Ростислав Дижур. «Скрижаль». Книга 1. Изгнание евреев из Испании
___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Изгнание евреев из Испании. Испания явилась страной, которая в
течение нескольких столетий была средоточием духовной и культурной жизни
еврейского народа. Поголовно изгнанные из Испании в 1492 году, евреи разбрелись
по всем сторонам света: расселились по Европейскому континенту, переплыли на
открытый Колумбом новый материк, осели в африканских странах.
*
Первые достоверные сведения о жизни евреев
в Испании, которые нашёл Скрижаль, относились к началу христианского
летосчисления. Приверженцы Моисеева
закона пользовались в этой римской провинции равными правами с местными
христианами и язычниками.
В V веке, с приходом в Испанию вестготов,
началось постепенное умаление прав евреев.
В 506 году в сборнике законов, изданном при короле Аларихе II, уже
прозвучали разного рода ограничения для них, а после принятия очередным королём
Реккаредом католичества в 586 году, для еврейского населения Испании наступил
период гонений и насильственных смертей за веру. С этого времени открытое исповедание евреями
своей религии действовало на вестготских королей, словно красная тряпка на
быка.
Король Сизебут, который правил здесь с 612
года, поставил евреев перед выбором: креститься или покинуть Испанию. Одни приняли новую веру, другие выселились во
Францию и в страны северной Африки.
Следующий король, Свинтила, не преследовал иноверцев. Крещёные иудеи смогли вернуться к вере
предков, а уехавшие из вестготского королевства стали возвращаться обратно.
В 638 году к власти пришёл Хинтила. Он не желал терпеть нехристиан в своих
землях. Шестой церковный собор, который
состоялся в Толедо, исполнил волю короля и постановил запретить жительство в
государстве всем тем, кто не придерживаются католического исповедания. История опять повторилась: одни евреи
покинули страну, другие — в надежде на лучшие времена — приняли крещение и
подписали так называемый акт согласия: обязательство соблюдать все требования
католической веры.
Хиндасвинт, избранный вестготами королём
в 642 году, разрешил евреям вернуться в Испанию. Те иудеи, которые оставались в стране и
крестились не по своей воле, могли теперь не таясь следовать закону
Моисея. Но период относительной
веротерпимости был недолог. Когда корону
получил сын Хиндасвинта, Рецесвинт, он набросился на раздражавших его потомков
Израиля с остервенением разъярённого быка.
В 653 году на Восьмом церковном соборе в Толедо он выступил перед
прелатами и светскими вельможами с гневной речью. В ней Рецесвинт назвал своё государство
охваченным заразной чумой еврейства. Он
убеждал собрание принять против евреев самые суровые меры. Однако постановления собора оказались
несколько гуманнее требований короля.
Иудеям разрешили остаться в Испании.
Тем не менее им запрещалось праздновать субботу и все еврейские
праздники, а также делать обрезание.
Крещёные евреи, которые продолжали соблюдать обычаи своего народа,
вынуждены были подписать всё тот же акт согласия: пообещали забыть иудейские
традиции и придерживаться обрядов новой веры.
Нарушителям этих обязательств грозило сожжение на костре или побитие
камнями. Таким новообращённым католикам
была сделана единственная уступка: они получили разрешение не есть свинину.
*
С приходом в 680 году на испанский престол
византийца Эрвига все предыдущие суровые для испанских евреев времена стали им,
видимо, представляться довольно спокойными. Новый король выступил на Двенадцатом толедском
соборе с речью, исполненной ненависти к иудеям.
Эрвига возмущало то, что они упрямо держались своей веры. Собор
выслушал короля и принял его предложения.
В результате прежние наказания для тех новохристиан, которые не порвали с обычаями иудеев, были усугублены ещё одной
карой: за совершение обряда обрезания над мальчиком, матери этого ребёнка
грозило теперь отрезание носа.
Относительно же иудеев собор постановил, что еврей, который в течение
одного года не примет со своим семейством христианскую веру, лишается
имущества, подвергается ста ударам плетью, сдиранию кожи с головы — в знак
вечного позора, — а затем изгоняется из страны.
Если бы эти драконовские меры выполнялись,
то очень скоро приверженцев Моисеева закона в Испании не осталось бы вовсе, но
Эрвиг имел немало противников среди дворян, которые брали гонимых евреев под
свою защиту. Так запрещённая иудейская
вера перешла от отцов к следующему поколению и стала раздражать очередного
вестготского короля.
*
Сын Эрвига — Эгика — находился у власти
с 687 по 701 год. К решению еврейского
вопроса, который столь волновал
здешних монархов, он подошёл с другой, материальной, стороны. Чтобы сломить упрямство иудеев и покончить с
двуличием тех потомков Израиля, которые крестились, но продолжали исповедовать
веру предков, он задумал отнять у них имущество и лишить их средств к
существованию. Король запретил всем
иудеям и всем иудействующим поддерживать какие-либо торговые связи и с местными
христианами, и с жителями Африки. Евреи
теряли также право иметь свои дома и владеть землёй: всё недвижимое имущество
они должны были продать казне. От столь
крутых репрессивных мер освобождались только соблюдающие все правила
христианской веры. В 693 году очередной
церковный собор подтвердил эти законоположения, после чего они стали
проводиться в жизнь.
Лишённые собственности и заработка, евреи
тем не менее не думали порывать
с верой отцов. Они принялись готовить
восстание, но заговор был раскрыт. Эгика
специально по этому поводу созвал собор, который одобрил его декрет. В постановлении короля говорилось, что евреи
не только не прекратили исполнять свои обряды, но и дерзко посягнули на
верховную власть в государстве. В
наказание все они были объявлены рабами, поступающими в распоряжение христианских жителей страны. Декрет короля запрещал отпускать их на
волю. А детей рабов-иудеев, достигших
семилетнего возраста, надлежало отдавать на воспитание христианам.
Таким образом, евреи в Испании должны были
в самом скором времени исчезнуть. Однако
этого не случилось, потому что перестало существовать само вестготское
государство. Виной тому послужили
раздоры между королём и вельможами. Эти
распри происходили на фоне углубляющегося экономического упадка. Не последнюю роль в гибели королевства
сыграло и пресечение деловой активности евреев, обращённых в рабов, а также
прекращение поступлений подати от них.
Государство вестготов, как понимал Скрижаль, само выбило одну из тех
опор, на которых держалось.
Поскольку терять евреям было уже нечего,
они в надежде на лучшие времена оказали помощь надвигавшимся на страну арабам. И
в 711 году вестготское государство рухнуло под напором людской волны,
которая хлынула на европейский
материк из Африки. Вождь арабов Тарик в
решающем сражении одержал победу. В этом
бою погиб один из последних королей вестготов Родерих.
Так после безуспешных попыток растоптать
раздражающих его чужаков разъярённый бык пал замертво.
*
День выдался очень жаркий. Скрижаль хотел пить. Отстояв на улице очередь за газированной
водой, он отсутствующе, в глубокой задумчивости дал продавщице деньги, взял
сдачу, сказал: «Спасибо» — и пошёл.
Очнулся он от брошенного ему вдогонку оклика: «А воду?!».
*
После завоевания Испании
арабами в 711 году евреи поднялись с колен.
На той же земле, где их обратили в рабов, они опять могли
беспрепятственно исповедовать свою религию и искать пути к благосостоянию. Единственной несколько унижавшей их обязанностью являлась
уплата особой поголовной подати.
Подобный налог платили и покорённые христиане. И всё же взимание этого денежного сбора,
свидетельствующего о неравноправии подданных, должно было казаться евреям сущим
пустяком в сравнении с теми несчастьями, которые они пережили при вестготах.
В течение двух последующих столетий,
несмотря на частые войны арабов — то с соседними христианскими князьями, то с
единоверцами, — евреев на испанской земле, похоже, не преследовали. Как для них, так и для арабов это было время
развития наук, литературы и искусства.
Здесь, в халифате Омейядов, сошлись, обогащая друг друга, культуры
Востока и Запада, тут жили бок о бок народы трёх мировых религий. В X веке, с прекращением на Пиренейском
полуострове войн, материальный достаток всех слоёв местного населения
существенно вырос, а развитие культурной жизни в Кордовском халифате достигло
своего расцвета.
В последующих войнах между этим арабским
государством и соседними христианскими княжествами халифы стали обращаться за
помощью к берберам, — африканским племенам, которые исповедовали ислам. Приход
на Пиренейский полуостров этих воинственных племён начался с XI века.
Появление берберов повлекло за собой раздробление халифата на ряд мелких
арабских и берберских государств, а затем обернулось полным господством сынов
Африки на территории ещё недавно цветущей страны. Ни о какой веротерпимости теперь не могло
быть и речи. А после 1147 года — с
появлением на испанской земле Абд аль-Мумина, вождя берберского племени
альмохадов, — евреи вновь стали подвергаться гонениям.
Когда Абд аль-Мумин завоевал
всю южную часть Пиренейского полуострова, он решил очистить покорённую землю от
иудеев. Приверженцы Моисеева закона,
которые не перешли в ислам и не выселились
из страны, подлежали смертной казни.
Еврейские общины были разгромлены, талмудические академии — закрыты,
синагоги — разрушены. Евреи, в
большинстве, ушли на север полуострова, в христианские княжества. Если четырьмя веками ранее сыны Израиля,
порабощённые вестготами-католиками, оказали содействие вторгшимся в Испанию
арабам, то теперь, гонимые маврами, они помогали уже потомкам побеждённых
вестготов в их борьбе с мусульманами.
Уйдя от преследований
завоевателей, которые нагрянули
из Африки, евреи вскоре вновь почувствовали силу религиозного фанатизма
христиан. В Кастилию направлялись
крестоносцы. Преисполненные рвением
помочь братьям по вере одолеть мусульман, они в 1178 году прибыли в Толедо, в столицу
Кастилии. Свою священную войну пришлые
рыцари начали еврейским погромом.
И всё же дух религиозной нетерпимости пока был чужд христианским жителям этой
земли. Так, рыцари Кастилии спасли евреев Толедо от истребления; если бы
не их заступничество, все местные евреи погибли бы от рук крестоносцев, которые
нагрянули сюда из-за Пиренеев.
*
После
одержанной христианами победы над маврами евреи Кастилии и Арагонии
могли открыто исповедовать свою веру. В
течение всего XIII и до середины XIV века их ограничивали только в правах.
Альфонс X,
который наследовал корону Кастилии в 1252 году,
обнародовал новый свод законов, где был особый раздел — «О евреях». Здесь говорилось, что евреям дозволено жить среди христиан, потому что
они всегда жили в христианских странах как потомки тех, кто распяли Иисуса Христа.
Закон предписывал евреям жить тихо, не проповедовать публично свою веру
и не пытаться обращать в неё кого-либо. За побуждение христианина к
принятию иудаизма совратителю и совращённому грозила смертная казнь. За сексуальную связь с женщиной-христианкой
еврей с этих пор также должен был заплатить жизнью. Среди ограничений, которые новый закон
налагал на права евреев, были запрещения занимать государственные
должности, держать в доме христианскую прислугу, лечить христиан, разделять с
ними трапезу и ходить вместе с ними в баню.
На головном уборе иудеям предписывалось носить особый отличительный
знак.
Эти дискриминационные
нововведения явились результатом директив, которые шли в Испанию из Рима — от
пап и церковных соборов. Столь обильно
посеянные семена вражды взошли на иберийской земле и стали приносить страшные
кровавые плоды только через столетие.
Пока же король Кастилии сам и нарушал своё законодательство, — нарушал в
той части, которая возбраняла евреям занимать государственные должности. Так, врач и астролог Иуда Кохен был у
Альфонса лейб-медиком; Исаак де-Малеа являлся управляющим королевскими
финансами и генеральным откупщиком податей; сборщиками налогов также служили
евреи. Папа Николай III слал
Альфонсу эпистолы с угрозами Кастилии и требованием не предоставлять иудеям
власть над христианами. Но король не
обращал внимания на нравоучения папы и продолжал держать на службе тех, кого
считал нужным. И при последующих правителях
Кастилии исповедание христианской религии не являлось, судя по всему, решающим
фактором в отборе кандидатов на государственную службу. По отношению к посту министра финансов,
скорее даже наоборот: это была, похоже, еврейская должность.
*
Положение евреев в Арагонии — в
северо-западной части Пиренейского полуострова — немногим отличалось от условий
жизни их единоверцев в Кастилии. Здесь,
в Арагонии, евреи также были ограничены в правах. Они проживали в гетто, а для поселения за его
пределами просителю надлежало получить согласие короля. Переезд из одной местности в другую им был
запрещён. Евреи не имели права держать
христианских рабов и слуг, а для торговли с христианами требовалось специальное
разрешение. Помимо уплаты особых
налогов, они несли также своеобразную духовную повинность: королевские
чиновники принуждали иудеев посещать миссионерские проповеди, которые проводились в христианских
церквях. Однако и тут, в Арагонии, евреи
могли владеть домами и поместьями. Они
занимались земледелием и ремёслами, находились на государственных должностях.
В ХIII веке король Арагонии Иаков I,
по другим транскрипциям имени — Хаим, Хайми, тоже держал при дворе немало
евреев: Давид и Соломон состояли его лейб-медиками, некий Самсон был врачом
королевы. В этот еврейский придворный
круг входили секретарь и переводчик, услугами которых Иаков пользовался, а
также королевский казначей по имени Иегуда де Кабаллерия. Такое расположение христианского правителя к
иудеям обеспокоило Рим. Климент IV,
который папствовал в то время, потребовал от Иакова убрать евреев с занимаемых
ими должностей, но своего не добился.
*
В воскресенье Скрижаль повёл сына на
детский спектакль в драматический театр Тулы.
Мальчику представление понравилось.
Самогó же Скрижаля больше всего впечатлило то,
что в театральном буфете пирожки с капустой продавались не больше, чем по две
штуки на человека.
*
На службе у Педро I, который унаследовал
корону Кастилии в 1350 году, было столько евреев, что круг его приближённых
называли «Еврейский двор». Тем не менее
милость правителя Кастилии к потомкам Израиля обернулась для них трагическими
последствиями.
Сводный брат короля Генрих де Трастамаре враждовал с Педро и вступил с ним в
борьбу за престол. Это противостояние
перешло в настоящую войну. Генрих
заручился поддержкой папы и французского монарха. Он получал также помощь от Арагонии и
Наварры. Евреи же приняли сторону короля
Педро, который благоволил к ним,
и они сражались в его армии.
Генрих ненавидел не только брата, но и
евреев. И чем упорнее евреи держались
враждебного ему лагеря, тем безжалостнее он становился к этим незваным
защитникам короля. Генрих разжигал
ненависть к ним в народе. В Толедо он
лично руководил еврейским погромом. К
таким же расправам он подстрекал толпу и в других городах страны. В итоге многие еврейские общины были здесь
истреблены, тысячи евреев — убиты.
Победа осталась на стороне Генриха: в 1369 году он выиграл решающее
сражение, убил брата и завладел таким образом короной Кастилии.
Новый король начал мстить сторонникам побеждённого Педро. Евреев лишали имущества, подвергали пыткам,
продавали в рабство. И всё же
генеральным сборщиком податей Генрих назначил еврея Иосифа Пихона, а советником
по финансовым делам — Самуила Абрабанеля, национальность которого также
сомнений ни у кого не вызывала.
*
Представители сословий Кастилии на своём
собрании в 1371 году назвали
виновниками отбушевавшей в стране
гражданской войны не казнённого Педро и не нового короля, а евреев. Это собрание выставило иудеям ряд
требований: проживать в отдельных кварталах и носить отличительный знак на
одежде; не присваивать себе христианских имён, не ходить в дорогих платьях и не
ездить на мулах. Представители сословий
постановили также удалить евреев из окружения грандов и больше не допускать их
к государственным постам. Однако новый
король согласился лишь на запрет христианских имён и обязательное ношение
особого знака. Относительно же назначений
на государственные должности Генрих заявил, что ему виднее, кого лучше держать
на службе.
*
Письменный стол Скрижаля
находился в плачевном состоянии уже не первый год. Деревянные части расклеились и
разошлись. Прежде Скрижалю удавалось
ставить их на место ударом кулака, но стол расшатался до такой степени, что
каждое сотрясение теперь только приближало его кончину. Мысль о покупке нового письменного стола
Скрижаль оставил как нереальную. Хотя
деньги у него появились, эти казначейские бумаги в его руках мало чего
стоили. Он не был ни инвалидом войны, ни
участником каких-либо боевых действий, и потому на покупку мебели рассчитывать
не мог. По словам знающих людей, за
взятку чиновникам или продавцам можно было достать если не всё, то почти
всё. Но взяток Скрижаль никогда не
давал. Идти в обход советских законов и
нарушать свои принципы не собирался и теперь.
В конце концов, стол — не ракета, решил он, и даже не пылесос, — можно
отремонтировать.
Сначала Скрижаль вынул из стола все
ящики, затем осторожно положил стол на бок, перевернул и поставил крышкой на
пол. Потом он собрал все гвозди, которые
оставались в доме, и около часа усердно вколачивал их со всех сторон во все
стыки. «Могу же, если захочу», — подумал
он, изумлённо трогая накрепко пригнанные друг к другу части. Удивляло его и то, что молотком по пальцам
попал лишь раз, причём несильно. Но
поставив стол в рабочее положение, Скрижаль быстро понял, что рано
радовался. Дверцу тумбы заклинило. Он не смог её открыть даже после того, как
сел на пол и упёрся в стол двумя ногами.
Устав тянуть за ручку дверцы, Скрижаль начал дёргать за неё изо всех сил
— и ручка оторвалась. Он принялся
поддевать дверцу отвёрткой. Когда не
помогло и это, взялся за молоток. Дверца
открылась, но наверное, навсегда, потому что напрочь отказалась входить под
крышку стола, откуда минутой раньше с треском вывалилась. Тут же обнаружилось ещё одно печальное
последствие починки: ящики задвигались в тумбу только до половины и дальше идти
не хотели.
Он опустился на табуретку перед
скукоженным, местами растопыренным столом и долго беззвучно смеялся, смеялся до
слёз — над собой и над своей безрукостью.
*
С конца XIV столетия испанское
духовенство стало разжигать у местного населения вражду к евреям. Наряду с ростом фанатизма у обывателей,
происходило дальнейшее ограничение иноверцев в гражданских правах.
В 1391 году архидиакон из Севильи Ферранд
Мартинес довёл свою агитацию против евреев до безумного накала. Этот архидиакон выступал перед толпами народа
с погромными речами и рассылал по городам своей епархии циркуляры, в которых
под страхом отлучения от церкви потребовал разрушить до основания синагоги, где
евреи, которых он назвал врагами Бога, совершают своё идолослужение. Проповедь ненависти и дикие приказы Мартинеса
повлекли за собой жуткие кровавые бойни.
В июне 1391 года еврейская община в Севилье была уничтожена. Число убитых здесь достигло четырёх тысяч
человек. По крайней мере ещё столько же
иудеев приняли крещение, чтобы спасти жизнь.
Такие же трагические события произошли следом в Кордове, где погибли
около двух тысяч евреев.
Волна погромов со скоростью
распространения чумы прокатилась по всей Кастилии, прошла по Арагонии и
перекинулась на Балеарские острова. В
толпах погромщиков наибольшим рвением отличались священники, а также представители
самых обездоленных слоёв народа. В то
время как ревнители церкви при помощи насилия доказывали правоту христианской
религии, беднота в этом диком разгуле не только вымещала на состоятельных
евреях всю злобу за безнадёжность своего положения, но и получила возможность
поживиться за счёт грабежей. Участвовали
в еврейских погромах также купцы и ремесленники, которые пользовались случаем и
устраняли конкурентов, учиняя расправы над ними. Усердствовали в разбоях и задолжники евреев;
они увидели в уничтожении иноверцев удобный шанс избавиться от своих долговых
обязательств путём убийства кредиторов.
Власти, а также представители дворянства
вступались за евреев, но это не повлияло на трагический ход событий. В заступничестве здравомыслящих людей не было
ни решимости, ни организованных действий, которые могли бы противостоять напору
озверевших толп.
В Арагонии двадцать пять зачинщиков
погромов казнили по указу короля. В
Кастилии же все инициаторы истребления евреев остались безнаказанными. Мартинес, главный их вдохновитель, спустя
четыре года подвергся аресту, но затем его выпустили, и до конца своих дней он
слыл праведником.
Еврейские погромы 1391 года унесли
тысячи жизней. Ещё больше иудеев
крестились. Поставленные перед выбором —
погибнуть или принять христианство, когда времени на размышления отпущено не
было, люди хватались за единственную возможность остаться в живых. Так на территории будущей объединённой
Испании появилось множество христиан, которые втайне продолжали придерживаться
Моисеева закона. Этих новообращённых
называли марранами. Появление марранов и
послужило в конце концов причиной последовавшего через сто лет изгнания всех евреев из Испании.
*
В XV веке насильственное обращение в
христианство евреев Кастилии и Арагонии продолжалось с не меньшим рвением, чем
в предыдущем столетии. Наиболее
активными участниками в этом деле были два ревностных служителя церкви:
проповедник доминиканского ордена Висенте Феррер и толедский архиепископ Павел
Бургосский, также известный как Пабло де Санта Мария. Павел взял
на себя разработку стратегии борьбы с иноверцами, Феррер же занимался
практическим осуществлением этой задачи.
В оценке количества евреев, крещёных Феррером и его помощниками,
историки и летописцы существенно расходились и называли цифру от тридцати пяти
тысяч до двухсот тысяч человек.
В поисках сведений об этих двух
миссионерах-насильниках Скрижаль нашёл гипотезу о вероятности наличия у Феррера
еврейских корней. Происхождение же Павла
было известно совершенно точно. До
крещения этот еврей из Бургосы носил имя Соломон га-Леви и отличался в своей
общине учёностью и достатком. В
христианство он перешёл в сорокалетнем возрасте, в 1390 году, и с переменой
религии принял имя Пабло, соответствующее имени Павел, — Пабло де Санта Мария. Богословское образование он получил в Париже.
На родину Павел вернулся со степенью
доктора богословия и очень быстро продвинулся здесь в церковных чинах. Оказавшись
на самом верху этой служебной лестницы, он стал одним из самых главных
гонителей евреев Кастилии.
Павел Бургосский состоял членом опекунского совета при малолетнем кастильском
короле Генрихе III. Именно он
подготовил антиеврейский указ, который в 1412 году издала мать короля, регентша
Каталина. Обнародованный эдикт напоминал
закон, введённый в этих краях вестготским королём Эгикой семью веками
ранее. Новым указом евреям
предписывалось жить в отдельных кварталах, обнесённых со всех сторон высокими
стенами при наличии лишь одних ворот; им запрещалось носить оружие, стричь
волосы и бороду, надевать платья из дорогой материи, а также именоваться
титулом «дон». Эдикт не разрешал им
состоять на должностях откупщиков податей, вести торговые дела с христианами,
заниматься врачебной практикой, аптечным делом и ремёслами. В довершение всего, евреям воспрещалась
эмиграция. Иными словами, постановление
гласило: жить вам теперь тут нельзя и уехать отсюда тоже не удастся. Нарушителям этого закона угрожала конфискация
имущества. Грандам же и рыцарям настрого
возбранялось прятать у себя тех строптивцев, которые надумают спасаться от
исполнения данного указа бегством.
С этого времени началось разорение евреев
Кастилии. Многие из них, лишённые
возможности зарабатывать на жизнь и доведённые до крайности, крестились. На это, собственно, и был рассчитан
подготовленный Павлом эдикт. Но доктор
богословия явно не учёл роль евреев в хозяйственных отношениях, которые сложились на его родине. Разорение иудеев прямым образом сказалось на
состоянии дел в экономике страны.
Уровень производства в промышленности, продуктивность в сельском хозяйстве
и активность в торговле значительно упали; налаженный финансовый механизм
Кастилии пришёл в расстройство. Впрочем,
другие, нееврейские источники, которыми Скрижаль также пользовался, объясняли наступивший в стране упадок слабостью
управления кастильского короля Хуана II.
*
Суровые
меры, рассчитанные на переход евреев в христианство, предпринимались и в
Арагонии. Введённые здесь ограничения
прав иудеев были подобны тем, что установила Каталина в Кастилии.
В это время
папа Бенедикт XIII — один из трёх здравствовавших тогда пап, каждый из
которых считал себя единственным, — решил упрочить свой авторитет в
христианском мире массовым крещением иноверцев.
В 1415 году он издал буллу, где в свою очередь повторил законоположения
эдикта Каталины, лишающие евреев источников к существованию. Поскольку испанские королевства поддерживали
именно этого папу — по крайней мере в течение двух лет, — воля святого отца
придавала ещё больший вес местным антиеврейским законам.
В итоге и тут,
в Арагонии, многие богатые общины потомков Израиля исчезли. Это разорение, как сообщали еврейские
источники, вызвало сильное падение доходов королевской казны и повлекло за
собой значительный упадок в экономической жизни страны. В рассказах же христианских авторов об этих
тяжёлых для Арагонии временах Скрижаль нашёл только ссылку на жестокую эпидемию чумы и упоминания о смутах, которые начались в стране в связи с
прекращением династии арагонских королей.
*
В последующие годы и в Кастилии, и в
Арагонии наметилось некоторое стремление вернуть евреев к занятиям торговлей,
ремёслами и к исполнению их обычных обязанностей при королевском дворе. В то же время численность приверженцев
Моисеева закона тут значительно уменьшилась: одни из-за непрестанных гонений крестились, другие покинули здешние края в
поисках лучшей доли. И всё же в
христианских королевствах Испании проживали ещё несколько сот тысяч
иудеев. Покидать землю, которая была для
них отечеством, они не хотели, но и менять веру тоже не собирались. Непоколебимая приверженность иудеев своим
убеждениям служила примером стойкости и укором для марранов, их бывших единоверцев, крещёных по принуждению или из-за
безвыходности. И введённая в Испании в
1480 году новая инквизиция позаботилась об устранении столь нежелательного для
церкви влияния на колеблющихся новохристиан, всё ещё тяготеющих к вере
предков. Рвение служителей священного
трибунала в этом деле привело к поголовному изгнанию из Испании всех иудеев,
которые не захотели креститься.
*
В 1469 году молодая сестра кастильского
короля Изабелла сочеталась браком с ещё более юным наследником арагонского
престола, Фердинандом. После смерти
брата в 1474 году к Изабелле перешла корона Кастилии, а спустя пять лет
Фердинанд унаследовал престол своего почившего
отца. Так обе могущественные державы,
Кастилия и Арагония, оказались в руках одной супружеской четы, что дало жизнь
новому объединённому Испанскому королевству.
Инквизиция действовала в Испании начиная с ХIII
века. Первые смертные приговоры еретикам
здесь были вынесены в 1301 году. Но в ХV
веке, до прихода к власти Изабеллы и Фердинанда, процессы над вероотступниками
происходили в Испании очень редко.
Изабелла и Фердинанд ходатайствовали у Рима об учреждении в своих
владениях новой инквизиции — инквизиции с большим размахом. И в 1478 году они получили на то
благословение папы Сикста IV.
Фердинанд усматривал для себя в этом начинании выгоду. Изабелла долго не решалась на жестокие
нововведения, и только в 1480 году она поддалась
на увещания своего духовника Томаса Торквемады.
В течение последующих нескольких лет священные трибуналы были учреждены
во многих городах Испании. Наряду с
постоянными судами, тут стали действовать и выездные судебные комиссии.
В тридцати семи статьях изданного
инквизицией закона были перечислены те действия, при уличении в которых
крещёные иудеи попадали в разряд еретиков.
В числе многих доказательств измены христианской вере — бесспорных с
точки зрения ревнителей церкви — в постановлении значились и такие приметы, как
ношение чистой рубашки в субботу, наличие в этот день чистой скатерти на столе,
неупотребление в пищу свинины, зайчатины, крольчатины, угрей и обмывание
покойника тёплой водой.
В случае добровольной явки с повинной,
марранам было обещано безоговорочное прощение всех грехов и полная
неприкосновенность. Однако приходившим
покаяться в соблюдении Моисеева закона инквизиторы вероломно, вопреки обещанию,
предъявляли условие помилования: каждый из этих грешников должен был выдать
следственной комиссии известных ему иудействующих. И многих из выявленных таким образом
притворных, колеблющихся или просто заподозренных в ереси христиан хватали и
предавали суду.
Первое аутодафе, проведённое новой
испанской инквизицией, состоялось 6 февраля 1481 года. В этот день на костре в Севилье погибли шесть
наиболее состоятельных и знатных марранов.
Всё их имущество было конфисковано в пользу королевской казны. Церковь тоже имела хороший стимул в деле
выявления и наказания еретиков. Когда
Скрижаль узнал,
что в распоряжение инквизиции и папы,
согласно установленному порядку, должно было поступать две трети всего
изымаемого у вероотступников добра, он стал несколько по-другому смотреть на
рвение служителей священного трибунала.
В действительности доля инквизиции и папы в дележе имущества осуждённых
оказывалась существенно меньше оговорённой, поскольку Изабелла и особенно
Фердинанд не довольствовались положенной им третьей частью этого кровавого
пирога, — они распределяли имущество еретиков так, как сами считали нужным.
*
Хотя Изабелла поначалу сомневалась в
необходимости введения священного трибунала в своей стране, она очень скоро
стала поощрять действия этого карательного органа. 29 января 1482 года папа Сикст отправил
королевской чете письмо, где указал обоим супругам на излишнюю жестокость
инквизиции в Кастилии. Но реакцией на
замечание папы было не смягчение наказаний вероотступникам, а упрёки святому
отцу за то, что отпускает грехи тем осуждённым, которые обращаются с апелляцией
в Рим. Изабелла собственноручно написала
Сиксту письмо с подобными укорами. На
это папа в ответном письме королеве прямо заявил:
«В Арагонии, Валенсии, Майорке и
Каталонии инквизиция в последнее время руководствуется не усердием к вере и спасением душ, а страстью к обогащению».
Скрижаль порадовался этим
нехитрым откровенным словам, которые он нашёл среди множества исторических
свидетельств о зверствах людей и человеческих пороках. Он, конечно, понимал, что папа, прямым
образом причастный к учреждению
инквизиции в Испании и продолжающий
получать доходы от конфискации имущества еретиков, не мог быть безупречной
личностью с точки зрения нравственности.
Но недостаток положительных эмоций побудил Скрижаля просмотреть тома
исторических трудов и энциклопедий в надежде открыть ещё какие-нибудь
симпатичные черты в этом человеке. Он
быстро пожалел, что ушёл в сторону от занимающей его темы, — выбор героя был сделан явно неудачно. В споре корыстолюбцев Сикст IV мог дать
королеве Кастилии большую фору. Помимо
того что папа культивировал процесс купли-продажи церковных должностей, он
побеспокоился также о существовании более стабильного источника доходов. Чтобы держать свои финансы на подобающем его
высокому сану уровне, святой отец устроил в Риме публичные дома, которые
приносили ему ежегодную прибыль в размере около восьмидесяти тысяч дукатов.
Хотя
желание Скрижаля как-то приглушить свою боль от того, что узнал о зверствах
инквизиции, пробудило в нём интерес к недостойной личности, он всё-таки вышел к
свету. Имя Сикста IV оказалось
неразрывно связано с двумя гениальными творениями человеческого духа. Одна из ватиканских церквей, построенная при
жизни этого папы, была уже после его смерти расписана лучшими итальянскими
художниками. Она стала известна как
Сикстинская капелла. И каждое высказывание о грандиозных
фресках Микеланджело влечёт за собой упоминание имени этого римского епископа.
Другой великий живописец, Рафаэль Санти, создал своё самое лучшее
полотно для монастыря, который носил имя всё того же святого
Сикста. Этот грешный папа изображён в
«Сикстинской Мадонне» у ног юной Марии коленопреклонённым, с нимбом над
головой.
*
Уже после того как Скрижаль мысленно
перенёсся из Испании от пылающих костров инквизиции на итальянскую землю и
потратил день на чтение материалов, не относящихся к изучаемой теме, он
осознал, что в поисках недостающих положительных переживаний ему вовсе не
обязательно было проделывать такой долгий исторический экскурс. Достаточно было всего лишь поднять глаза:
репродукция той же картины Рафаэля висела над его письменным столом. Она излучала необыкновенный свет и дарила
удивительное чувство гармонии. Все
проявления зла и корыстолюбия, известные Скрижалю из истории и те, что он
наблюдал на своём веку, виделись мелкими и преходящими в сравнении с силой, которая стояла за мадонной Рафаэля. В редком по чистоте облике юного женского
создания и в удивлённом испытующем взгляде ребёнка проступала суть высшего,
совершенного начала. И первозданную
чистоту этой реальности не могли запятнать ни грехи коленопреклонённого Сикста,
ни какие-либо пороки.
*
Скрижаль каждый раз вздрагивал при
звуках автоматных очередей. Ещё пару лет
назад он знал: стреляют — значит на Тульском, известном на всю страну оружейном
заводе испытывают новую партию оружия.
Но после того как во всех концах некогда нерушимой Советской державы
стали происходить кровопролитные столкновения, такая уверенность у него
пропала. Первое, что приходило теперь в
голову при звуках пальбы, было: «Не идут ли уже уличные бои?».
*
Скрижаль выписал цифры, которые характеризовали деятельность
священного трибунала в Испании. Согласно
этим подсчётам, с 1481 по 1890 год здесь обвинили в ереси и подвергли наказанию
более 340 000 человек. Из них более
30 000 отступников погибли на кострах; около 18 000 приговорённых к
смерти еретиков преданы огню заочно, потому что они скрывались; остальные были заточены в тюрьмы, отправлены на
каторжные работы, сосланы на галеры.
Хотя инквизиция в Испании преследовала и мавров, перешедших в христианство, и протестантов, бóльшую часть
её жертв составили крещёные евреи.
Цифры достаточно красноречиво говорили
Скрижалю о степени жестокости учреждённого церковью института сыска. И всё же наибольшее впечатление на него
произвёл не статистический итог кровавой работы священного трибунала и даже не
те изуверские орудия пыток, с помощью которых служители церкви добивались
признания от подозреваемых. Больше всего
Скрижаля поразил найденный им ответ на вопрос о том, усматривала ли инквизиция
в своих действиях нарушение христианских норм, и если не подвергала сомнению
правомерность человеконенавистничества, то чем оправдывала свои злодеяния. Ведь священнослужители, которые рьяно добивались от паствы безупречного
следования предписаниям веры и при этом казнили безвинных людей, тем самым
грубо попирали заповеди Иисуса.
Оказалось, инквизиторы вполне осознавали
несовместимость какого-либо насилия над личностью с постулатами христианской
веры.
*
Блюстители церковных порядков преследовали отступления верующих от обрядовой, внешней стороны религиозной
жизни. И таким же внешним, показным
образом они пытались отвести подозрения в нарушении христианской морали от
себя. Инквизиция во всеуслышание
заявляла, что церковь не хочет крови. И
по крайней мере поначалу, этот церковный трибунал занимался только определением
степени тяжести наказаний для неправоверных христиан. Инквизиция передавала всех осуждённых ею
еретиков светским властям, которые и брали на себя роль палача. Такая церемония передачи вероотступников из
рук в руки обставлялась торжественной процессией с последующим чтением
проповеди. При этом грешники, которых
ждала только епитимья, были уже отделены от обречённых на смерть. Затем инквизиторы зачитывали приговор. Та формулировка, что означала смертную казнь
еретика, часто заканчивалась словами: «По этим причинам мы объявляем вас
вновь согрешившим, извергаем вас из лона церкви, передаём вас светскому
правосудию, настойчиво однако умоляя его умерить свой приговор так, чтобы не
было по отношению к вам пролития крови или опасности смерти».
После прочтения приговора служитель
инквизиции ударял каждого из осуждённых в грудь в знак того, что вероотступник
передан теперь светскому суду. Следующим
актом этого лицемерного действа командовал уже гражданский чиновник, который
приказывал препроводить всех отвергнутых церковью еретиков в темницу. Инквизиция поначалу была до того
последовательна в своём желании остаться незапятнанной кровью грешников, что
назначала из числа горожан лиц, которые наблюдали
за возвращением осуждённых в тюрьму.
Этим попечителям вменялось в обязанность следить, чтобы изменники церкви
после вынесения им приговора вернулись в темницу живыми и невредимыми.
Заканчивался этот фарс уже нетеатральной
драмой. Последний её акт шёл на заранее
подготовленной должным образом городской площади. Здесь, спустя всего лишь несколько часов
после завершения церковной части судилища, столь же торжественно происходила
гражданская церемония сожжения неверных.
Приговорённых к смерти еретиков ждала различная участь. Не признававшие своей вины умирали на костре,
а раскаявшиеся получали
поблажку: их сначала подвергали удушению, а затем сжигали.
Светская власть присягала инквизиции в
исполнении её требований. И посылая
узников на смерть, государственные чиновники не вступали в какие-либо
противоречия с законом. Это уже позднее,
спустя несколько веков после введения инквизиции, служители религиозного сыска
отбросили всякие условности и стали казнить вероотступников сами.
*
Познавая прошлое, связанное с
пребыванием евреев в Испании, Скрижаль ужаснулся ещё одному факту. Оказалось, столь дикая казнь — сожжение
человека заживо — была выбрана церковью как согласующаяся со словами Иисуса из
Евангелия от Иоанна: «15.6 Тот, кто не во
мне‚ будет отброшен‚ как ветвь‚ и засохнет; а такие ветви собирают и бросают в
огонь‚ и они сгорают». Скрижаль перечитал XV главу Иоаннова
евангелия, откуда взят был этот стих, и понял, что идеологи инквизиции просто
искали оправдания своим действиям. Они
усмотрели в речах Иисуса то, что хотели увидеть.
Если апостол Иоанн передал фразу своего
наставника правильно, то эти слова об огне и сухих ветвях в столь богатой
образами и аллегориями речи христианского законоучителя явно были из числа
неудачных, непродуманных высказываний, произнесённых им в порыве чувств. Если бы святых отцов в Риме интересовала суть
назиданий Иисуса, то они нашли бы в этой — в одну страничку — XV главе
Евангелия от Иоанна другое наставление. «Пребудьте
в любви моей», — звучит
здесь. А потом ещё: «Вот
заповедь моя: любите друг друга, как я возлюбил вас». И далее опять: «Вот что заповедую вам: любите друг друга».
Тем не менее учредители священного трибунала обратили внимание именно на фразу о сжигании сухих веток.
*
Испанские инквизиторы увидели
малоэффективность даже самых жестоких мер по отношению к иудействующим
христианам. И они пришли к выводу, что
до тех пор, пока в стране живут приверженцы Моисеева закона, оградить крещёных
евреев от искушения вернуться к прежней вере не удастся. Чтобы такие колеблющиеся христиане не
испытывали подобного соблазна, инквизиторы решили изгнать всех иудеев из
страны. И ревнители церкви добились
этого от светских властей.
Королевским указом от 31 марта 1492 года
всем иудеям велено было покинуть территорию Испании и её владений. На сборы им отпускалось четыре месяца. Впрочем, они могли изменить свою участь
принятием христианства. Но подавляющее
большинство изгнанников этим шансом не воспользовались. К назначенному сроку Испанию покинули около
двухсот тысяч человек. Для государства с
пятью миллионами жителей такая потеря населения была весьма ощутимой.
*
Выдворенные из пределов Испании, потомки
Израиля направлялись главным образом в
Португалию, в Северную Африку и в Турцию.
Выселенцы шли также в Италию, во Францию, в
Нидерланды, в Сирию и Палестину.
Еврейские историки в своих рассказах о судьбах испанских изгнанников
приводили слова султана Баязета II о короле Испании: «Как можно назвать Фердинанда умным
правителем, если он разорил свою страну и обогатил нашу!». Те же авторы сообщали, что во многих
испанских городах с уходом евреев жизнь замерла и страна быстро стала
скатываться к экономическому и политическому упадку.
Христианские историки
усматривали причину наступления печальных для Испании времён в слишком долгой
борьбе здешних католиков с маврами. Эта
борьба, поясняли они, оттеснила все остальные стремления народа. Христианские авторы объясняли духовное истощение
испанцев и крайней нетерпимостью, которая развилась у местных жителей во времена гонений на иноверцев. Свою злую роль в разжигании у обывателей
вражды к приверженцам других культов сыграла также инквизиция; в Испании она
лютовала, как нигде. Изгнанием евреев и
мавров испанцы добились чистоты католичества у себя на родине и теперь,
казалось бы, могли направить свои усилия на достижение каких-то положительных
целей. Но силы нации нашли приложение не
в собственной стране — не в развитии земледелия, ремёсел и торговли, — а
устремились за её пределы. Энергия
народа обратилась в поиски быстрой удачи на Американском континенте и уходила
на непрерывные войны — в Европе и на той же американской земле. Богатства, которые стекались в Испанию из-за океана, порождали здесь грёзы о
возможности скорого и лёгкого обогащения, и это подтачивало устои
созидательного труда.
Религиозная нетерпимость
местных жителей переросла в нетерпеливость, в желание быстрого получения благ,
что вызывало ещё больший отток трудоспособного населения из страны. В результате — а он и еврейским, и христианским
авторам виделся одинаково, — Испания, обессиленная и обедневшая, значительно
отстала от других народов Европы, которые некогда находились в тени её величия.
*
Скрижаль внимательно вычитывал всё, что
было связано с жизнью евреев в Испании.
После многих дней, проведённых им в библиотеке за изучением исторических
материалов, после долгих рассматриваний репродукций с картин художников
средневековья, к нему пришло ощущение, что он сам в не столь далёком прошлом
жил на испанской земле. Это странное
чувство поддерживали в нём и слова дяди Ильи об их предках, изгнанных из
Испании. И однажды, когда Скрижаль сидел
за своим письменным столом и рассматривал фотографию старого еврейского кладбища в Праге, которая попалась ему на глаза, он вдруг вспомнил то, чего
сам, казалось, испытать не мог. Мысли
внезапно перенесли его в Испанию — и он отчётливо увидел себя со спины, сидящим
на еврейском кладбище у одной из могил.
Он потянулся за этим всплывшим в сознании промельком прошлого и
остро ощутил боль, пережитую пять веков назад.
*
Тот вечер так и не принёс прохладу. Нагретая за день плита на могиле отца
казалась горячее воздуха. Скрижаль
поймал себя на мысли, что позавидовал камню, до которого никому нет дела. Ему тоже захотелось где-то залечь,
затеряться, спрятаться, чтобы не мешали жить, не диктовали — что и когда
делать, во что верить и как служить Богу.
Впрочем, кладбищенскому камню он позавидовал, похоже, напрасно. После изгнания или расправы над евреями
могильные плиты с еврейских кладбищ растаскивают, по рассказам стариков, очень
быстро... Скрижаль всегда надеялся на
лучшее. Но уйти отсюда, навсегда оставив
места погребения родных, бросив могилы без присмотра, — уже одно это означало
попрание памяти умерших. Смириться с
этой мыслью не получалось. Думал он и о
том, как нелепо ломается его собственная судьба. Теперь, когда наконец обустроился семейный
быт и появился заработок, он смог бы серьёзнее поразмышлять о главном — о смысле жизни и законах мира. Но вместо духовных исканий предстояли
скитания по свету. Нужно было оставить
родину и отправляться в чужие страны.
Мысли о вечном неизбежно потеснятся заботами о земном: о пропитании для
семьи, о крыше над головой. Он
представил себе все тяготы этого пути — с переживаниями о детях, с тревогами о
ночлеге, еде, с боязнью встречи с одной из многих орудующих на дорогах банд, —
и на него вдруг нахлынул страх, что не сможет уберечь тех, за кого в ответе.
«У меня нет сил, отец!» —
простонал Скрижаль и спрятал лицо в ладони.
Он тихо плакал, жалея себя и в то же время презирая себя за такую
слабость, — он просто не имел сейчас права на мягкотелость... Но ещё больше уничижал себя Скрижаль за
невежество. Он давно пришёл к выводу,
что абсолютно не знает мир, в котором живёт, и теперь молча плакал по уходящей
мечте. Он так и не смог отправиться в
Гвадалахару за столь нужными ему книгами.
А деньги, которые так долго копил на фолианты, ушли на покупку
осла. Скрижаль даже не знал, с какой стороны
подступиться к этому строптивому животному и чем его кормить... «Ну за что, Господи?!» — повторял он уже с
совершенно сухими глазами, думая об отнятом у него покое и напрочь вытравленном
чувстве дома.
Он только теперь осознал, что был на
кладбище не один. С разных сторон
доносились причитания и всхлипывания.
Большинство жителей еврейского квартала всё ещё не отправились в дорогу,
хотя до назначенного срока оставались считанные дни. Многие, да пожалуй и он сам, надеялись на
какое-нибудь чудо. Вот-вот, казалось, их
соберут и объявят об отмене королевского указа.
Чудо не произошло и, понятно, не произойдёт. Не надежда на милость королевской четы
удерживала его дома. Он давно бы увёл
свою семью, покинул бы Испанию, если бы знал, куда идти...
Плита на могиле отца заметно
остыла. Опустились сумерки, а Скрижаль
всё ещё сидел на кладбище. Слегка
поглаживая ладонью надгробный камень, он обращался со своей бедой к отцу и с
нелепыми вопросами — ко Всевышнему.
*
Глава Советского правительства
выступил с официальным сообщением о том, что ничего дорожать в магазинах не
будет, поэтому жить станет наконец-то хорошо.
Но несмотря на прозвучавшее обещание, абсолютно всё, при том же
недостатке самых необходимых товаров, продолжало дорожать, и жизнь россиян не
спешила поворачивать к лучшему.
*
Уже около года Скрижаль не получал от
дяди Ильи никаких вестей. Очередное его
письмо, отправленное в Израиль, тоже осталось без ответа. Пытаясь понять, чем вызвано это молчание, он
в письме к матери спросил, всё ли в порядке в семье у дяди, и мать успокоила:
все их родственники в Израиле живы и здоровы.
Скрижаль достал из письменного стола
последнее дядино письмо и перечитал его ещё раз. В нём дядя говорил, что не увидел ничего
общего между выбором племянника и судьбой Эршла:
Да, твой дед Эршл действительно герой своего народа. Он одним
из первых осознал спасительную роль сионизма. Он понял, что для избежания
надвигающейся катастрофы евреям России — всем, поголовно всем! — следует
немедленно, безотлагательно отправляться на свою историческую родину. Понял — и
отдал всего себя для достижения этой цели. Он, конечно же, готовился отправить
в Палестину и свою семью. Не его вина, а наша беда, что смерть не дала ему
осуществить мечту. А ты? Ради какой возвышенной цели ты должен рисковать?..
В качестве доказательства своей правоты
дядя Илья вложил в это письмо вырезку из русскоязычной газеты Израиля. Статья называлась «Побег». То была исповедь молодой ленинградки,
композитора и певицы, которая каким-то образом бежала с малолетним сыном из
России через Финляндию в Израиль. Эта
женщина рассказывала, как в Ленинграде, где состоялось несколько её сольных
концертов, к ней пришёл успех. Она была
счастлива, и сама мысль об эмиграции казалась ей тогда нелепой. Но ей стали звонить домой и угрожать: уезжай,
жидовка, по-хорошему, пока цела. Затем
ей пригрозили расправой над её ребёнком.
С тех пор она не отпускала от себя сына, но как-то мальчик вышел из дома
погулять один — и его сильно избили. С
фотографии на той вырезке смотрела совсем юная, счастливо улыбающаяся девчонка
у микрофона с гитарой в руках — то ли на концерте в Ленинграде, то ли уже на
сцене в Израиле.
Действительно, подумал Скрижаль, у этой
женщины не оставалось, похоже, другого выхода.
Куда-нибудь жаловаться, заявлять было практически бесполезно. В Советской России по-прежнему не только
евреи — все граждане являлись по сути бесправными и беззащитными перед
произволом как преступных сил, так и властей.
Какие-то законы на бумаге значились, но на бумаге же и выполнялись.
Скрижалю известность не грозила. Однако он понимал, что если и впрямь начнутся
погромы, то выяснять не станут, известен ты или нет. А в самом деле, подумал он, вот сейчас тебе
позвонят по телефону и скажут: если ты, морда твоя такая-то, не уберёшься
отсюда, — расправимся с сыном. И что
тогда делать?
Дядя Илья заканчивал своё письмо ещё
одним назиданием:
Пойми
же: сегодня весь, да-да, весь еврейский народ моей бывшей родины не эвакуируется, не эмигрирует, а бежит из
Советского Союза, бежит от страшного надвигающегося завтра. Можно и не успеть в
последний вагон в последний раз уходящего поезда...
Тогда, год назад, в ответ на дядино
наставление Скрижаль написал, что с большим пониманием относится к возвращению
евреев на свою историческую родину, но считает, что каждый еврей волен принять
по этому поводу самостоятельное решение.
С тех пор писем от дяди Ильи не было и,
как понимал Скрижаль, больше не будет.
Молчание дяди, видимо, означало, что он решил прекратить переписку; в
этот раз — окончательно.
____________________
Вернуться на страницу с текстами книг «Скрижаль»