или нет, не только защиты от произвола, но и возможности более цивилизованного существования по сравнению с тем, что сулила им жизнь на руинах Советского государства.

Беженцами были или могли бы стать те евреи, которые жили в странах Европы и на территории Советского Союза накануне или во время Второй мировой войны.  Это они, миллионы потомков Израиля, оказались на оккупированных фашистами землях.  Это они попали в огромную ловушку, откуда их партиями выводили на казнь.  Это они были обречены на уничтожение, и для них бегство являлось единственным шансом выжить.  Однако мировые державы не захотели спасти их, — не приняли на свою территорию приговорённых к смерти людей.

Теперь, полвека спустя, американское правительство помогало евреям, которые находились в значительно менее опасных условиях.  В этих, безусловно благородных, действиях Скрижаль усматривал желание американских властей как-то искупить вину правительства Рузвельта перед человечеством, перед расстрелянными и уничтоженными в концлагерях людьми, — вину перед каждым из миллионов погибших, кому в то жестокое время отказали в защите.

Принимая статус беженца, Скрижаль понимал, что получает спасательный круг, который полвека назад не бросили одному из тех, кто были обречены на смерть и долго, отчаянно взывали о помощи.






____________________


Читать следующую главу


Вернуться на страницу с текстами книг «Скрижаль»


На главную страницу